Завлаб клана Росс

Где-то через полтора часа Балаганов сообщил мне по мыслесвязи, что у нас гости. Я вышел на веранду. Освещая двор посадочными прожекторами, над площадкой завис потасканный, белый с синим, атмосферник. Скорая помощь прибыла...

* * *

Так я познакомился с Лямым. Это не его имя. Его имя тоже начинается на "л", но по трезвяку его просто не выговоришь. А по пьянке язык за мыслью не угонится. Так что, понаблюдав за его хромой походкой, я предложил ему имя Лямой[8], как компромисс с Земли. Подумав, он согласился. Имя ему понравилось.

Лямой был охотником, я угадал. Особой доблести в этом нет. Это ведь не игра "Поле чудес". Кем еще мог быть туземец с винтовкой? Только охотником. Без винтовки он сразу попадал в категорию горьких пьяниц и бомжей. Происшествие с его аэробайком было простой аварией. Никакой засады и стрельбы не было. Я себя просто накрутил в острой ситуации. Но без штурмовой винтовки и комбеза с бронезащитой я больше за порог не выходил. Пусть лучше будет, а я не вспотею. Комбез продвинутый, с продыхами и принудительной вентиляцией, с легкими керамометаллическими пластинами. А то, что я его не засунул в медкапсулу, аборигена спасло.

Это я потом узнал. Когда местный доктор продиагностировал туземца в своей медповозке и признал, что я сделал все правильно ободрал с него бинты и засунул болезного в старую версию кибердока. Я заинтересовался. Врач объяснил, что за годы исследований планеты люди немного научились лечить аборигенов. Но метаболизм у них другой. И анатомия другая. Кое-какие медицинские препараты сделали на основе местных лекарственных трав, немного изучили и их физиологию. Все это забили в управляющие программы медкапсул старого поколения. Так и лечат. Так что пусть я его и не вылечил до конца, но и не убил. Это меня обрадовало. Совесть Айболита осталась белой, как его медицинский халат. Я попросил, и доктор сбросил мне на инфокристалл данные по программам лечения туземцев. Затем прозвенел сигнал кибердока, раненого вытащили из его нутра, и врач предъявил мне счет. Деньги были небольшие и я легко их оплатил. Скорая помощь улетела. А я постелил морщинистому туземцу на полу. Там падать некуда.

На следующий день он очнулся. Мы познакомились, и я его осмотрел. Руку и ребра врач ему подштопал, а колено еще давало себя знать. В общих словах, очень сдержанно, поведал Лямому всю историю. Он крайне расстроился. Особенно потере винтовки. Долго сидел в прострации, уставившись потухшими глазами в пол. Я не выдержал, погнал его в "Мула" и вылетел к останкам его аэробайка. Там Лямой первым делом схватил винтовку. Тут его немного отпустило — винтовку побило, конечно, припудрило каменной пылью от гальки, приклад был разбит при аварии, но стрелять было можно. Так я ему сказал. Как сертифицированный специалист второго ранга по стрелковому оружию. Пришлось пообещать маленькому человечку починить винтовку. На темную кучу обгорелого железа, оставшуюся от его байка, Лямой взглянул без большого сожаления.

— Главное — винтовка вновь будет стрелять, Стас, — махнул он рукой. — Будет винтовка, охотник в лесу с голоду не помрет. А байк старый был, сволочь, весь изъезженный и побитый. Вот он и сгорел, сволочь. И меня с винтовкой чуть не угробил. Ты подкинешь меня к стойбищу рода, Стас?

Я кивнул. И всю дорогу посматривал на охотника и думал. Через три дня ко мне в гости пришел Лямой. И не один. Три женщины в камуфлированных плащах притащили три объемных, но легких свертка. Я с интересом смотрел на этот спектакль. Лямой сел к столу, женщины стояли у двери. Я предложил им местного чая.

— Они не будут, Стас. Женщины не могут сидеть за одним столом с воинами и охотниками. Их дело стойбище, еда, дети и шкуры. Я принес тебе шкуры, Стас. Ты спас и вылечил меня. Я должен тебе жизнь. Весь мой род должен тебе, охотник!

Лямой сделал скупой жест рукой. Женщины вмиг распустили свертки, и на роскошный пол упали не менее роскошные шкуры. В лучах солнца заиграла чёрная с сединою ость.

Я солидно помолчал. Потом налил туземцу и себе по чашке горячего чая.

— Ты ничего мне не должен, охотник. Я не торгую спасением чьей-то жизни, и жизнь не расхожий товар. Разве это не закон леса — помочь тому, кто нуждается в помощи? Я не принимаю эти меха как плату за твою жизнь, но приму в подарок и в память о случившемся одну шкуру. Вот эту, — указал я на большую черную шкуру, явно хищника, судя по когтям. — Ведь ты сам добыл этого опасного зверя, Лямой? Так я и думал... Она будет лежать у меня на кровати и согревать меня в холода. И я буду всегда вспоминать тебя.

Лямой с достоинством наклонил голову.

— Это не все, охотник. Ты ранен и еще не окреп. Я хочу нанять тебя как проводника и знатока местного леса. Мне нужен человек, который подскажет мне, где лучше всего ловится рыба, где можно охотиться на опасного зверя, а где место, чтобы наслаждаться лучшими рассветами в округе. Я хорошо заплачу. Твои женщины и дети не будут нуждаться. А потом мы подберем тебе и аэробайк, и новую винтовку, Лямой. Тебе надо подумать или ты готов дать ответ сразу?

* * *

Первый наш выход был на рыбалку. Я не хотел излишне нагружать маленького проводника. Он еще полностью не оправился. А так, на берегу озера, особые перегрузки ему не грозят. Там в основном я буду трудиться. Ведь местные не ловят как я. Спортивная рыбалка для своего удовольствия, ловля отборной рыбы на спиннинг и на блесну. Они даже ребячеством и чудачеством это не назовут. Только идиотизмом. Местные ловят, чтобы съесть пойманную рыбу. И поэтому ловят её сетью, много, а потом всем стойбищем солят, вялят или коптят, и труд этот очень тяжелый.

А рыбы здесь много, и рыба чудесная. Сильные, метровые тушки рыбы, похожей на тайменя, я смог вывести к песчаному пляжу только на пятый раз. Когда рыба оторвала мне несколько блесен и сломала два спиннинга. В конце концов, я плюнул и стал забрасывать леску с блесной руками. Так я взял три рыбины, посёк леской все руки и прекратил рыбалку. Проще только глушить рыбок током в аквариуме. Никакого удовольствия. Рыбачишь, как в магазине самообслуживания. Просто подходишь и берешь с витрины то, что тебе нравится.

Все рыбины были с крупной желтой икрой. Поскольку я не умел её готовить, то уступил место Лямому. Ни таза, ни ведра у нас не было, а котел был предназначен для ухи. Но аборигена это не смутило. Он выкопал в мокром песке солидную ямку, устлал её взятой в "Муле" толстой черной пленкой и выпустил туда килограммов восемь икры. Потом долго сидел около своего засолочного чана, бросал туда небольшими горстями соль, тщательно мешал икру рукой, то и дело вынимая и выбрасывая из икры какие-то белые плёнки и пробуя по нескольку икринок на соль. Наконец он довольно усмехнулся, положил сверху ямы несколько прутьев, осторожно, чтобы не запорошить икру песком, прикрыл той же пленкой и гордо проковылял к костру.

— Завтра можно есть, икра будет готова. А что ты делаешь, Стас?

— А я делаю уху, как её делают у нас, на Волге... — вздохнул я.

Лямой что-то почувствовал и внимательно посмотрел на меня.

— Волга... это далеко, Стас?

— Это так далеко, охотник, что всю жизнь будешь идти, а живым не дойдешь... — расстроено пробормотал я. — Давай тарелку, однако! Рыба долго не варится, уже готово... Ух-х, хорошо! Костер — это тебе не какой-то там кухонный комбайн! Даже производства аграфов.

Поев ушицы, мы споро устроили примитивную копчушку и развесили в дыму оставшиеся куски рыбы на заточенных палочках. Охотник набросал в маленькое пламя коптильни каких-то шишек, пообещав, что вкус будет специфический. На том мы и уснули...

После одобренной всем коллективом общества охотников и рыболовов икры, мы провели еще несколько вылазок на природу. Они были необходимы. Я немного снизил интенсивность, но продолжал упорно изучать новые базы. А выходы в лес давали прекрасный отдых и расслабон.

До крайнего случая, когда мы с Лямым в лесу случайно напоролись на луассу. Пошло бы дело чуть-чуть иначе, и можно было бы уверенно говорить о полном расслабоне сфинктера и вскипевших у нас мозгах...

Глава 3.

В большом и низком зале забегаловки, которую все здесь уважительно называли "таверна "Окраина", было темно, терпко пахло дымком и горелым деревом винтажных факелов, с лёгким треском полыхавших на бревенчатых стенах, и перебивающим все другие запахи ароматом туземной приправы под незатейливым названьем "тухляк". Пахла эта приправа э-э... и в самом деле специфически, но вкус придавала прожаренному на открытом огне мясу — закачаешься!

Я акульей ухваткой оторвал от истекающего соком и жирком горячего куска мяса еще один полноразмерный шмат, и просто-таки отвалился в нирвану, прикрыв от переполняющих меня чувств глаза и пережевывая сдобренное вулканическим огнем тухляка фирменное блюдо "Окраины". Живой! Сытый. Пьяный. Эх-х, хорошо-то как! Руки немного дрожали. Отходняк, понимашь...

— Больше так не делай, Стас, — проскрипел тихий голос. — И не вздумай кому сказать...

— Не скажу, Лямой, не сомневайся... Самому страшно стало. — Я налил из глиняного кувшина местного пойла из зеленых древесных шишечек. Махнул разом, передернул плечами, на выхлопе гаркнул "ёп-п-ть!" Этот самогон здесь держали только для меня. Больше никто его пить не осмеливался. Не могли залить в глотку семидесятиградусное самодельное топливо для аэробайков и средство для разведения костров. Э-эх, а еще колонизаторы! Покорители планет, называется. Вы еще чистый девяносто шести градусный медицинский спирт не пили, горячие парни с Фронтира...

Так что мы сейчас обмывали с хромоногим туземцем, подвизавшимся у меня егерем и проводником, наше счастливое возвращение из леса, общее количество голов и конечностей, полностью совпадающее с тем, что и было у нас перед выходом в экспедицию, и прибавившиеся к трофеям несколько шкур и черепов местных хищников. А руки у меня подрагивали при воспоминании о луассе, здоровенной и крайне опасной твари, немного похожей своими очертаниями на земную росомаху, только светло-бежевую по окрасу, метр десять в холке, с восьмисантиметровыми клыками и способностью ментально воздействовать на своего противника и выключать ему мозги. Или на жертву беззащитную, что будет вернее на все сто процентов. Нет у луассы тут противников, вот ведь в чем дело. Одни жертвы... Я менталистом или псиоником себя не считаю, но метрах на восьми враз заледеневшими хребтом и затылком инстинктивно почувствовал эту скотину и с разворота сразу начал стрелять. Не рассуждая. И повезло в том, что одна двадцатиграммовая пуля вошла луассе прямо в пасть. А то бы она сейчас наслаждалась видом новых трофеев — наших шкур и черепов. Да-а...

— Ну, давай еще по семь капель, и тебе хватит, Лямой... И так уже поплыл. С возвращеньицем тебя, охотник!

Потёкший Лямой кивнул и выпил. Я тоже глотнул и занюхал галетой.

— А скажи, охотник, у вас в лесах еще есть звери, которые как луасса способны воздействовать на человека? Отводить ему глаза, дурить голову? Нет? Как интересно... А эта тварь откуда тогда взялась? Одна во всем мире. Впрочем, и у нас вроде бы удавы гипнотизерами подрабатывают... Чудны дела твои, господи! Ну, мне еще один кусок этого замечательного мяса, и я тебя подброшу в твой кишлак на "Муле". Что? Кишлак — это дивной архитектуры населенный пункт. Как твоя деревня. Весь в садах, парках и прочей зелени, это да... В лесу ведь живете, этого у вас не отнимешь. Шкуры и черепа нужно привести в порядок, охотник. Это, как обычно, за твоей родней. Вставай, вставай, не спи в тарелке, Лямой. За полчаса долетим...

* * *

Размягчился я тут душой, рассупонился. На "Мастер-пилота малых кораблей" уже сдал и приступил к изучению баз по средним кораблям. Поднял медицину до шестого уровня, сейчас долблю объемные инженерные базы. А в перерывах, для отдыха, щелкаю всякую мелочь — "Снайпера" там, для охоты, понятное дело, водолаза для собственного любопытства и подводной охоты опять же, рисую тушью и сепией, музицирую. Ага, задумал сделать и освоить гусли. Как древнерусский певец и сказитель Боян буду. В общем — выделываюсь пока. А что? Мне на самом деле все это интересно. А надоест, вон — космос. Он большой. Забот, дел всяческих и планет там много.

Аграфы и их наемники меня больше не беспокоили. Угу, а вы бы разве не просчитали, кто на "Коровку" напал? Но сделали мы все более-менее чисто — убили всех нахрен. Подчистили в космосе следы и сожгли транспортник наемников в какой-то безымянной звезде. Наш грузовик и экипаж аграфам не интересен, их интересуют только коробочки семян и я. А до меня им сейчас не добраться. Потерялся я, как снежинка в сугробе зимой...

Во, кто-то нашел! Стучат, однако. Пошел открывать.

— Здорово, Стас!

— Привет, охотник! Чего пожаловал? А-а, вижу... Шкуры принес. Вали вон туда. Пиво из мальсы будешь? Самогонку тебе нельзя. Нет у вас какого-то фермента в кишках, спиваетесь вы больно легко, ребята. А на тебе семья, да и род... Как твои, кстати? Это хорошо, что хорошо.

Мы вышли на веранду моего нового деревянного дома, присели в тенечке у стола, и я выставил сразу запотевший кувшин пива и две местные пивные кружки толстого стекла. Лямой достал кожаный мешочек с измельченной травой лоу, подсушенные листья, похожие на те, что у нас укрывают кукурузный початок, свернул длинную самокрутку и раскурил её при помощи штуки, один в один смахивающей на автомобильный прикуриватель.

— Дай посмотреть, — лениво произнес я, протягивая к нему руку. — Не видел такую зажигалку. Где взял?

— Нашел, — невыразительно проскрипел Лямой. — Стас, внучку посмотришь?

— Конечно, посмотрю... — рассеянно пробормотал я, рассматривая прикуриватель. Даже с моими недоученными инженерными базами я не смог догадаться, где она была произведена. Или с какого устройства скручена.

— Интересная штучка, не видел такой, — вернул я зажигалку. — Как там моя подруга поживает?

Нею, внучку хромого охотника, четыре дня назад тяпнула зеленая гадюка. Не самая страшная здешняя змея, да и сезон их особой ядовитости уже прошел. Но маленькому ребенку бы за глаза хватило. Что там у неё за вес, у крохи, — чуть больше пуда всего. К счастью, дети запищали, прибежали девочки постарше, наложили жгут, разрезали щиколотку и с кровью выдавили часть яда. А тут и я рядом случился. В общем, откачали.

Лямой улыбнулся и принялся хвалиться внучкой. Она, мол, вся такая-рассякая. Совсем преобразился старый туземец. Вообще-то, люди племени рухвалов напоминали мне сморщенных как древесная кора земных бушменов. Только в рубашках, штанах и высоких ботинках. За годы колонизации планеты они успели понять, что в штанах и в обуви в лесу легче. Особенно со старой винтовкой. Так вот, а улыбка неведомым образом убирала лишние шарпеевские складки с лица старого рухвала, и оно вполне напоминало человечье. Только он человеком не был. Маленькая, морщинистая загадка природы.

Я подлил загадке природы еще пивка и откинулся на спинку кресла-качалки, покрытую чьей-то шкурой. В лесу ведь живем — вокруг одно дерево, мясо и шкуры. Редкие поселения колонистов еще не успели повредить природе Метафара и поднять пыль от распаханных бескрайних полей, глубоких карьеров, навонять дымом из фабричных труб. Это еще вполне себе дикая планета. Тут мне пока хорошо.