Бессистемная отладка. Реабилитация.

Отступление 6.

Чертов туман! Карл очень замерз, устал и промок. Идея идти в ночной рейд на болота уже как часа полтора назад перестала казаться ему замечательной. И спутники куда-то подевались. Стоило признаться самому, он заблудился. Внезапно раздался шорох. Карл вскинул посох, готовый взорваться десятками воздушных лезвий. Гулко ухнуло. Птица, всего лишь ночная птица. Карл с облегчением выругался, вспоминая, что помимо всяческих монстров в игре есть еще и вполне обычные живые существа, которые живут своей жизнью. Снова раздался шорох и на мага спикировал филин огромных размеров. Задев голову Карла крылом. Тело словно онемело. Не было сил отвернуть взгляд и пошевелится, исчезли все желания и мысли. Филин мешковатой кучей упал перед Карлом, тьма скрывала изменения, и перед парализованным магом возник незнакомец в широкополой шляпе и плаще. Лицо и фигуру скрывал мрак.

— Возьми!

Незнакомец, над котором не висел ник с именем, протянул Карлу изогнутый керамбит.

— Отдай свое сердце светлому богу! — Снова приказал человек-оборотень, и взглянул в глаза магу.

В голове Карла возникла мысль "Он друг, он передаст моей сердце Богу, ему можно верить!". Осталось только отдать сердце... Лезвие с хрустом рассекло мантию из плотной ткани, а следом за ним и подреберье. Дрожащей рукой Карл торопливо запустил в руку в раскрытую рану, и одном движением вырвал трепещущее сердце.

— Будь счастлив! — Прошептал незнакомец, почтительно принимая комок окровавленной плоти Приказал? Попросил?

Маг улыбнулся, опускаясь на землю. Душу затопила волна незамутненного ничем счастья, затопила смывая боль из рассеченной груди, смывая заботы, страх, смывая память и имя...

Два воина и жрец растеряно стояли над телом погибшего соратника. Рассеченная грудь, в которой плескалась лужица крови на месте сердца, безмятежное лицо, украшенное счастливой улыбкой, крайне неуместно оно было для трупа. А еще с тела не пропадала одежда. И соратник не отвечал на вызовы. Ни в чате, ни на мобильный. "Абонент не существует".

Я летел сквозь тьму. Потоки теплого ветра отмывали тело, играя с распахнутыми крыльями. Подо мной плескался океан. Океан жизни, где в причудливые узелки сплетались жизнь и смерть, упоение страстью и погоней, страх, что гонит вперед или заставляет тело неметь, притворяясь бездушным камнем. Запахи и зовы. Бесконечное число смыслов и путей. "Найди свой, и будь счастлив" — шептал лес. А над головой простиралась бездонная бездна неба. И теперь, чтобы упасть в него, не нужно терять даже жалкой точки опоры, а просто чуть иначе изогнуть крылья, и камнем упасть в безмятежную глубину неба, не оставив даже кругов на воде.

Крохотный, с такой высоты, город внизу, приветливо сверкнул огнями. Я сложил крылья и рухнул вниз, раскрыв крылья лишь у самой земли, резко изменяя направление полета. Мягко опустился на подоконник, и сбросив одежду завалился спать.

— Здравствуй, Филин.

— Здравствуй, Самум. Ты что-то хотел спросить?

— Да, у тебя есть еще сны?

— Еще сны? Есть. Но они не для всех. В них слишком много меня. Для других они будут ядом, разъедающим душу. Давай я лучше расскажу тебе сказку?

— Сказку? Я знаю все сказки, очень многие из них легли в основу этого мира.

— Самонадеянный сверх разум. Невозможно знать все сказки. Если ты возьмешь сказку, и изменишь там пару слов, она может изменить смысл. Весь смысл. Но для такого недоверчивого тебя у меня есть сказка, которую ты точно не слышал. Ты хочешь услышать сказку про ветер?

— Про ветер? Я мгу считать ее из твоей памяти.

— А зачем? Отключи снова свои оценочные и аналитические модули, Самум, и слушай.

Ветерок родился в осеннем лесу, изукрашенном багрянцем и золотом, когда бегущая куда-то по своим делам лиса махнула хвостом, взметнув целый ворох кленовых листьев. Он гулял между стволами дубов и грабов, кружил вихри сухих иголок в корнях поваленных елей.

Однажды, когда ветерок уже вырос, и стал ветром, способным срывать листву с деревьев, и выдувать тепло из неаккуратно выкопанных нор, он увидел мальчика. Мальчик стоял над глубоким оврагом, раскинув руки, и смотрел вниз. Ветер ни размышлял ни мгновения, и ударил изо всех своих сил. Удар получился так себе, но хрупкой фигурке мальчика, застывшей в неустойчивом равновесии, этого хватило. Мальчик беззвучно сорвался вниз. Ветер упал на дно оврага в след за ним, ожидая слез боли и криков о помощи, но... Он услышал смех.

Мальчик рухнул на мягкую подушку из опавших листьев и хохотал, хохотал в лицо ветру, набирающему силу и швыряющему, в бессильной злобе, ему в лицо ссор.

Прошло десять лет.

Ветер улетел за эти годы в сторону холодного моря, где, словно пастуший пес, гонял отары облаков, полных дождя и снега. Иногда, играя, он накидывался на поверхность океана, поднимал высочайшие волны, и разбивал их о прибрежные скалы.

Мальчик вырос, и стал юношей. Он сидел в "вороньем гнезде" на верхушке грот-мачты, обозревая бескрайний океан. Море было неспокойно и холодные брызги иногда долетали до самой вершины корабля, касаясь юного лица острыми иглами. Юноша улыбался холодному и негостеприимному морю, переливающемуся всеми оттенками расплавленного свинца.

Ветер не стал бить сразу, как в прошлый раз, он собрал страшный хоровод из туч, отяжелевших от крупного града, заключая хрупкую каравеллу в кольцо беснующихся демонов, и после этого уже поднял волны, чтобы разорвать, разметать корабль по морю, не оставив от него даже памяти.

Небо и море смешались. Огромные волны снова и снова накатывались на корабль, скрипела оснастка, рвались паруса. Все, кого не смыло за борт, молились богам о спасении. Но боги молчали, и только с грот мачты раздавался счастливый, полный ничем не замутненной радостью, хохот. Хрупкая человеческая душа была дирижером ненависти стихий, взмахи тонких, загрубевших от тяжелой работы пальцев заставляли взвыть беснующихся духов моря. Смеху вторили завывания упивающегося своей силой шторма, бьющего потоками ветра на отмаш так, что трещала, грозясь лопнуть словно парус, ткань мирозданья.

Словно выстрел из пушки раздался треск сломавшейся мачты, ошметки парусов наполнились ветром, и трехметровый кусок древесины, с привязанной к нему почти незаметной фигуркой человека, взмыл в небеса в бессмысленном полете. Корабль закрутило на месте, гигантская волна опрокинула корпус каравеллы, и, навалившись, разорвала в своей утробе бешеными потоками воды.

А ветер рванул вслед за поднявшейся в небеса человеческой фигуркой, но, видимо, юноша пришелся по нраву духам моря, которые, поймав его холодными, но нежными руками, и выкинули на берег, за границами холодных волн. Ветер бессильно взвыл, снова и снова пытаясь оторвать от песчаного берега человека, радостно улыбающегося небу. Сквозь прорехи в разорванных облаках на землю с холодным любопытством глядели звезды.

Минуло еще пять лет.

Шторм впитал в себя холод арктических льдов, испил полной чашей ужас и страх сотен людей, утопив их ненадежные скорлупки-корабли, и познал вкус чужого отчаяния, прекрасного как северного сияния, и незамутненного, как небо надо льдами. Он стал холодным бураном не просторах степей и предгорий, бураном, при котором небо пронзительно и бездонно, а холодный ветер выдувает из человека жизнь, застигнутого в поле, в темный для несчастного час. Однажды он обрушился на деревеньку, дома и сараи в ней разметала пляшущая земля. И ветер накинулся на несчастных, напуганных буйством стихий крестьян. Их не спасли ни костры, спешно разводимые мужчинами, ни теплые одежды, и даже те, не сдающиеся ни на миг люди, что попытались укрыться от хладного бурана в чревах убитых животных навеки застывали в своих страшных саванах.

Они встретились вновь. Молодой мужчина на вершине покинутой обитателями башни, с непонятным свертком за спиной. И страшный ледяной буран. Как в первый раз буран рванулся к своей жертве, в этот раз сил его хватало не только на то, чтобы оторвать от камня легкого человека, но и на то, чтобы разметать по камням саму башню. Он поднял своего противника повыше, чтобы насладиться его страхом, чтобы он успел осознать всю тщетность своей жизни, пока падает на острые камни. Но мужчина хохотал ему в лицо, хохотал купаясь в потоках обжигающего ветра. В смехе не было болезненного надлома безумства, не было отчаяния и боли. Только чистый восторг, и радость, что только раздували пламя ненависти ветра.

Он метнул человека вниз, надеясь увидеть как тот расплескается красными каплями на обломках скал, но тут странный сверток за спиной мужчины раскрылся, и два крыла странной формы вцепились в ставший вдруг твердым воздух. И страшно скрепя от напряжения вырвались из власти гравитации, скользя над камнями. Мужчина развернулся, облетев острый шпиль башни и устремился в самое сердце бурана, словно увидав бесплотный ветер глазами. Буран, воя от ярости кинулся на встречу, чтобы сломать, разорвать, разметать наглеца с двумя жалкими шелковыми крыльями. Но удары ветра уходили в пустоту, рассекая валуны, как рассекает спелое яблоко острый меч. Мужчина оседлал непокорный ветер, а тот бессильно бился об стены ущелья, в бесплотных попытках сбросить наглеца. И тут он рванул в небеса, в последней надежде, что всадник устанет, сорвется, просто исчезнет, оставит свободолюбивый ветер в его позоре.

— Выше! — Прокричал сквозь ревущие потоки ветра смеющийся мужчина. — Еще выше и быстрее!

И Ветер... Ветер взглянул в небеса, и расхохотавшись рванул навстречу далеким звездам.

Они летели вместе. Человек и его ветер. Ветер и его человек, два счастливых от острых, ни с чем не сравнимых ощущений полноты жизни. Они поднимались все выше и выше, у человека шла кровь из глаз и ушей, ветер все чаще проваливался, теряя свои вихри и потоки, пустота растворяла его как горячая вода кусок сахара. И пробив тонкую пленку, теряя саму суть того, что давало им двоим жизнь, человек и его ветер, ветер и его человек, взглянули в бездну. И бездна посмотрела на них в ответ...

Прошли года. Старики рассказывают внукам сказки о страшных временах, когда зимний вечер мог выдуть жизнь из дома, с плохо закрытыми ставнями, а с неба иногда падают маленькие кусочки разноцветного шелка.

— Странная сказка, Филин

— Какая есть, Самум, какая есть. Где твой человек, ветер?

— Филин! Проснись! Филин! Тут ЧП!

Выстрел через дверь по сигнатуре в голову.

Звон бьющегося стекла, на пол с грохотом падает кирпич. Царапаю на кирпиче ругательство на латыни, прокусываю палец и кидаю обратно. Не вставая с кровати. Раздается взрыв. Засыпаю. Просыпаюсь в обед, довольный и отдохнувший. Оглядываюсь, в двери след от пули, окно разбито.

— Морген! Что тут случилось?

— Страшное. Игрока убили.

— Их постоянно убивают. Что тут страшного?

— На совсем.

— Как на совсем?

— Так, смерть привела к удалению персонажа!

— Аааа, игрок то сам жив? Ну, который биологический объект?

— Да вроде жив, но в шоке. Говорят, психотравма.

— И все же, я не понимаю, что тут ужасного?

— Да ты...

— Да, я. Ты не забыл, где я был месяц назад? Ты мне лучше скажи, ты не в курсе, что в комнате у меня?

— Тебя будили.

— Будили? А почему я не помню? Почему не удачно?

— Потому что три трупа. Не знаю, почему ты не помнишь. Я наверно пока в офф.

— Почему?

— Филин, ты совсем дурак? Основная причина, почему тут так много народу — тут можно делать все что угодно, безнаказанно. Тут могут ломать ногу, и через пару минут ты уже будешь бегать. Можно убить, просто так, и не сесть в тюрьму на десять лет. Можно заняться сексом с грязной шлюхой и не подхватить какую-нибудь дрянь.

— Можно расстаться с девственностью, и еще раз расстаться с девственностью, и еще раз расстаться с девственностью. А потом и еще раз расстаться с девственностью. Если ты меня понял, смешной должна быть только четвертая фраза.

— Не смешно, я из игры ухожу, пока тут не решат проблему.

— Успокойся Морген, лучше скажи, жертва была магом воздуха, по имени Карл?

— Откуда ты... Ты...

— Я. И я больше не буду. Случайно получилось.

— СЛУЧАЙНО СВЕТСТИ СУМА ЧЕЛОВЕКА? ТЫ ЧТО, УЕБОК, НЕ ПОНИМАЕШЬ, ЧТО ЭТО ИГРА? НЕ ПОНИМАЕШЬ, ЧТО ТЫ НАДЕЛАЛ?

— А что я, блять наделал?? Какая это, НАХУЙ, для меня ИГРА? Для меня ЭТО ДУРДОМ, пожизненного заключения!!!, из которого "выписаться" можно только одним способом. МНЕ ДУШНО в этих ебанных забытых королевствах!, ДУШНО ТАМ, ГДЕ У ЛЮДЕЙ НЕТ КУСКА ДУШИ!!!! Тут не живут, ИГРАЮТ. ТЕПЕРЬ НЕ ИГРАЮТ!!! Теперь бля, сука, пусть знают, что можно ПОСТРАДАТЬ! Что можно тут сжечь свои пустые мозги!

— И ПОЭТОМУ СВИХНУЛСЯ ИГРОК, КОТОРЫЙ ЛИЧНО ТЕБЕ НИЧЕГО НЕ СДЕЛАЛ?

— ИМЕННО ПОТОМУ И СВИХНУЛСЯ! ВСЕ КАК В РЕАЛЬНОЙ ЖИЗНИ — СТРАДАЮТ НЕВИНОВНЫЕ, НАГРАЖДАЮТСЯ НЕПРИЧАСТНЫЕ.

— УРОД ТЫ, ФИЛИН! УРОД И МАНЬЯК.

Игрок Моргенханд удалил Вас из списка друзей. Теперь Вы не можете отправлять ему сообщения.

Было больно и обидно. А еще очень непонятно, что это вообще было. Почему тот несчастный маг, которого я заставил вырезать себе сердце, "обезболив" его счастьем, свихнулся? Может он изначально двинутый был?

И почему так отреагировал Моргенханд? Почему его не смущал ни каннибализм, ни мои заскоки, но вот стоило мне кому-то случайно нанести реальный вред, и тут же он меня оттолкнул. Испугался? Думает, я это специально делал?

В полном душевном раздрае я спустился в зал, там меня уже ждал Луи.

— Многоуважаемый Филин?

— Проблемы?

— Ну, эээ... — Видимо в голове светлого жреца не вязалось выражение на моем лице и то, что я сейчас должен переходить под длань Света. — Мы должны были сегодня встретиться и...

— Пить будешь?

На лице Луи отразилась тяжесть заданного вопроса из серии "...пить, утром, в компании свихнувшегося оборотня, который заливает душевную травму, с реальным шансом сойти сума..."

— Буду.

— Я за закуской, закажи виски, пива и жидкого красного перца.

На кухне я сначала хотел приветливо улыбнуться поварихе, но понял, что улыбку из себя сейчас не выдавлю, и молча кинул на стол десяток золотых, жестом попросив меня оставить.

Особо не заморачивась, промыл сердце несчастного мага в холодной воде, нарезал кубиками и кинул обжариваться. Взбил магическим блендером клюкву, добавил туда меда, и очень-очень много перца, вылил полученную смесь на сковородку уже с обжаренным мясом. И оставил тушиться минут на 10.

Заказав еще всякого острого мяса, взял тарелку с сырной нарезкой и вышел в зал, где Луи задумчиво рассматривал бутылку виски и батарею пивных кружек.

— За...

— ...ткнись. Мы пьем, проповедник. Мы просто пьем.

Я выпил из горла виски, запил его пивом. Подождал, пока проповедник не сделает тоже самое.

— Повторяем!

Мы повторили.

Принесли закуску. Начали со свиных ребрышек, потом были куриные крылья, которые я ел вместе с костями. Все это молча.

К тому времени виски почти закончились.

— А теперь, мой друг, что склоняет меня к предательству, я тебя хочу угостить особенным блюдом. — Я протянул к проповеднику сердце в соусе. — Попробуй

— Что это?

— Сердце добровольца, что отдал его светлому богу. — Я оценил кусочек, заляпав стол. А вроде неплохо.

— Вкусно! Тебе бы поваром быть! — Луи улыбнулся, показывая что оценил шутку. Но тут его лицо перекосило, видимо прочитал системные сообщения. Ник изменился.

Луи, Извративший свет, Дезертир света 111 уровня

22 000 жизней

Наложен скрытый неснимаемый дебаф "эманации хаоса", все заклинания жертвы меняются в момент произнесения на иные, случайные. Все эффекты и заклинания, накладываемые на жертву, изменяются на случайные.

— Ты, ты...

— Я! Я очень не люблю, когда меня чат бот обращает к свету! Был бы ты нормальным, я бы тебе может и поверил. А теперь ешь, кушай, это вкусно. Чтобы ты сейчас стал таким вот дезертиром, вчера сошел сума один человек. Ты его не знаешь, наверное он был хорошим. Или плохим. Плевать, жри чужое безумие! — Я ткнул ему лицо вилкой, с насаженным на нее куском сердца.

Луи взревел, вскакивая. Он взмахнул булавой, от удара которой я ушел, отшагивая назад. Булава перебила стол напополам. Пивная кружка отправилась в полет, разбившись о молниеносно выхваченный щит. Глядя на то, с какой скоростью бывший жрец им работает, и не скажешь, что бандура под семьдесят кило весит.

Сейчас меня будут очень старательно убивать. Опрокидывая по дороге мебель, игроков и сметая на пол посуду (авось навернется), бегу к лестнице. Главное, успеть добраться до комнаты в таверне. Она должна быть защищена от других игроков (в теории). Успел.

Теория оправдалась. Страшно ругаясь, Луи врезался в дверь. С потолка что-то посыпалось.

— Урод! Ты думаешь, что спрятался от меня? — Раздались звуки удаляющихся шагов

— В зеркало посмотри, интеллигентишка! — Я подумал, и добавил. — Вшивый!

— Божественная сила! — раздался рев откуда-то из коридора.

— Ой дурак... — только и успел сказать я, отпрыгивая в сторону от двери.

Бабах! Бабах! Бабах! Дзынь! Шмяк! Это собственно, дверь, стена, стена, окно, и звук удара тела о землю. Поспешно накидываю одежду, рассовываю все важное по карманам плаща, подхватив копье, трансформируюсь и вылетаю на улицу. В общем, комнаты не так уж неуязвимы, как могло показаться раньше. Внизу Луи окружали стражники, с оружием на изготовку. Тут бывший жрец вскочил, и парой ударов раскидал стражей порядка, от удара булавы и щита они разлетались словно кегли.

Урод! Обижает моих стражников!

Я поднялся над крышей таверны. Заложил вираж, и, вцепившись лапами в копье, начал падать. Луи почти увернулся от удара, копье прошло по касательной, распоров ему ногу. Мне булава пришлась в область груди, и я отлетел в сторону, принимая человеческий облик. Бывший жрец сделал пару шагов назад, поднял булаву в небо и прокричал "Исцеление!"

— Команданте! А что это было? — Стражник с ошалевшим видом стирал с лица кровь.

— Ну... — Я задумчиво разглядывал пару сапог, оставшуюся в центре круга покрытого кровью. — В нем загорелось пламя революции, но слабая плоть не смогла выдержать его.

— Кого?

— Воодушевления. В общем, если придет снова — не обижать. Дать работу и сказать ждать меня. Этот товарищ нам нужен.

— Будет исполнено, команданте! — Стражник кинул римское приветствие.

Я зиганул в ответ, подхватил копье и полетел. Куда? Куда глаза глядят.

На душе было погано.