Призванный. Возможно, баллада

Однако куда же его засунуть? Можно, конечно, носить, словно жезл, або скипетр, как и поступает дурачина, прохаживаясь с расправленной грудью перед настилом, но мы больше привыкли иметь руки свободными. Оруженосца теперь что ли заводить?

Размышления прерывает приковылявшая карловатая горбунья с двумя блестящими свертками подмышкой. Один она передает собрату, другой нам.

Собрат со знанием дела разворачивает и встряхивает свой, являя взору щегольскую жилетку почти крокодиловой кожи.

Неужели из наших варанов? Наверное, все-таки из предыдущих запасов, с такой скоростью невозможно работать.

Дурачина скидывает свой балахон, оставаясь в мешковинной же набедренной повязке, напяливает жилетку на голый торс, затем на ощупь запихивает дротик тупым концом за спину в имеющийся там специальный паз и тут же принимается почесываться затылком о торчащее острие.

Повнимательней рассматриваем свою. Похоже, модная деталь одежды исполняет преимущественно разгрузочную функцию, представляя собой два сшитых слоя кожи, перегороженных сквозными швами на отдельные отсеки. Сплошные клапаны, петельки, пистончики и карманы на любой вкус.

Так, наши регалийные вороненые иглы и серебряные заколки замечательным образом пристроятся в нагрудных газырях, а вот метательному ножу перекочевать из левого голенища за спину, похоже, не удастся, там только три длинных паза размером под древко дротика.

Подзываем до сих пор гордую дурачину:

— Мама Карла где тут у вас рукодельничает?

Дурачина очень удачно изображает попытку понять смысл вопроса.

Переходим на язык жестов, с трудом протыкая неподатливую кожу тупой иглой и с силой протягивая суровую нить.

Дурачина облегченно кивает и ведет нас к скопищу шалашей посреди котловины. Возле одного, с опущенным пологом из невыделанной шкуры, останавливается и слегка сторонится.

Заглядываем.

Ух-ты, да у нее и швейная машинка имеется. С ножным приводом. Исправная. Местная мастерица, видать, та еще аккуратистка. За такое время любого Зингера можно доломать.

Рукодельница слегка выпрямляет согбенную спину и поворачивает морщинистое лицо с горбатым же носом.

— Знаешь, мать, — начинает Брайан, — я по поводу жилетки.

— И что с ней?

— Переделать бы чуток.

Карла ухитряется немного откинуться.

— Хочешь сказать, криво получилось?

— Да нет, я в восторге. Просто там на спине ножны для дротиков, а я ими вообще не пользуюсь.

— Охотникам полагаются дротики. До копья тебе еще расти и расти.

— Да у меня их столько и нет.

— Ничего, через год еще один выдадут. Если к тому времени первый не потеряешь, будет уже два. А там и до полного комплекта недолго терпеть.

— Я так далеко загадывать не привык, — убедительно врет Брайан.

— Загадали уже за тебя.

— Нет, давай ты все-таки переделаешь крайние под ножи, а в середке, черт с ним, пусть останется для дротика.

— То есть, я отложи всю плановую работу, которой выше крыши, и займись твоими прихотями?

— Минутку, — отвечает Брайан и выбирается из шалаша.

Затем направляется к костру. Дурачина с дротиком наизготовку следует чуть сзади. Бывшие хмыри, произведенные в вертеловые, поворачивают полные достоинства лица.

— Слышь, кашевой, — обращается Брайан к тому, который ближе, — Сухорукий-то где?

— Плошки пересчитывает.

— Ладно, не будем отвлекать. Отхвати-ка мне положенный кус. Приблизительно. Что называется, на глазок, но, само собой, не меньше. Понимаешь мою мысль?

Не заметив готовности, Брайан обращается через плечо к боевому собрату:

— Попробуй, может, тебе удастся выразиться доступнее.

Ориентируясь больше на интонацию, собрат выступает вперед и длинным рыком прочищает горло.

Дальний вертеловой вытягивает руки по швам, ближний бросается к костру и вынутым из-за пазухи ножиком открамсывает от вараньего хвоста три пяди с хорошим гаком. Потом обертывает листом лопуха и подает.

— Добрый кусок, — оценивает справедливый по натуре Брайан и двигает обратно.

Войдя в рукодельный шалаш, с порога протягивает горбатой мастерице порцию жареной варанины.

— Хи-хи-хи, — хитро щурится та, раздувая ноздри, — знаешь ты подход к людям. Показывай уж свой арсенал.

Помянув светлым словом удалого кабана, учившего нас общению с народом, вытягиваем из одного голенища метательный клинок, из другого ятаган.

Мама Карла снимает с них мерку своей веревочкой, потом поднимает глаза:

— Расшить толком не удастся, я лучше поверху двухслойные накладки сделаю, прочнее получится. Значит, в центре у нас паз, как есть, а по обоим краям ножны такой ширины?

— Да.

— С остальным как?

Вытаскиваем из воротника судьбоносные регалии.

— Эти штуки вроде в газыри нормально сядут.

— Какие с какой стороны?

Показываем, иглы слева, заколки справа.

Рукодельница вставляет их все до одной.

— Заузить слегка нужно, чтоб случайно не вывалились. Больше ничего?

— Пока ничего. Но этих штук предполагается больше.

— Сколько?

— По три. Хотя, на всякий случай, лучше по девять.

Мама Карла крякает, потом машет рукой:

— Ладно уж. Загляни через полчасика.

Возвращаемся к костровой площадке, высматривая по пути жреца местного культа. Тот в компании гугнивого помощника сидит за небольшим столиком перед сооруженным на отшибе чумом.

Чум крыт берестой, столик явно персонален, а культовой сосредоточен — катает по столешнице, изрисованной рунными загогулинами, свой бубен. Из левой руки в правую, потом, соответственно, наоборот.

Гугня просто ждет — ничего другого ему по рангу не положено.

Брайан подходит и усаживается прямо напротив шамана, так что Гугня, ненароком пихнутый локтем в бок, вынужден отодвинуться на самый край скамейки.

— Тебя звали? — интересуется шаман, не понимая глаз.

— Нет, — отвечает Брайан, — сам пришел. Как и предсказывалось.

Шаман зыркает, но тут же снова переводит взгляд на катающийся бубен.

— В охотники произведен, дротик получил. Ступай себе.

— Я на третий этап явился.

— На третий?

— Именно, не ящериц же мне погонять хотелось.

Жрец с сожалением оставляет свое занятие.

— Ритуал знаешь?

— Расскажешь, ты ведь главный специалист.

— В двух словах, последнее испытание проводится в верхней части ущелья. Но вход туда преграждает Дух Зверя.

Ну, дух там, помнится, точно стоял. Всем духам дух, сногсшибательный.

— Чтобы умилостивить, — продолжает шаман наставительным тоном, — его нужно кормить. Регулярно. Один раз, но каждый день. Начинать можешь прямо сейчас. Гугня, покажи претенденту, где у нас жертвоприношения.

— А долго кормить-то? — переспрашивает Брайан с зарождающимся подозрением.

— Заранее неизвестно. Год-другой. Сам увидишь. Как подобреет, так пропустит.

Шаман снова берется за свой бубен. Аудиенция окончена.

Гугня встает и выбирается из-за стола, роняя через плечо:

— Ужо пойдем.

Затем ведет в сторону жердяного настила, к тому его, кажется, боку, у которого свежевали добытых нами ящеров.

Ну, так и есть.

Не приближаясь, Гугня кивает на корыто с вараньей требухой:

— Хватай и волоки, а то он уже заждался. Чего доброго сам за приношением явится.

Действительно, то-то еще зрелище получится.

Чешем в затылке, не решаясь подойти вплотную. Знакомый дух шибает в нос и за десять шагов.

Слушай, Брайан, а ты уверен, что нам это надо?

Для нашей великой миссии?

В инбридинговом-то паноптикуме?

Что вообще может скрываться в балагане, кроме пшика, портящего воздух?

Все разумные слова впустую.

Брайан у нас целеустремленный, ни маразмом, ни утробным звериным духом с пути не собьешь. Сказано же, появление его неизбежно, следовательно, и продвижение вперед неотвратимо.

Но в одиночку тащить корыто возможно только супротив груди, а так недолго и сознание потерять, даже устремленному.

Оглядываемся, где там боевой собрат?

Да как и положено, рядом.

Ухватываем лохань с одной стороны и поднимаем взгляд. Догадается сам?

А то! Подскакивает и вцепляется с другой.

Но торящим, которому придется двигаться задом, его лучше, пожалуй, не пускать. Приставным шагом описываем своим краем полукруг, ложась на курс.

Ну, поперли. Не расплескать бы, а то сами же и поскользнемся.

Так и вышагиваем по стойбищу с помойным корытом в руках, дурачина с надутым важным лицом, мы — придерживая дротик подмышкой и вывернув шею, чтоб куда не въехать.

На полпути к проходу в ящерное ущелье вспоминаем про жилетку и заворачиваем к рукодельному шалашу. Тормозим процессию перед пологом, ставим корыто на землю и заглядываем.

Мама Карла подозрительно морщит нос.

— Что там у тебя?

— Да вот, Духа Зверя собрался покормить, а то еще ноги с голодухи протянет.

— В полную сбрую решил, значит, влезть?

— Ну, чего я решил, только потом выяснится. С жилеткой-то как?

— Готово, можешь примерить.

Снимаем куртку и влезаем в двойную варанью шкуру. Как влитая. Перекладываем метательный нож из левого голенища за правую лопатку, рассовываем иглы и заколки по новым местам. Хоть меряно и веревочкой, но с точностью до полумиллиметра. Все сидит плотно и при движении не мешает. Даже пристроенный за спину дротик острием по насторожившемуся затылку не елозит, если, конечно, не вскидывать надменно голову. Надеваем куртку обратно и застегиваем ее до половины.

Выходим и впрягаемся в требуховое корыто.

Ложимся на курс.

Полный вперед!

Закладываем виражи меж шалашей, поминая вслух галсы, гюйсы и фалы, чтоб не лез кто ни попадя под форштевень.

Спугиваем стайку визгливых девок в шароварах и монистах.

Выгребаем в открытые воды. Пора паруса поднимать, да мачтой впопыхах забыли обзавестись. Можно, правда, воткнуть в днище дротик и набросить куртку, но тормозить неохота, да и с ветром все равно полный штиль.

Возле распахнутых воротец прохода маячит Гугня. Дождавшись, когда груженая каравелла минует створ, произносит напутственную речь:

— Не забудьте пустую лохань забрать.

И остается в фарватере. Следить, очевидно, чтобы мы сами жертвоприношения по дороге не сожрали. Черт, а мы уж было настроились, ненароком споткнувшись, вывалить за борт хотя бы половину. Придется идти с полным трюмом до пункта назначения.

Забираем мористее.

За кормой, на фоне дрекольных береговых укреплений, виднеется мельчающий силуэт соглядатая от ритуала, на обоих траверсах все спокойно, прямо по курсу встает, постепенно вырастая в размерах, фигура давно не кормленого Духа Зверя. Надо б наддать, а то учует и в нетерпении навстречу ринется. Затопчет ведь, туша неповоротливая.

С разгону причаливаем, сдвигаем ногой пустое корыто и опускаем на его место полное.

Дух Зверя воротит от приношения рыло.

Что, воняет не так сильно, как положено?

Вот же скотина кочевряжливая!

Брайан обходит бесформенную фигуру колосса и в сердцах пинает его в бок.

Содрогнувшись всем телом, Зверь с треском оседает на землю, являя на свет из-под шкурных лохмотьев жердяные кости развалившегося скелета.

Похоже, испустил дух.

— Ууу! — протяжно взвывает за спиной дурачина.

Действительно, как же теперь без идолища? Конец света, не меньше.

В головной части что-то тускло поблескивает.

Наклоняемся.

Из обломка жерди торчит каленая игла с оборкой пластикового оперения.

Вытаскиваем и поднимаем. Легкая вибрация вокруг правого запястья, заставляет бросить взгляд на экран кумулятивно-кинетического браслета.

На нем высвечен контур пройденной нами Ящерной пади с мелкой россыпью раздраженно-оранжевых точек на склонах и двумя зелеными тругольничками в самом конце, один из которых дополнен белым штришком.

Перекладываем миниатюрный дротик в левую руку, вытягиваем и описываем широкий полукруг. Яркий штрих на экране повторяет движение.

Похоже, проблем с его поиском у нас не будет.

Вставляем вороненую иглу в пустой газырь на левой стороне груди, рядом с двумя предыдущими.

Заливаются колокольчики навигатора, оповещающего о внесении изменений в наши файлы.

ЛИЧНОСТЬ

ЗДОРОВЬЕ:

105 хитов

СУДЬБА

ИНТЕНЦИОНАЛЬНОСТЬ:

устремленность +++

Да, Брайан, упертость твоя достигла трех крестов. Пробивнее только окованное на торце таранное бревно. Но тому, правда, в комплект необходим специальный приводящий механизм вместе со штатом обслуги.

Ладно, погордились, и будет. Пора двигать дальше.

Оглядываемся на собрата, с нами?

Тот в сомнении качает головой.

Показываем на пальцах: он да мы, с молодецкого плеча, остальное побоку, один на всех, битый за небитого и самого черта в плен не брать.

Кажется, пантомима производит впечатление. Дурачина страгивается с места и, опасливо переступая останки Зверя, следует за нами по узкому проходу, выводящему на окаймленное плато, похожее на чашу, наклоненную краем на запад.

Ощущение места тут совершенно другое.

Пусто, заброшенно, открыто.

Воздух заметно свежее, хотя ветра, вроде, нет.

Посреди плоской котловины лежит одинокий камень.

Не то чтобы совсем гладкий, но окатанный и сплюснутый ледниковым периодом в достаточной степени для того, чтобы удобно было присесть.

Приближаемся, продолжая держать взглядом окружающее пространство.

Да, именно здесь он и устроил сторожевой пост, сначала поднимаясь к нему лишь периодически, а в последнюю неделю, когда напряжение достигло предельного уровня, уже и не отлучаясь.

Сидел, положив нож на колени и не сводя глаз вон с той выемки. Терпеливо ждал, когда Зверь, Дух коего затем, как сумели, соорудили выродившиеся потомки, покажется со стороны западной гряды.

Тот шел почти на бреющем, набирая высоту очень тяжело, проваливаясь в ямы, рыская заодно и по курсу. Что-то с ним было не в порядке. В отличие от другого, до поры таившего свое присутствие, умело скрываясь в поле первого, а теперь сразу же мощно рванувшего на север.

Место для заставы было выбрано со знанием дела. Перевалив низкий западный гребень, крутой восточный Зверь заведомо не одолевал.

Чтобы не врезаться во встающие скалы, пришлось резко сбрасывать скорость, в последний момент вписываясь в створ узкого ущелья, в верховьях которого, наконец, удалось, плюхнувшись на землю, кое-как затормозить и оборотиться к преследующему по пятам противнику...

Сюда же он вернулся и после битвы.

Опустившись на вековой камень, просидел в опустошении три дня, и это оставило в окружении более ощутимый отпечаток, чем предыдущее долгое ожидание.

Мир изменился, утратив изначальный смысл.

Кто с кем борется?

Серебряный кинжал на него никак не действует, недреманное око не наливается предупреждающим светом, значит, это не есть абсолютное Зло.

Но если оно не абсолютно, то почему даже сильнее?

Волны, исходящие от того, который движется по окоему вправо, не затухают, а наоборот, накатывают все мощнее.

Похоже, мы перестали чувствовать длинные линии. Видимо, возникла еще более протяженная, чем способны воспринять наблюдающие старцы. И в самом ли деле, в таком случае, мы от абсолютного Добра?