Справедливость богов(Общий файл)

Деньги крысоловы получили, в том числе, и за тех крыс, что доставил тайно в мешке, таким экстравагантным методом, Жером. А значит, мозги на месте, работают исправно. Уловка удалась.

Однако в барак возвращаться было никак нельзя после такого бурного дня. Я об этом, конечно, ничего не знал. Надо сказать, там поджидала новая неприятность, но об этом чуть позже.

Я уже начал различать озлобленные лица первых в сумасбродной толпе и не стал дожидаться, когда они к нам приблизятся ровно на столько, чтобы схватить руками.

Над первыми в толпе промелькнули два робких указателя. Нищий 4-й уровень и нищий 3-й уровень. Между ними мелькали 5-й и 2-й.

Один нищий в центре выделялся особо. Высокий с выпученными глазами. Лицо блестело в начавшихся сгущаться робких сумерках. По лицу обильно текла кровь, которую тот настойчиво пытался вытереть рваным рукавом куртки, но у него ничего не получалось, так как кровь текла без остановки.

Ждать больше нельзя. Я дёрнул за рукав Соловья и тот покорно двинулся за мной от толпы ускоренным шагом в противоположный конец этого самого переулка.

— Надо бежать, — согласился сразу Соловей, — а то отберут медяки.

Слова напарника прозвучали, как сигнал к действию.

Я в этом не сомневался и побежал первым. За мной пустился Соловей.

С тем покинули угасающее оживление, пробежали переулок до конца и вышли на другую более широкую и свободную улицу, идущую параллельно той на которой располагались ворота на скотобойню и только что затевалась страшная грызня, которой мы уже не увидели. Удивительно, собаки не нападали на нищих, а дисциплинированно держались стаей на расстоянии, кидались по старой памяти только на охранников Талбота, видя исключительно в них своих заглавных заклятых врагов.

Здесь уже можно не опасаться. Оторвались. Толпа рассосётся в переулке, если даже останутся, идут они медленно. Огляделся, сделал первый шаг с мостовой, мгновенно в полфута над головой засветился текстовый скупой указатель. От неожиданности даже вздрогнул.

Ещё одна незнакомая территория открыта. Вернее, тут, конечно же, бывал раньше, но до того, как система стала идентифицировать меня ещё одним игроком в виртвселенной. Забавно. Всё меньше белых пятен на карте города.

По улице ремесленников между тем деловито прохаживался высокий и худой фонарщик в рабочей брезентовой куртке и старой широкополой шляпе с лестницей в одной руке и горящим фонарем в другой. Он уже начинал неторопливо зажигать фонарь за фонарём возле главных и богатых зданий. Фонарщик не стал дожидаться, когда улица погрузиться полностью во мрак. Тьма вечера начав сгущаться, отступила. На улице становилось светлее и веселее. Как будто мы попали в другое измерение, здесь всё было чисто и спокойно.

Я подумал: Вот бы один из этих фонарей на столбах к себе в барак. Будет хорошо и светло даже ночью.

Эта часть города была намного чище, нежели та, где за сегодня уже успел побывать Кам. Нельзя сказать, что вечных спутников человеческого жилья экскрементов домашних животных и грызунов, а также самих людей здесь имеется полное отсутствие. Нет. Экскременты не отсутствовали. Вовсе нет. Как полагается, они были на своих законных местах, как и везде, вдоль проезжей части, но в, значительно, меньшей степени и малом количестве, чем у территории Талбота, за воротами и на самой территории и в других районах города. Ответ один, здесь периодически убирались.

Впрочем, поскользнуться и разбить себе голову, можно было запросто и здесь.

Не успели проделать десяти шагов в спокойном темпе, после непродолжительного бега, как едва не попали под душ нечистот. На головы крысоловов выплеснули чьи-то вонючие остатки, кто-то очень ловко проделал эту процедуру и успел скрыться в открытом окне. Сверху из окна второго этажа был вылит, самым наглым образом, ночной горшок. Вернее, всё содержимое горшка оказалось вывернутым на улице. Сомнений в этом быть не могло. За всё отвечал отвратительный запах, который распространялся с ужасающей скоростью. Утром это будут убирать дворники. В Ольдинбурге, как и во всех средневековых городах избавлялись этим нехитрым способом от собственных нечистот, чаще прямо на головы горожан, за что естественно полагался штраф, если горожанин сумеет защитить себя в суде. Впрочем, как и в любой цивилизованной стране той эпохи, всё решают деньги и кто богаче.

Перешагнув препятствие из дерьма, мы отправились дальше.

Поскольку, оба хотели утолить голод, мысли и желания совпали.

— Поесть бы! Давно ничего не ели, — заявил Соловей.

— Точно,— согласился я.

С этого момента начали высматривать по сторонам хлебные лавки. Прошли ещё немного.

Двигались по пути в бараки, не сговариваясь заранее, молча остановились перед одноэтажным длинным деревянным строением, с висящим медным бубликом над дверью. Как же было такое пропустить! Поскорее набить свой живот.

Низкая дверь под железным бубликом находилась на одном уровне с улицей. Рванули за ручку, не поддалась. Безуспешно перебрали сразу несколько дверей подряд. Все заперты.

Запах хлеба возбуждал голодных. За одной из низеньких деревянных дверей под горящим фонарем нас ждало чистое уютное светлое помещение хлебной лавки, там имелись забитые полки хлебными лепёшками, что промелькнуло при открытых на небольшую щель дверях.

— Оборванцы! Ступайте прочь! У вас всё равно денег нет, а мы уже закрылись! — прогнусавил недовольно низкий лысый старик в фартуке и немедленно запер дверь на тяжёлый засов изнутри.

— Есть! — успел выкрикнуть Соловей перед запирающейся дверью, но это не произвело на старика никакого действия.

Мы с досадой двинулись по улице дальше, но тотчас озадаченные остановились.

Не секрет, что преимущественно большинство хлебных лавок в этом квартале в это время суток закрыто. Оставшиеся функционирующие лавки закрывались изнутри, по той простой причине, что торговцы хлебом нередко устраивали своё хозяйство и лавки прямо в нижних этажах жилых домов. Несколько дверей, куда попытались войти подростки, были закрыты изнутри на засов.

По старой памяти, Соловей здесь бывал чаще, чем я, он знал, что неподалёку имеется полулавка-полутаверна, где без труда можно перекусить.

— Хлебные лавки здесь уже все закрыты. Есть ещё там!— сообразил Соловей ответив на мой вопросительный взгляд. Давай, туда! Лучше побежали. Я знаю одно место.

Проделали небольшой марш бегом.

Немного отдышались после бега.

Едва приблизились, как чуть не облили помоями снова. Оба опять остановились и ожидали несколько минут перед открытым окном, но всё было тихо. Тогда Соловей первым приблизился к заветной двери.

Однако булочная размещалась лишь в части комнат одноэтажного здания. Остальные двери, одна вела к сапожнику, а вторая к гончару. На то он квартал ремесленников. Напротив здание портного с висящим лоскутом или ,возможно, там орудовали ткачи.

На наше счастье двери легко поддались. Без слов, по привычке, переглянувшись и кивнув друг другу, вошли по очереди друг за другом внутрь помещения.

Лавка или таверна оказалась маленькой. Втрое меньше, чем у Мариуса, если не вчетверо. От дверей вел только один широкий проход, упирающийся прямо в широкий прилавок с наполовину опустевшими полками позади. Справа и слева от прохода стояло по одному столу с бледно горящей свечой. У каждого стола два стула. По краям широкого прилавка справа и слева стояли массивные канделябры, снабжённые пятью горящими свечами.

-Закрываемся! Попрошайкам хлеба не даю! — воскликнул хозяин лавки писклявым, больше похожим на женский, высоким голоском, едва переступили порог. Перед нашим приходом он сидел за костяшками счёт и шевелил губами, сейчас же встал из-за прилавка. В левой руке он держал надкусанный румяный пирожок.

Круглое безусое и безбородое лицо с тремя подбородками. На макушке белый длинный колпак.

Между делом хозяин лавки не забывал поглощать булочки собственного производства с большого серебряного блюда на прилавке, сдвинув костяшки и книги для записей, искоса поглядывая на дверь. Вероятно, ему было так удобнее или попросту очень скучно считать. Торговля утомляла, тем более, когда не было посетителей.

Аппетитные булочки, разложенные кругом центра блюда, скрашивали эти печальные минуты. Кремовые, с имбирем, с марципаном, с маком, с мёдом, с вишневым и грушевым вареньем.

Хозяин полагал, что вот сейчас съест ещё парочку пирожков и пойдёт закрывать дверь, но внезапно дверь вздрогнула и открылась. С улицы вошли два нищих бродяги.

Лавочник на мгновение остановился и прекратил жевать. Оглядев с ног до головы, задумался. А не выгнать ли этих припозднившихся оборванцев обратно на улицу?

Но увлечение булочками взяло верх, он неожиданно продолжил, как ни в чём не бывало, их есть. Вкус последней булочки пришёлся по душе.

— Нам вина и хлеба! — как-только завалились в булочную и переступили высокий порог, заявил Соловей, да так, что я даже прищурился от его вызывающего тона, готовый покинуть булочную при первом требовании хозяина. Уж очень мне показался наглым этот самый его тон и неуместный в данном заведении. Ещё бы, ведь Соловей сполна получил с меня долг, но не победил в дуэли и чувствовал себя теперь самым обязанным в комнатке барака передо мной. Корона мне явно не мешала, а наоборот помогала.

— Покажи деньги? — потребовал невозмутимо, но с большой недоверчивостью, к подобного рода клиентам, в столь поздний час. Я обратил внимание на фигуру хозяина. Довольно упитанный, с круглым брюхом, хозяин, находящийся за прилавком и доедающий пирожок, вряд ли обладал чудесами ловкости и необходимой скоростью. В его высоком ангельском голосе угадывалось змеиное коварство. Казалось, тон нищего подростка его нисколько не удивил, но в тоже время сам он был не менее категоричен, обладая пронзительно тонким голоском, что не соответствовало внушительной внешности.

— Деньги есть! Не волнуйся, дядя! — успокоил его улыбающийся во весь рот Соловей и раскрыл для верности ладонь с монетами, что зажимал в кулаке.

Улыбающийся Соловей подмигнул мне. Дескать, сейчас пожрём!

Забавно было наблюдать эту улыбку, тем более, когда у Соловья явно видно, что не хватает нескольких передних зубов.

У толстяка взлетели вверх брови от удивления. Он так был уверен, что мы попрошайки, что вытаращил глаза и недоумевал, кого бы позвать на помощь, но когда доел спокойно остатки пирожка, стал добрее.

— Вина нет. За вином пройдите дальше по улице до переулка оружейников. Как раз там, напротив, знатная таверна Джона, а хлебобулочные изделия свежие раскупили. Есть сухари.

— Сойдут и сухари, но не жадничай, дядя! Хочется по свежее. Медяки у нас, как видишь, есть.

— Хорошо, — согласился хозяин лавки. Есть ещё вчерашний хлеб. Отдам за медяк две лепешки.

— А сухари? — спросил я.

— Сухари в два раза дешевле. Дам четыре сухих за медяк.

— Бери, — подсказал я Соловью. Потом поделим. По лепешке и по два сухаря. За два медных. Твой и мой.

-Ну? — насторожился хозяин лавки, опираясь освободившимися руками за прилавок и наклонившись вперёд, как бульдог.

— Сойдет. Берём и то и другое! — послушал меня Соловей.

-Вот. Возьми, -подал я один медяк Соловью.

Я стал легче на медяк.

— Давай еще пива возьмём! Выпьем, — предложил мне Соловей, взглянув извлечённые из-под прилавка вчерашние лепёшки и старые сухие сухари.

— Ещё за медяк налью кружку самого дешевого пива, — хозяин оживился.

— Желаете? — сразу предложил толстяк, ища глазами стул.

Замешкавшись и порывшись в карманах, мы каждый достали еще по медяку.

Соловей расплатился за хлеб. Хозяин лавки разметал толстым указательным пальцем на ладони медяки, проверив: не картонные ли?

Затем налил из кувшина две полные деревянные кружки и обернулся на шум.

— Ты не слышал, Йозеф?

Я и Соловей от неожиданности даже открыли рты. Челюсти отвисли. Мы услышали противоположный голос, более мужской, но булочник молчал, а рядом с нами больше никого не было.

— Что? — спокойно поинтересовался булочник. Что я должен слышать, лапушка?

— Говорят, сегодня убили известную во всём городе врачевательницу. Это событие невероятно потрясло совет старейшин и власти города. Какой-то нищий. Вроде вот этих двух проходимцев. Кто-то из крестьян опознал его в носильщике корзин. Мне же рассказал портной Пётр Смойля. К нему прибежал слуга карлик, служивший при этой старухе. Так вот, этот слуга еле ноги оттуда унёс. Говорит, убийство совершалось на его глазах. Карлик весь избит, в крови, еле живой. Сейчас в городской управе под охраной. Говорит, что этот убийца и его чуть не убил... — из-за спины толстого булочника вышла такая же круглая булочница. По всей видимости, его законная жена. Только, кроме живота, как барабан, у неё выдавались вперёд довольно внушительные груди, соперничая на равных с тем же животом мужа. На голове толстяка на макушке даже собрался и уменьшился белый колпак и грозился съехать на затылок, а у жены такого же цвета чепец с оборками, плотно облегающий голову, оставлял открытым только лицо и сходился плотно под подбородком. Этим только и отличались. В остальном лица, как ни странно, были одинаковыми.

Догадка подтвердилась.

— Всё может быть в этом городе, моя дорогая Магда! Я давно ничему не удивляюсь, — ответил спокойно хозяин лавки.-С вас, молодые люди, ещё две монеты медью. Пожалуйте, угощайтесь! Если, конечно, это не вы ухлопали старушку Гингему!

С этими словами любезный Йозеф захохотал во всё горло, вместе со своей жёнушкой, которая откликнулась противным визгливым и высоким смехом, ему казалась эта шутка чрезвычайно остроумной.

У жены хозяина голос оказался более низкий. Чувствовался контраст.

Я же плотно сомкнул зубы и прикусил нижнюю губу. Пальцы рук похолодели.

Знал бы этот добродушный пекарь Йозеф, перед кем они с женой ведут все эти разговоры, с ними бы верно случился настоящий обморок. Впрочем, подобного рода слабости это скорее прерогатива живых людей, а не куска программного кода.

— Мы всего лишь хотим пива, господин Йозеф! Мы сегодня славно поработали у старины Талбота. Вы его верно знаете! Это тот самый добрый мясник, что даёт возможность заработать честно, таким, как мы. А до всяких старух нам дела нет. Вот вам моя, а вот его! — подавая две монеты отозвался Соловей, не обратив никакого внимания на издёвки продавца хлеба.

В животах обоих предательски заурчало.

— Как же не знать старину Талбота! — отозвался доброжелательно Йозеф, наклонившись над монетами и куда-то их быстро пересыпал, отчего длинный хвост колпака перекинулся ему на лоб.

— А-а-а-а-а! Это верно тот самый Талбот, что держит скотобойню! — произнесла догадливая Магда, натягивая оборки крузелера ещё больше на румяные толстые щёки.

— Именно так, мадам! -подтвердил слова жены Соловей.