Ниндзя-маг. Опередить и уничтожить

— Он не стал мне ни другом, ни врагом. Он блюдет бесстрастность архивариуса. Арахор, познавая врага — познаешь себя. Лови, — я подбросил его треанту.

Даже простое прикосновение оставляло черные следы ожогов на древесном теле. Арахор стоически терпел, одев на палец и став наблюдать, как кисть горит и обугливается. Уллю заухал и закружил вокруг струйки дыма. Пинигсеу поцокал, но произнести колкость не успел — я отозвал фамильяров.

— Без борьбы отдашься ему на растерзание? — Строгости да побольше.

— Я не стану драться, папа.

— Лечи себя, сынок.

— Это приказ?

Дерево под ободком прогорело, и артефакт под собственной тяжестью упал в траву, разбросав искры и угольки.

— Ты остался жить, Арахор. Помни об этом, когда будешь в следующий раз пытаться выстоять против перстня Риикано.

— Это приказ?

— Упрямец, — вздохнул я, подхватив его на руки и прижав спиной к своей груди. — Весь в меня.

Я впервые принял при нем истинный облик, более не скрывал свою суть и никак не сдерживался. Вокруг взметнулось огненное зарево слоеной ауры бога. Растения горели — и не сгорали.

Воспользовался божественным аспектом и дарил жизнь, высвобождая свою внутреннюю силу. Ожоги и горелая рука исцелились, а копна волос разрослась до нескольких ярдов, щекоча мое левое ухо. Вокруг поднялся травостой с мой рост. Живительный огонь — пламя жизни...

Пусть, пусть любовь к Эйноли угасла, но как феникс возрождается из пепла, так и я могу воскресить к ней свои чувства и вновь полюбить, открывая заново ту, что и не знал вовсе. Я зашептал в деревянное ушко Арахора:

— Вера. Надежда. Любовь. Береги эти огни, сынок. Я дарю их тебе, как некогда мне их подарил мой небесный отец. Они теперь навсегда с тобой, сынок. Они согреют тебя в час кручины, как дают тепло мне. Верь, надейся, люби — и жизнь наполнится смыслом и радостями.

Оказывается, нет ничего такого страшного в том, чтобы стать для кого-то — настоящим богом. Сплошная приязнь...

Поставив на землю пьяного счастьем треанта, который тут же подрос, я нехотя отстранился. Как когда-то поступили со мной, так и мой черед пришел погрузить неофита в умиротворенный сон, чтобы сила сакральных мгновений пропитала насквозь и сгладилась подсознаньем, пустив в нем корни. Плавно сведя воздействие на ноль и вновь закрывшись, я вскоре покинул умиротворенно спящего Арахора, не став травить свою душу и сразу шагнув назад в будущее.

Я ощутил его — он ощутил меня. Сакральный миг и толика блаженства для обоих.

Меня ждала тенистая рощица с густой травой мне по пояс, в которой невысокому треанту легко было спрятаться. Меня ждала ажурная беседка из живого дерева. (иллюстрация 262) Меня ждал богатый урожай, а так же невесть как раздобытые и совсем упущенные из вида такие ингредиенты, как яйца и соль. Даже не представляю, что в себе удавил Арахор, когда развел приятно щебечущих птиц и потом стал собирать и хранить их яйца — для меня.

— Здравствуй, папа. Ты вернулся...

— Здравствуй, сынок. Ты победил...

Я присел, позволяя ему подбежать и обняться.

— Я скучал по тебе, папа! Очень-очень скучал... — слышалось сквозь всхлипы.

— Ты ни разу не впадал в спячку.

— Ни разу, — твердо и радостно подтвердил он, не способный мне лгать и ощущавший мою гордость.

— Покормишь папу?

— А то! — С радостью согласился треант, вновь улыбчивый и веселый. Но в нем уже не былого того задора и милой наивности, как в наши первые месяцы жизни.

Я объелся и в удовольствие подремал.

Он хотел общаться, но терпеливо не нарушал святое молчание во время трапезы и сна.

— Ну, хвастайся.

Несколько дней Арахор выговаривался, без ложной скромности показывая и рассказывая о своих успехах и достижениях на ниве "культурного садоводства" — отец не стеснялся перенимать опыт и лишь подстегивал сына своими каверзными вопросами. Он победил огонь перстня с золотым драконом, но по-прежнему твердо стоял за пацифизм. Я не стал настаивать на поединках, осознавая, что путь ниндзя — не его.

Еще несколько дней я совершал почти что кощунство, знакомя дитя природы с разными кушаньями — питающими огонь. Умный треант сам дошел до этой мысли, хотя ему все еще сложно было мириться с тем, как я питаюсь и что я — огненное божество. У него в деревянном мозгу не укладывалось, что бог огня и пламени может в качестве сына вырастить треанта — дерево? Арахор просто принял это за данность. Он не хотел вновь расставаться и не сдерживался, когда провожал меня к выходу из Сада.

Век сменялся веком.

Миновали тысячелетия.

Роща заматерела и постепенно состарилась. Обделяемые вниманием дубы опустили кривые ветви до самой земли. Вскоре они и дикоросы покрылись слоями мха, паразитирующего на загнивающей и давно не знающей ухода древесине. (иллюстрации 262-265) Признаки возвращающейся меланхолии становились все явственней. Сам того не подозревая, Арахор открыл Ящик Пандоры, когда понял природу буханки хлеба и умудрился не просто приманить птицу, а считать ее память. С тех пор вестники Большого Мира травили его душу россказнями о недоступной жизни там, за границей тесного мирка треанта, словно бы в насмешку приставленного огненным богом холить и лелеять дерево Ултарг, которое высадили в кратере потухшего с незапамятных времен вулкана и которое плодоносит лишь раз в десять тысяч лет. А еще у арахора развился комплекс неполноценности из-за его мизерного роста и прочих отличий по сравнению с его родичами, которых где-то когда-то встречали перелетные птицы, которым не посчастливилось пролететь мимо купола над Темпоральной Ямой.

Каждый из нас до конца тянул свою лямку. По молчаливому согласию мы с ним не касались темы боев и свободы уйти. Исключением можно считать удовлетворение любопытства — а что такое снег и зима? Я насытил его интерес, зарядив пару из кристалликов с кометы, чтобы имитировать смену сезонов: один на десять лет кряду, второй на оставшиеся девяносто. Через век я ощутил себя круглым болваном и беспросветным тупицей! Рецепт от меланхолии оказался прост как дважды два — естественный природный цикл смены времен года. Но шло уже девятое тысячелетие... Все крепки задним умом. Парадокс времени позволял исправить эту, мягко говоря, оплошность, однако я счел святотатством нарушать непрерывность и бесконфликтность течения времени сына — Арахор ощутит фальшь от не состыковки времени. Строго заданная периодичность прыжков в этом временном отрезке сыграла со мной злую шутку. Впрочем, последний прыжок выбивался из ряда — по понятным причинам.

Наконец-то дерево Ултарг разродилось плодом, ярко горевшим золотом в середине кроны. Я не застал цветение и то, как единственный плод рос до размеров мандарина. Однако три месяца его окончательного созревания застал во всей красе. (иллюстрация 267)

Бок о бок с треантом я сидел и днями медитировал, созерцая и познавая уникальное чудо природы. Вообще-то дереву полагалось принести более одного плода. В каждый из них удивительное растение вложило бы накопленную за тысячелетие Силу Жизни и Долголетие. Каждый смертный, съевший такой чудесный плод, превратится в бессмертное существо. Но Арахор решил иначе. Он всю силу свел в один единственный плод — для любимого отца-творца. С одним единственным семечком, которое я сумел разглядеть и даже понять, что за сюрприз приготовило мне мое жизнерадостное творение, с каждым днем до финала проявляющее все больше нетерпения. Понять и приготовить ответный ход.

Арахор от многотысячелетнего общения с Риикано научился покрываться пламенем, поэтому совсем не в фигуральном выражении сгорал от нетерпения, когда я отправился срывать созревший плод Бога.

Я ожидал второго по счету повышения божественного ранга внутри Темпоральной Ямы и второй превосходной, но не шибко желанной формы, которая будет не заполучена, а выращена с примитива — яйца и семечка соответственно.

Он ожидал зрелища.

Субъективные сутки стремительного роста семечка в зрелое дерево я ужал в секунду при помощи обруча из трех Слов Власти. Почти рутинное дело: с восемью открытыми вратами Хачимон и в Сеннин Модо умело справиться с колоссальными объемами энергии, частично перебросив в Доминион, частью переработать их и сродниться с новой формой, обладающей уровнем развитости моего центрального Очага.

Арахор предвкушал... Взметнулись бровки и открылся рот от немого удивления обманутых ожиданий. Он упростил мне дело с ответным сюрпризом-подарком. За долю секунды: я схватил фигурное полено; перенесся обратно к плодовой ветке; молниеносно обкромсал ее, сохранив на кончике плодовую ножку, на которой еще поблескивала золотая капелька; насадил широко раскрывшее рот чадо на черенок — сам он не cмог решиться совершить подобное. Перед тем, как началось долгожданное слияние, я едва успел телепатически отправить благодарственное напутствие:

— Сынок, это мой тебе подарок за твои Великие труды. Прояви смекалку и поглоти дерево Ултарг. Стань сильнее. Стань взрослее. Стань равным. Я люблю тебя, Арахор! Я верю в тебя, Арахор! Я надеюсь...

Дерево Ултарг не обладало самосознанием, но отчаянно боролось за свое существование, обладая уникальными силами и могуществом делать божеств. Аппендикс в виде деревянного эльфийского юноши за минуту оказался преобразован в крупную ветвь — лишь в развилках угадывались руки да ноги. Я четко видел сущность Арахора, мечущегося внутри высокого и толстого ствола в десятки охватов. Он боролся за жизнь и судорожно искал средоточие, которого не было.

Кеккей Генкай Ки. Во мне еще бурлила остаточная энергия, чтобы суметь по горячим следам применить легендарный Мокутон, доставшийся в придачу к повышению божественных сил и становлению божественным друидом. Я поторапливался неспешно. Сел на корни, свел ладони и вытянул их вперед, прикоснувшись к шершавой коре Ултарг. Сосредоточился, потянул на себя природную энергию и вновь перешел в режим мудреца. Очень аккуратно и старательно принялся вытягивать сен-чакру, захватывая с собой удивительную магию самого дерева Ултарг. Накопив достаточно, высвободил слоем поперек всего ствола — и толкнул вверх. Еще раз — вниз. Еще раз — вверх. Повторял итерации снова и снова, пока моя чакра со стихийным свойством Дерева не рассредоточилась более-менее равномерно по всему дереву — от корней до листьев. Я превращал почку потенциала в полноценную жемчужину божественной способности: второй, обретенной мною в Темпоральной Яме, и седьмой по счету. Я съел плод — я был родственен. Дерево Ултарг меня не отвергало — в отличие от арахора.

Истратил резервы нагрудной печати, резервы кулона мета-чёток, внутренние резервы и через сутки поддержки заработал настоящее истощение. Я уже не застал момента, когда Арахор понял замысел, преодолел себя и сумел расширить свое сознание на всё Дерево Ултарг, чтобы воспользоваться созданным мною мостиком из чакры и завершить обожествляющее слияние...

Глава 17.

— Здравствуй... — первое, что услышал я, очнувшись меж корней большого дерева. На меня сверху смотрело рельефное лицо, не знающее, как теперь ко мне обращаться.

— Ну, здравствуй, — телепатически отвечаю, будучи слишком слабым для иного действия. Здравствуйте и вы, последствия чакроистощения.

— Месяц прошел, — у меня в голове произнес чуткий Арус, запарившийся вливать в меня свои хилые силенки. — И ты умирал, — добавил он, прекрасно зная о моей радости и благодарности. Он понятливо отнесся, удовлетворившись эмоциями на свой счет — и высвобождающим его мысленным усилием.

Действительно, при чакроистощении любое движение причиняет боль, схожую с ужасом самоуничтожения тела, работающего на полный износ при восьми открытых вратах Хачимон. А тут только крайнее истощение всех сил. И проблемы с памятью...

— Прости...

— Не казни себя, Арахор.

— Буду. Я утратил веру в тебя, Тулани, — ответил он с двусмысленной шпилькой.

— Главное, что в себя верил до конца. Сомнения в порядке вещей. Не поколебался бы ты — не стал независимым полубожеством.

— Я утомляю тебя. Отдыхай, — твердо произнес Арахор, переведя тему. Теперь он действительно Арахор — с большой буквы. Бог всех арахоров — народности треантов — разумных растений.

— Как только сойдешь с насеста и приготовишь для меня кипящий пруд.

— Сваришься и облезешь, — пошутил он, тем не менее, со скрежетом понимаясь вместе с частью мшистого дерна и мною на нем. (иллюстрация 268)

— Мне приятнее общаться с себе подобными, — заметил я, наскребя еще чуток умственных сил.

— Наобщался. Привыкай, — отрезал божественный Арахор. Недостаточно уверенно.

— Злой ты, — бросаю, шутя.

— Кто бы говорил, — дружелюбно буркнул ходячий ствол, споро организовавший удобное ложе и превративший один из своих бородатых корней в кипятильник. — Спасибо, папа, за подаренную жизнь.

— Спасибо не пахнет. Будешь должен серию спаррингов — когда сможешь.

— Куда я денусь? — Сговорчиво задал он риторически вопрос. И очень по-философски вздохнул, прежде чем ползучей лозой дотянуться до бережно хранившегося стручка, некогда сброшенного в порыве чувств. Через несколько минут выросший маленький мальчик округлил зенки, отдал два земных поклона и побежал кашеварить — стряпать мою любимую лапшу из гречневой муки. — А не сделать ли мне наваристый суп?

Я лишь криво улыбнулся, отрубаясь от бессилия.

Лишь благодаря божественной способности я не скопытился, более того, очнулся там, где хотел, проведя внутри Доминиона рекордно длинную медитацию. Восстановление шло медленно и со скрипом — во всех смыслах.

Супчик он все-таки сварганил, порывшись в моем "бардачке" и надолго увлекшись богатым набором противоожоговых и общеукрепляющих лекарственных средств, собранных для меня еще клириком Лину Ла-Нерал. Благоухало наваристое месиво тем еще амбре, однако эффект не замедлил сказаться. Шли дни. Вскоре я начал гулять по парку, бегать, заниматься гимнастикой и постепенно передавать знания размашистого конохского стиля тайдзюцу деревяшке, якобы чисто для удобства сподобившейся стать моего роста и комплекции.

— Я согласен остаться еще на десять тысяч лет, — огорошил меня треант, как когда-то подавший мне сок из трав и фруктов по окончанию моей напряженной тренировки с разновидностью манрики-кусари. Пара кунаев на длинной цепи напоминала нунчаки Гай-сэнсэя, искусно блокировавшего ими принципиальную возможность использования мною рукопашного стиля Джукен — движения слишком быстры и труднопредсказуемы.

— Спасибо. Дольше трех не потребуется. И за напиток тоже спасибо, — с благодарностью отхлебываю теплый тонизирующий нектар — мёд тоже присутствовал. — Что планируешь делать потом?

— Буду собирать своих собратьев, чтобы обучать и учиться. По твоему примеру, — счел нужным заметить Арахор.

— Правильно, каждый мир — кладезь, — одобрительно киваю и еще раз поднимаю стакан с отличной оценкой вкуса и барельефов в виде лозы. Не важно, когда именно он додумался до верного ответа.

— Думаешь, пап, мне хватит трех тысяч лет обучиться скрыту?