Initialization S

— Ты! Ублюдок! Ты убил наших телок! — заорал тот, что в центре. Затем взмахнул клинком, плавно шагнул вперед. — Я убью тебя и заставлю давиться собственными кишками, тварь!

Я криво усмехнулся, приглашающе махнул рукой. Парень зарычал, бросился вперед, едва не задев меня краешком меча. Я отшатнулся, уклонился от следующего выпада, коротко ткнул под ребра, но сталь встретилась со сталью. Противник мерзко засмеялся, удары посыпались один за другим. Черт, его уровень владения клинком разительно отличается от моего! Плохо дело.

Стиснув зубы, терплю боль от многочисленных ссадин по всему телу. Враг издевается, самодовольно усмехается, делает незаметный финт — и меч вылетает у меня из руки, падает на землю в стороне.

Лезвие вражеского клинка прижато к шее. Ублюдок чуть надавил, струйка крови потекла вниз. Больно, м-мать.

Стиснув зубы, смотрю врагу в глаза. Вот и все, похоже.

"Внимание! Критическое состояние носителя. Задействован резервный режим".

Что?! Я с изумлением смотрю на выскочившее сообщение. Что за резервный режим?

Тем временем враг делает замах, клинок летит к моей шее. Закрываю глаза, чтобы не видеть свою смерть.

Дзынь! Сталь наталкивается на что-то твердое, рассыпается осколками. Я открываю глаза, вижу непонимание и страх на лице противника. Опускаю взгляд вниз, на свои руки. Они покрыты мелкой темно-синей чешуей, пальцы заканчиваются длинными, почти под три сантиметра, когтями. Какого...

Из горла вырывается хрип, а затем, будто со стороны, вижу себя бросающимся на врагов. Мое тело похоже на ящера, разве что хвоста нет. Чешуя покрывает все, кроме лица. Глаза изменились, белки покрылись кроваво-красным цветом, зрачок вытянулся, стал вертикальным, ярко-желтым. Язык удлинился тоже, раздвоился. Голосовые связки не предназначены для человеческой речи, поэтому изо рта раздается лишь шипение. Камера перемещается чуть дальше, показывает, как тварь разрывает когтями горло одного, затем начинает жрать другого. Оставшийся в живых визжит, длинно, протяжно, словно девка. Затем опускается на колени, оружие падает из рук. Губы его трясутся, по щекам катятся слезы.

— П-пожалуйста, п-п-прошу! — бормочет он. Я-зверь застывает напротив, склоняет голову набок, наблюдает. Затем одним резким движением отрывает голову врага, отбрасывает в сторону. И смеется. Странным, шипящим смехом.

В себя я пришел лежа на земле, раскинув руки в стороны. Все тело буквально горело от боли. Или от перевоплощения? Глаза открывать не хочется, просто лежу, стараясь не шевелиться.

"Внимание! Получен новый уровень! Текущий уровень: 3".

"В результате многочисленных схваток и испытаний ваши Выносливость и Дух повышаются на 2 ед.".

"Вы получаете достижение: Убийца игроков 1 ранга(убить 10 игроков)".

Где-то позади раздается крик, затем кто-то подбегает, начинает тормошить меня. Не хочу вставать, лучше полежу. Сознание медленно уплывает, растворяется в темноте...

Очнулся я в постели. Самой настоящей, обычной постели. Осмотревшись, увидел рядышком, на стуле, Анесс. Девочка дремала, опустив голову на грудь. Я осторожно, стараясь не разбудить ее, сполз с кровати. Мы находились в простой комнате, где из мебели были лишь шкаф, пара стульев, да кровать.

Комбинезон с меня сняли, так что сейчас щеголял голым задом. Смутившись, принялся искать одежду. На спинке второго стула нашлись простые штаны, а под стулом — хорошие сапоги, подходящие для эпохи Средневековья. Одевшись, я выскользнул из комнаты и оказался в гостиной. За столом, в мягком кресле, сидел старик, старательно что-то выводя на клочке бумаги. Одет он был в темно-зеленое хаори, длинные седые волосы стянуты в хвост на затылке.

— Присаживайтесь, — не оборачиваясь, сказал он. Я пожал плечами и сел на диван, стоявший напротив рабочего места старика. Через пять минут тот отложил в сторону перо и повернулся ко мне. Внимательные серые глаза осмотрели мое лицо, а затем губы старика тронула улыбка.

— Вы и ваша дочь первые люди, которых я вижу за много лет, — сказал он.

— Неужели вы живете тут всю жизнь, один? — удивился я. Старик рассмеялся.

— Нет, конечно же. Когда-то у меня была семья. Но их поглотила война. Как же давно это было. С тех пор я покинул людские селения и осел здесь, на этом холме. Знаете, юноша, порой люди ведут себя гораздо хуже самых ужасных чудовищ, — он горько усмехнулся.

— Мне ли не знать, — кивнул я. — Почему вы спасли нас?

Старик помолчал, задумавшись. Затем вздохнул, поднялся и подошел ко мне. Он был невысок, всего лишь около полутора метров ростом. Наши глаза оказались на одном уровне. Тогда в его взгляде полыхнул огонь.

— Мне пришлось спасти тебя от твоей сущности, мальчик, — криво усмехнулся отшельник. — Поверь, еще бы немного, и зверь разорвал тебя изнутри. Это опасно, играть с такими вещами. Кто сотворил с тобой подобное?

— Те, для кого людские жизни ничего не значат, — прошептал я одними губами. Старик хмыкнул.

— Если так продолжится дальше, ты умрешь. Впрочем, умрешь ты в любом случае. Если не подчинишь себе внутреннее "я". А это сложно. Очень.

Он отвернулся к окну.

— Как я могу подчинить себе такого монстра? — сглотнув, поинтересовался я. Старик улыбнулся лишь краешком губ.

— Ты поймешь это сам, когда придет время. Главное, не упусти возможность. Ты становишься опасен для окружающего мира, мальчик. Твоей спутнице не следует находиться рядом с таким существом. Оставь ее здесь.

— Если бы я мог, — вздохнул я. — Она умрет. В любом случае. Как и я. Чтобы выжить, мы должны победить. Должны добраться до вершины самой высокой горы. И сделать то, что должно.

Отшельник понятливо кивнул. Затем снова повернулся ко мне. Его глаза по-прежнему полыхали неземной мудростью. Но где-то в глубине...где-то там таилась печаль.

— Что ж, я могу лишь пожелать вам удачи. Мой дом открыт для вас, можете находиться здесь, сколько захотите. Я дам вам еды на пару дней, как только соберетесь идти дальше. Будьте осторожны. За холмом начинаются пустоши. Там нет воды, только голодное обезумевшее зверье. Их лучше избегать, вы слишком слабы для схваток с подобными тварями.

— Спасибо, — поблагодарил я. — Может быть, вы подскажете, как мне стать сильнее? Сколько ни стараюсь, а в своем обычно состоянии все еще слаб. Если бы не зверь внутри — я бы погиб уже давно.

Старик качает головой.

— Наше оружие бесполезно для тебя, юноша. Но у меня есть кое-что другое. Я могу усилить твои эмпатические способности до приличного уровня.

— И как это поможет мне выжить? — насмешливо спросил я. — Эмпатия ведь предназначена всего лишь для чтения эмоций других существ.

Старик, кажется, разозлился.

— Всего лишь? Проклятье, мальчишка! Многие люди всю жизнь учатся понимать других, так и не добившись сколько-нибудь значительных результатов. Ты же получил это все сразу! Не стоит недооценивать свой дар.

— Простите, — повинился я. Старик кашлянул, смутился.

— Ты тоже извини за столь резкие слова. Кхм. Да. Так вот, если поднять твои навыки эмпатии до нужного уровня, ты сможешь внушить живым существам абсолютно любые чувства. Конечно, некоторые из существ легче воспринимают подобное, а другие наоборот — полностью закрыты для твоей способности. Но, в любом случае, это облегчит ваш путь.

Я замер. Внушать окружающим чувства? Интересно...это уже больше похоже на ментальную магию, чем на эмпатию. Впрочем, я ведь буду не управлять объектом воздействия, а всего лишь подталкивать его к нужному мне решению. Пока что смутно представляю себе, как это будет работать, но попробовать стоит.

— Хорошо, — кивнул я. — Давайте попробуем.

Старик уходит. Затем возвращается с небольшой баночкой и кистью. Достает из кармана небольшой ножичек, больше похожий на скальпель: длинная узкая рукоять, такой же ширины клинок, сужающийся на конце.

Он приказал мне не шевелиться, а затем открыл баночку и принялся рисовать на моем теле какие-то узоры. Порой он делал небольшие надрезы при помощи ножичка, что-то бормоча себе под нос. Мне показалось, будто за лезвием в раны ложатся стальные нити, но затем наваждение прошло. Спустя пару часов все было кончено.

Старик устало откинулся на спинку кресла, отложив инструменты в сторону.

— Прошу, зеркало в ванной комнате, прямо по коридору, — сказал он, понимая мое желание разглядеть себя. Я кивнул, краем сознания ощутив некоторые изменения, поднялся и направился в ванную.

Мда...

Так надо мной еще не издевались. Тонкая, едва различимая по началу вязь под моим взглядом корежилась, превращалась в широкие, отливающие стальным узоры. Начинались они от правого плеча и шли наискосок, до левого бока. Порой татуировка светилась, мягким бледно-серым светом. Вкупе с моим слегка исхудавшим лицом и лысиной смотрелось довольно жутко. Меня аж самого передернуло. Не дай Бог такое чудище в темной подворотне встретить.

В голове все перемешивалось, какие-то чужие эмоции захлестывали душу. Страх, беспокойство, печаль, тоска, боль — все это в одном флаконе. Чуть сосредоточившись, я смог отделить свои чувства от чужих. Затем скользнул по связывающей меня с ними нити и понял, что плохие эмоции принадлежат Анесс, а вот спокойствие, радость от прекрасно выполненной работы и общения с себе подобным — старику.

— Вы так и не представились, — заметил я, входя в гостиную. Отшельник лишь мягко улыбнулся.

— К чему вам мое имя, Хо? Мы все равно больше никогда не встретимся.

— Почему вы так в этом уверены? — удивился я. — Кто знает, вдруг нам удастся вырваться из лап правосудия?

Старик коротко, немного печально рассмеялся.

— Вы и сами в это не верите, юноша. Признайтесь если не мне, то хотя бы самому себе.

Он оказался прав. Старик умел видеть суть. Я действительно не верил в спасение. Но не собирался сдаваться. Что толку, если я прекращу действовать? Ждать, пока чья-то победа не убьет тебя? Нет уж. Лучше побарахтаться, чем потом стыдливо отводить глаза в сторону, на Высшем суде. Да, человек должен быть добрым и сострадательным. Но не в этом мире. И не в нашем, чего уж. Люди давным-давно изменились, принесли душу в жертву идеалам. Не тем. Они решили, что лучше быть умными и красивыми, чем добрыми и светлыми. Что ждет дальше? Не знаю. Но мне уже плевать на человечество. Ведь человечество также наплевало на мою семью. И на семью девочки, которую я вдруг решил защитить. Зачем? Не знаю. Быть может, вспомнил своего брата и в душе эхом отозвались какие-то струны. А может, просто захотел, чтобы хоть кто-нибудь был рядом в этот час. В любом случае, это мое решение, и я не стану его менять.

Старик, кажется, понимал мое состояние и не мешал предаваться размышлениям. Я не уловил момент, когда он просто встал и ушел в другую комнату. Зато четко услышал шлепанье босых ног по полу. Девочка проснулась и направилась на поиски меня.

Увидев, что сижу на диване, Анесс подбежала и повисла у меня на шее. Горячие слезы брызгами летели мне на грудь. Она уткнулась в плечо и лишь тихо всхлипывала, мелко дрожа.

— Тише, малышка. Все хорошо, — бормотал я, поглаживая Анесс по голове. — Мы выберемся отсюда. Вот только отдохнем здесь до завтра, и обязательно отправимся дальше. Ты мне веришь?

Она молча кивнула, все также уткнувшись мне в плечо. Затем вздохнула, подняла голову. Наши глаза встретились. Анесс вспыхнула, щеки девочки покраснели, она быстро отодвинулась назад.

Я улыбнулся.

— Старик приготовит нам поесть. Если хочешь, можешь помочь ему.

Я чувствовал, что она смущена. Хочет оказаться подальше от меня и вместе с тем жаждет быть рядом. И еще, было какое-то иное чувство, которого даже я никогда не испытывал.

Девочка кивнула и умчалась на кухню. Я устало потянулся, вышел из дома на террасу. Солнце уже садилось за горизонт, роща внизу медленно темнела, из приветливо-светлой превращаясь в жутковато-мрачную.

Вдохнув воздух полной грудью, я улыбнулся. Все же, здесь природа гораздо лучше нашей, загаженной. Если бы у меня был выбор...

Губы скривились, лицо сморщилось в гримасе. Из горла вырвался хрип, но слезы никак не могли покатиться из глаз. Я разучился плакать. Принес свои светлые эмоции, такие как любовь, радость, веселье и счастье в угоду темным чувствам мести, ненависти и жестокости. Это случилось в тот день, когда умер отец.

Шел дождь. Я как обычно возвращался домой с работы, забежал в магазин по дороге, чтобы купить чего-нибудь вкусненького. Месяц как дембельнулся, удалось устроиться в неплохую фирму. Зарплата, правда, не слишком большая, но обещают повышение.

Продавщица на кассе попалась медлительная, словно время для нее затормозили раза так в три. Она долго пробивала товары, а потом, когда я складывал продукты в пакет, обратилась к стоявшей следом за мной покупательнице:

— Ты слышала, что сегодня случилось?

— Нет. Неужели опять..?

— Да не, — отмахнулась продавщица. — Старик-то того, откинулся. Говорят, нашли его у самой двери, с бутылкой в руке. Домой пытался попасть, да не смог, прихватило видать на пороге.

— И правильно, сколько ж можно заливать! — с каким-то злорадным весельем произнесла покупательница. Я замер. Стариком у нас на районе называли моего отца. Он всегда отличался скверным характером, а уж когда мамы и брата не стало...неужели...

Рванул пакет, быстро побросал продукты. Перехватил какой-то торжествующий взгляд продавца и помчался домой.

Тело так и лежало на крыльце. Никто даже не удосужился занести его в дом. Рваная куртка промокла, слипшиеся грязные патлы волос также намокли от дождя. Что ж ты так, батя...

Говорят, я очень долго сидел на крыльце, держа на руках тело отца и поскуливал, словно побитая собачонка. Я же не помню ничего. С тех самых пор внутри меня поселилась мерзость. Та грань, что отделяет человека от зверя стерлась, стала почти неосязаемой. Неконтролируемые приступы ярости, куча разбитых носов, сломанных челюстей и конечностей, бесконечные приводы в полицию, допросы, признания...

В конце концов участковому это надоело, и меня определили в пансионат, где директор уже подсуетилась, оформив невольную и подарив меня господину Зифейе, чтоб его черти в аду драли.

Эти дни были для меня самыми жестокими. Хотя, если сравнивать с жизнью без близких, я все-таки оказался в тепле, был обеспечен пайком, одеждой и спальным местом. Правда, других рабов это мало волновало. Часто среди ночи я бывал разбужен мощным пинком под ребра, а затем сбит с толку сыпавшимися отовсюду ударами. В конце концов, пришлось научиться спать вполглаза. Ну и всегда быть начеку. Десятка искалеченных ублюдков хватило, чтобы меня стали уважать и побаиваться. Надзиратели, правда, косились, и сами частенько любили вламываться среди ночи, чтобы отвесить воспитательного тумака. Однако вскоре я привык, и даже взял на себя смелость сломать палец одному из стражей. После чего был вызван к самому Зифейе для беседы.

Поздний вечер. Роскошно обставленный кабинет. Мужчина, устроившийся в мягком кресле, обитом красной кожей. Одет он в красивый синий костюм, с белыми вставками на рукавах. Прическа гладкая, ухоженная, в зубах сигара.