Справедливость богов 2.

Глава 1.

День и час, когда я пришёл в себя, начался на эшафоте.

Широкими шагами поднимаюсь на большую деревянную платформу из грубо сколоченных досок. Просматриваются щели с палец, а то и местами с руку толщиной. Сосредоточенно смотрю себе под ноги. Только бы не сверзиться вниз, не оступиться, а главное не провалиться на глазах сотен и тысяч наблюдателей, что шумят, как бурное море и переговариваются, перекрикивая друг друга на городской площади.

Внезапно при моём появлении на высоком деревянном постаменте над толпой, бурное море зевак затихает. Начинаю нервничать. Все эти люди раздражают.

Плохо соображаю. Где я? Куда я поднимаюсь? Что они все от меня хотят? В этот момент, но уже после того, как обозреваю площадь, полуобернулся на людей стоящих по правую руку и осознаю. Здесь должно произойти что-то неминуемо страшное. В голове ухает колокол. В висках стучит кровь в такт ускорившемуся пульсу. Внутри замирает бьющееся сердце, а в горле встаёт препятствие и накатывает к гортани твёрдым комком, который я уже не в силах проглотить, ведь передо мной стоит самый настоящий палач с огромным топором. И платформа, на которую поднимался минуту назад, ни что иное, как называемая в простонародье, плаха, самая обыкновенная, ведущая в никуда. Помост для смертников. Так. На секунду. Для справки, здесь приводится в исполнение смертная казнь.

Но кто тогда я? С какой целью поднимаюсь по этим грубым доскам? В каком качестве присутствую на этом эшафоте? Неужели я тот самый судья, что должен произнести приговор? Возможно ещё, что моё присутствие здесь не накладывает таких роковых обязательств на меня и мои робкие слова не станут решать чью-то судьбу? Это было бы лучшим исходом для всех моих мыслительных мытарств.

Прошли еще несколько мучительных секунд. Меня словно ударило молнией с небес среди ясного неба. Осознание приходит рывками. Часть картинки. Ещё часть. Верхняя часть. Левый бок. Справа. Снизу. Центр. Теперь обозначилась одним целым.

И, надо полагать, ведомый на казнь никто иной, как я — ваш покорный слуга.

Публичная казнь! Но кто же тогда я и почему так скверно заканчиваю на эшафоте? Ведь я же не король какой-нибудь и не разбойник с большой дороги! Чем мог заслужить такую немилость?

Времени на размышление нет. Подаётся сигнал к действию. Барабанная дробь чётко выбивает требующийся такт. Палач задвигался, привычно разминая запястья рук и тем недвусмысленно давая понять, что роковой для меня момент вот-вот наступит. Палачу предстоит самая показательная часть этого чудовищного представления для многочисленной публики, собравшейся со всего города и с нетерпением ожидающая развязки моей жизни. И всё это только для того, чтобы поглазеть, как покатиться моя несчастная голова! Безумие!

Толпа же состоит сплошь из безликой массы. Над кем-то из них сияют яркие полоски. Не могу взять в толк, что это? Может быть, это закатное солнце отражается от их блескучих кокард или пряжек? Но на них совершенно нет никаких головных уборов, разве что вот над тем толстым базарным торговцем. Возможно, солнце отражается от вспотевших лысин и покатых сократовских лбов! Но мне некогда сосредотачивать внимание на такие мелочи!

Под ногами скрипят предательски доски. Кто-то идёт. Это идут обвинители. Странные люди в длинных мантиях окружают меня. Над ними ореолы святости. Стоп! Это же полосы жизни. У кого-то в жёлтой зоне. Значит, их можно убить и избавиться от них. И тех, что в толпе также. Хотя это уже не имеет никакого значения. Но палач ведёт себя более чем странно. Над ним нет никакой линии жизни. Он временами хищно посматривает на свою жертву во время оглашения приговора, и я это замечаю даже сквозь глухую маску в виде красного высокого колпака с прорезями для глаз на его лице.

Возможно, не всё так страшно. Это только виртуальная реальность какой-то игры, где мне предстоит разыграть роль казнимого, но уж потом-то я им всем непременно покажу и докажу свою неуязвимость и силу настоящего игрока. Дай срок! Ведь я же хорошо помню, что случилось с Кратосом. Как он избавился от своих мучителей и врагов, будучи закован и посажен на цепь словно пёс.

Всё-таки что-то не так с этой игрой. Почему мне так страшно и становиться с каждой секундой всё ужаснее? Этому нет объяснения.

В последние минуты что-то вспомнить не удаётся. Когда-то мне говорили о том, что перед смертью каждый человек видит всю свою жизнь от рождения и до последних минут, как будто жизнь прокручивается на большом экране, но со мной всё не так. Видимо, не тот случай.

Я пытаюсь что-то кричать, не понимая всего этого спектакля и смысла всех этих ужасных приготовлений. За что? Почему? И зачем со мной так? Для чего мне такое испытание?

— Люди, остановитесь! Умоляю вас остановиться!

Мне кажется, мой крик не слышен. Толпа взирает на меня осуждающе и готова аплодировать вынесенному смертному приговору. В этой толпе нет ни одного человека, который бы мог искренне посочувствовать моему горю. Ключевое слово — человек. Но это не люди?

Меня окружают аватары людей не менее странные, чем сами псевдолюди в мантиях. Закованные в панцирь средневековые солдаты или стражники, что обыкновенно дежурят на воротах средневековых замков или городов. Они толкают бесцеремонно в спину чем-то острым. Я не замечаю сразу, что все они вооружены. Двое из них держат длинные алебарды наизготовку. У других на боку у пояса мечи, а в руках короткие дубинки с шипами.

Появляется глашатый с развёрнутым пергаментом в правой руке. Только тогда громко зачитывается окончательный приговор главного судьи. Я пытаюсь вслушаться в громкий голос, но теряю всякий смысл в этом занятии. Знать, не та обстановка, не располагает совершенно к вдумчивому восприятию. Удаётся уловить лишь какие-то незначительные обрывки и рваные фразы, состоящие из отдельных слов. По этим отдельным словам, на самом деле, становится очень сложно судить о той вине, в которой меня пытаются голословно обвинить. Я до конца не понимаю, что такого сделал. Объясните?

"...вы обвиняетесь в том, что... (пропуск) в нарушении установленных законом порядков...(пропуск) явились...(пропуск) лицо нарушившее закон...()распространяется на всех подданных герцога без исключения...()за неимением...()приговаривается к самому суровому наказанию..."

Пытаюсь в очередной раз вырваться и закричать, но у меня ничего не получается. Острые шипы впиваются между лопаток. Кричу уже не от страха, а от боли пронзающей всё тело. Мне кажется, что шипы должны выйти из грудной клетки наружу. По спине начинает стекать струйками пот, а может быть кровь. Скорее и то и другое.

Мне кажется, что всё это не со мной. Зачем? Я ничего не совершал. Поэтому очень плохо соображаю, о чём идёт речь.

И в это время палач берёт меня грубой ладонью за затылок, притягивает, как котёнка и давит носом к деревянной тумбе, на которой непременно всё и должно случиться. Для большего удобства казни руки с силой заломили назад два стражника, чтобы я не мог сопротивляться и не вздумал бежать из-под топора.

-А последнее слово? -кричу я изо всех сил, выворачивая шею с головой вправо. Дайте мне последнее слово! Я имею право на последнее слово! Нелюди! Слышите!

— Зачем тебе это последнее слово? — кто-то противно шепчет мне на ухо. — Ведь это совсем ничего не изменит.

Не понимаю кто это мне говорит, но повернуть голову и посмотреть не позволяет палач.

— Кажется, ты сам отказался от последнего слова при последней нашей встрече. Даже собственноручно расписался в том, что полностью согласен с приговором? -теперь уже самым противным гнусавым голосом мне отвечает сам судья.

— Кто? Я? Когда? Кто вы? -кричу я. — Вы что-то путаете! Этого не может быть!

Восторженные крики толпы покрывают мои слова. Судья проходит мимо и спускается по ступенькам эшафота вниз.

— Приступайте! — громко скомандовал басом командир стражников, пытаясь перекричать толпу.

Барабанная дробь прекращается. Меня крепко привязывают верёвками за руки к тумбе, чтобы лишний раз не дёргался.

Палач замахивается топором. Я вырываюсь и снова кричу во всё горло, захлёбываясь от рвоты, срывая до хрипоты голос. Ничто не в силах остановить топора. И нет больше никакого препятствия между острым лезвием и шеей.

Топор глухо впивается на половину лезвия в деревянный слой, что находится под моей шеей. Удар палача от души. Это последнее, что удаётся услышать ушам и покатившейся по помосту теперь уже голове, полностью отделившейся от туловища.

Палач делает следующее завершающее казнь движение, рефлекторно вырывает лезвие топора со звуком гудящего бревна, заложенного в основание нового строения. Он сделал то, что должен был сделать.

Правосудие свершилось.

Глава 2.

В этот вечерний час в таверне присутствовала одна компания полупьяных бродяг, что распивали пиво и между делом играли в кости на деньги.

Они уселись за одним из двух столиков, что находятся в самой глубине заведения, так что не всякий заметит компанию бродяг сразу, входя с улицы. Скорее наоборот посчитает, что таверна совершенно пуста. Скорее, в ней нет ни единой живой души. Пока само собой посетитель не подойдёт к стойке вплотную, чтобы заказать выпивки. Тут-то и открывается возможность обнаружить чужое присутствие.

Бродяги, как будто прячутся от посторонних глаз. От дверей с улицы отделяет стенка. Возможно, это место выбиралось ими с умыслом на протяжении довольно продолжительного времени от существования таверны. По всему видно они здесь частые гости.

Приглядевшись к компании оборванцев, можно заметить ещё одну странность. Один из четырёх бродяг намного расторопнее других и отличается невероятным проворством, так что обыкновенно все остальные ему поддакивают и проигрывают. Впрочем, иногда этот невероятно подвижный тип проявляет некое снисхождение и даёт выигрывать остальным, что случается с ним крайне редко в минуты душевных угрызений совести, если таковые имеют место быть, но всегда это происходит под его неусыпным оком, контролирующим всё и вся.

Между тем разговор в этой компании идёт однообразный и не любопытный с точки зрения фактов и полезной информации. Круглый ноль по части полезных бит. Узнать что-то о жизни обитателей из этих фраз не представляется возможным. Генератором здесь служит этот самый типчик средних лет. Он задаёт тон беседы или даёт к ней новую тему. По видимому, тема даже его самого не интересует, а служит лишь неким заполнением некой пустоты.

-Погода сегодня не очень! -говорит самый разговорчивый и бойкий в очередной раз выкладывая кости на столике, предварительно хорошо взболтав в сжатых наглухо ладонях эти самые игральные косточки. Не было сомнения в том, чей в этот раз выпадет выигрыш.

— Да! Погода не очень! — отвечает, вздыхая седой старик, под шляпой с широкими полями, с длинной бородой и торчащими клочьями длинными волосами в разные стороны. И тебе, Югендс, опять везёт!

— И пиво довольно противно! — продолжает первый бродяга, как будто не расслышав обращённых к нему слов старика, кивает тому, что был моложе остальных.

Третий в компании он скорее похож на мальчишку лет семнадцати, что в длинной не по размеру рубахе до колен и в широченных штанах. Волосы на непокрытой голове встрепаны, как мочалка.

Первый тип успевает подмигнуть молодому человеку правым глазом.

— Совершенно противное, мастер Югендс. Такое пиво не идёт в горло без хорошего куска мяса.

— А где же ты его возьмёшь это мясо в этакой дыре? В долг тебе не дают! -тотчас уточнял Югендс, делая вид, что увлечён только игрой.

— Украду, мастер Югендс. Ничего другого я не умею делать.

-Ну и дурак!— повторял своё излюбленное слово, ворча старик, энергично встряхивая кости и бросая их на стол. Когда-нибудь тебя поймают. А после того, как поймают — отрубят обе руки. Запомни, это будет прямо на городской площади! А может статься за одно отрубят и голову. А после того как тебя лишат головы, обязательно выпотрошат внутренности и скормят кишки собакам. Запомни, Фикля! Я не буду отговаривать палача! Сегодня моя взяла!

С этими словами старик восторженно сгрёб медяки в ладонь и положил в карман, демонстративно оставил один медяк. Затем громко кашлянул в кулак, привлекая тем самым к себе внимание.

— Не торопись, Томас. Ещё пару раз! — теперь Югендс раскладывал кости в свою пользу. Старику Томасу с недовольством и неохотой приходилось извлекать из кармана ещё один медяк на замену уплывшему из рук первому.

Игра велась по мелкому, но довольно продолжительное время. Шёл второй час игры.

Голику, четвёртому по счёту бродяге, двадцати лет отроду, длинному и худощавому не везло как всегда больше других, но это не мешало ему продолжать игру. Иногда он решительно отказывался играть дальше, но это было не в этот раз. Деньги у него ещё явно остались.

— Фикля, у тебя сегодня опять пустой карман?-обратился Югендс к мальчишке, что засопел носом и стал растерянно шарить по карманам с дырками. — Никогда не садись играть на деньги без денег. Это может закончиться плохо. Или побьют или посадят в тюрьму. Слышал, что тебе сказал, Томас?

-Всё, что у меня было, мастер Югендс, я уже спустил! — отвечал Фикля и оглянулся.

Югендс был уже готов кинуть новую язвительную колкость в адрес мальчишки, но, остановился, лишь приоткрыл рот.

В это время в заведение негромко растворилась дверь, вошёл незнакомый посетитель.

Старик Томас также покосился на случайного одинокого гостя, что вошёл как раз в эту минуту. Сейчас незнакомец направлялся к стойке делать заказ к крепко уснувшему толстому торговцу пивом, что неаккуратно уронил голову на расстеленное полотенце.

— Вот разве не одолжит мне вон тот господин! — Фикля оживился и немедленно нашёлся, что сказать компании.

— Диковинный господин! -подтвердил его слова мастер Югендс, забыв отколоть свою нравоучительную фразу. А, ну!

— Этот господин тебе точно не одолжит, — снова закряхтел Томас, разглядывая выкинутые кости и с прискорбием отмечая свой новый проигрыш. Этак мы никогда не закончим! Этот господин имеет высокий статус в обществе! У него на лбу написано! Он из высокого сословия дворян! Гораздо выше простого ремесленника! К тому же, вполне вероятно, у него голубая кровь.

Югендс, усмехнувшись, сгрёб монеты к себе в одну кучку. — Вот так-то будет лучше!

Внезапно наклонился над самым ухом Фикли и шепнул: А ну-ка, сбегай-ка и прощупай этого фуфелка! Давно сюда не заходили подобные птицы! Что ему надо?

-Да-а-а! Давненько, мастер! Сбегай-ка, Фикля, уважь старика,— проскрипел Томас, в свою очередь, щуря хитрый подслеповатый глаз на вошедшего. Томас не переставал удивлять своих компаньонов. В зависимости от обстоятельств он — то притворялся глухим, то слепым, а иногда и просто на просто немым, но ведь мастер Югендс знал, что старик Томас слышит не хуже Фикли. Не всякая уловка проходит безнаказанно даже у него умельца высшего класса.

— Эй, любезный! Я хочу выпить первосортного пива в твоей забегаловке!

Пришелец так громко заявил о себе, что бродяги за столом не сговариваясь враз повернулись на его голос, а мастер Югендс даже не стал кидать кости на столешницу, чтобы тем самым увеличить и без того не хилую кучку монет, попридержал собственный будущий выигрыш и прикусил губу. При этом он театрально остановил в растерянности движение с повисшей в воздухе рукой и не дал вывалиться ни одной игральной косточке из крепко сжатого кулака.