"Аниматроник: Князья Хаоса"

Неприятное предчувствие нахлынуло вдруг с такой силой, что я упал у лифта. В живот будто опустили глыбу льда, ноги стали ватными. Меня затошнило.

Шлепками ладони, я с трудом нащупал на стене кнопку вызова кабины, хотя еще минуту назад думал рвануть на двенадцатый по лестнице.

Пошатываясь, ловя ртом воздух, ввалился в кабину, задев плечом выходящую бабку. Та что-то сварливо пробурчала, то ли обвинив, то ли обругав.

Я ничего не слышал. Ударил по кнопке с цифрой «12», створки дверей сошлись.

Кабина ползла вверх чудовищно медленно. Настолько медленно, что я успел пережить второй приступ паники. В глазах расплылось, я смахнул слезы. Сердце бухало камнедробильной машиной, в голове плыло. Похолодевшие пальцы тряслись, словно у старика. Никогда раньше я не испытывал подобного ужаса…

— Паша? — улыбнулась Оля обрадованно, когда я вывалился на своем этаже. Но ее улыбка мгновенно размазалась, как раздавленный солдатским ботинком бутон. — Что с тобой?!

— Не открывала?! — одними губами спросил я.

Серега, словно защищаясь, прикрылся букетом цветов и помотал головой.

Вставить ключ в замочную скважину получилось только с третьего раза. Наконец, щелкнул замок, дверь открылась. Я кубарем ввалился в прихожую и, не разуваясь, бросился в спальню…

На голографическом экране горела надпись:

Нет сигнала.

Пожалуйста, перезагрузите аккаунт.

Сердце екнуло и затихло…

В кресле, безвольно свесив голову, лежала Алина. Нейрообруч валялся на полу.

Чувствуя, что от волнения меня сейчас стошнит, я с трудом сделал шаг, затем еще.

Наверное, я умер в тот момент, когда увидел остекленевшие глаза жены.

Позвал шепотом:

— Аля…

Меня оттолкнули, мимо пронеслась Оля. Кажется, они с Сергеем тоже звали Алину, тормошили. Потом Оля догадалась проверить дыхание и пульс, долго и с напряжением вслушивалась…

— Ну? — прошептал я с мольбой. — Что?

Оля растерянно взглянула на меня. От лица отлила краска. Вместо ответа она спряталась на груди Сереги и разрыдалась.

По квартире плыл одуряющий запах подгоревшего праздничного пирога…

Глава 2. За три шага до Пропасти

Карета скорой помощи прибыла быстро (или же это просто для меня время остановилось)…

Я сидел на полу, обхватив голову руками. Сердце невыносимо давило, отчаяние заполнило вены отравой. Собственного дыхания не ощущал, перед глазами плыло. Все происходящее казалось нереальным: оброненные Серегой цветы, праздничные воздушные шары и бумажные гирлянды, которые развесила по комнате Аля, и… ее стеклянный взгляд. Мертвый, опустошенный, как…

Ком подкатил к горлу, у меня сперло дыхание, сердце защемило так сильно, что в глазах потемнело. Я сцепил пальцы, чтобы никто не видел, как сильно они тряслись.

Врачи деловито вошли, почти вбежали в квартиру. Женщина, наверное — фельдшер, тут же поставила медицинский ноутбук на гладильную доску, вынула из чехла непонятного назначения прибор и по старой привычке расстегнула застежку на чемоданчике с лекарствами. Запах праздничного пирога сплелся с режущим ноздри запахом лекарств. Почему-то именно эта деталь заставила меня поверить в истинность происходящего.

На бегу разматывая силиконовые троды приборчика, фельдшер бросилась к Алине. Но ее старший товарищ быстрее оценил обстановку. Его взгляд метнулся от безвольной фигурки в компьютерном кресле к КВП, я заметил, как сразу поскучнело лицо врача. Он поджал губы, покачал головой.

— Это комплекс виртуального погружения?

Не в силах ответить, я кивнул.

Фельдшер переглянулась с седым доктором, кивнула и юркнула к Але. Оля, удерживающая подругу за руку, была властно отодвинута.

— Что с ней? — спросил Серега трагическим шепотом.

Фельдшер что-то ответила после паузы, продолжая всматриваться в экран хитрого приборчика, что приставила к шее Алины. Я не расслышал. Сознание, будто перегруженный комп, тормозило, то и дело «ронялось» во мрак полуобморока.

— Что… с ней? — едва ворочая языком, словно пьяный, спросил я.

Будто сквозь ватную пелену услышал:

— Вы можете не беспокоиться. Ее жизни ничего не угрожает.

— Она жива?! — воскликнул я и мир потек от мутной влаги.

— Жива, не беспокойтесь.

— О господи… — то ли простонал, то ли прокричал я. — Боже…

Что-то сломалось во мне, я разрыдался. Весь пережитый ужас выходил из меня, как бесовский дух из одержимого. В висках невыносимо заломило, но с каждой секундой становилось легче. Настолько легче, что я не мог больше пошевелить даже пальцем — собственное тело ощущалось ватным мешком.

— Это обморок? — это, кажется, спросила уже Ольга. — Вы приведете ее в чувство?

Я вытер слезы вовремя, чтобы заметить еще один странный обмен взглядами фельдшера и седовласого доктора.

— Не здесь, — уклончиво ответил седой.

— Почему?!

— Понимаете, нам нужно специальное оборудование…

Врачи больше никуда не торопились. Доктор что-то с профессиональной четкостью отмечал на планшетном компьютере, а фельдшер ловко сворачивала силиконовые троды хитрого приборчика, которым что-то измеряла на шее Алины.

— Вы можете побыстрей?! — выдавил я сквозь стиснутые зубы. — Вашу мать, она же лежит здесь, как… как… словно умирает!!! Вы можете…

— Здесь скорость уже ничего не решит, — отрезал врач.

И, прежде чем я взорвался, он отвернулся и заговорил в трубку мобильника:

— Это шестнадцатый экипаж… Да-да, Бутовский. Говорит Эдуард Бодров. У нас еще один ваш пациент.

— Еще один?! — опешил я. — Ваш?!

Врач предупреждающе выставил руку, что-то выслушивая, но меня уже понесло.

Не в силах больше сдерживаться, я вскочил.

— Кто-нибудь может мне объяснить, что произошло?! Ответьте! Я ее муж! Я имею право знать! Вы так говорите, будто она — вещь!

— Прошу вас… — закрывая трубку ладонью, поморщился врач.

— Что с ней, сука?!!

— Подождите… — попыталась вмешаться фельдшер.

У меня планку сорвало. Я бросился к врачу, замахнулся. Седовласый отпрянул, а у меня на плече повис Серега. Не соображая, что творю, я двинул кулаком ему в ухо. Больше меня никто не держал.

Я вновь развернулся к доктору, но наткнулся на фельдшера. Женщина глядела строго и решительно. Мне в плечо кольнуло, а фельдшер опустила шприц и ласково прошептала:

— Не нужно, родненький. Мы и так делаем все возможное.

И… в один миг запал исчез, оставив в душе обугленную пустоту, а на корне языка привкус химии.

— Помогите ему, — приказала фельдшер кому-то за моей спиной. — Это его ненадолго успокоит. И, пожалуйста, принесите страховку и все документы на… на пациентку.

Она спрятала шприц в саквояж. А я ощутил, как подламываются коленки, как я почему-то очень мягко опускаюсь на пол. Перед глазами раскрасневшееся лицо Сереги, его ухо распухло. Кажется, он мне что-то говорил, но слова доносились будто из другого мира…

Больничный холл стерилен и белоснежен. От этой белизны болели глаза, кружилась голова. Я с трудом понимал, о чем говорит врач. Он это заметил, спросил участливо:

— Павел, вам плохо?

Я покачал головой, из груди вырвался тяжелый вздох, со спазмами, как при истерике.

— Если вы не против… давайте продолжим разговор в палате, куда… где Алина.

Эскулап кивнул, и мы очутились в полутемной палате. Здесь все по высшему разряду: ремонт, стерильность, климат-контроль, очистители воздуха и куча электроники, отдельный душ и туалет. Только… отчего так веет безнадежностью?..

Мой взгляд был прикован к Алине, подключенной к аппарату поддержания жизнедеятельности. По рукам змеятся провода и трубки. Бледное лицо самой любимой женщины на земле заставляло мое сердце сжиматься от боли. Если бы не очень редкое пиканье кардиоаппарата, можно было подумать — Алина умерла…

Черт! Даже грудь не поднималась при дыхании!!!

— …Это глубокая кома, — говорил молодой врач с усталыми, покрасневшими от бессонницы глазами. — Глубочайшая из всех возможных, даже летаргический сон не настолько глубок. Поймите нас, Павел, — мы пока ничего не можем сделать для вашей супруги. Только ждать. Остается лишь надеяться, что она выйдет из комы самостоятельно и как можно скорее.

— Каковы шансы? — спросил я глухо.

На меня накатывало какое-то ватное отупение. Казалось, сознание, как самолет в воздушных ямах, то и дело проваливается.

— Затрудняюсь ответить, — спрятал глаза доктор. — Но шансы есть. Одно могу с уверенностью сказать: чем дольше она будет в коме, тем хуже. Необратимые изменения мозга могут полностью уничтожить не только ее как личность, но и вообще — как разумное существо.

О боги…

Неужели все это происходит на самом деле?

— Соболезную, — прошептал врач.

Я это сказал вслух?

— Почему… — я сглотнул комок в горле. — Почему это произошло?

Доктор не ответил, но мне показалось, что на этот раз он знает ответ.

К сожалению, потребовать ответа я не успел. В палату с шумом ворвались сестры и мать Алины. Меня наградили презрительным взглядом, едва в лицо не плюнули, безапелляционно оттеснили, закудахтали вокруг доктора.

Это зрелище трудно было назвать приятным.

Мама Алины, Зинаида Альбертовна, — неудавшаяся актриса. Венец ее карьеры — роль гувернантки в двух сериях пошлого и дешевого украинского сериала. Но задрала нос Зинаида Альбертовна так, словно сыграла Клеопатру в блокбастере Голливуда. Высокая, худая, с манерно зажатым в пальцах пустующим мундштуком, ярко накрашенная и кичливо одетая стареющая теща мне напоминала Круэллу из «101 далматинца».

Сводные сестры Алины тоже представляли собой эпическое зрелище.

Обе разведенные, как и их мать (Алина — ребенок от второго брака, такого же неудачного для Зинаиды Альбертовны, как и третий с четвертым). Они шумные, склочные и противные. Обе бездетные в свои тридцать пять и тридцать семь, толстые, как винные бочки. Вдобавок — обозленные на все живое. Им казалось, что их неудачи — дикая несправедливость, ведь они заслуживают самого лучшего, что все вокруг должны быть им обязаны по гроб жизни. Вели себя так, будто именно Софья и Стелла приняли на себя все неудачи мира, как Иисус все грехи людские. Обе эти женщины мне казались идеальным воплощением качеств среднестатистического американского патриота: слишком наглые, чтобы обращать внимание на чужие чувства, и слишком тупые, чтобы сознавать свою ущербность.

— Кто вы? — опешил врач, инстинктивно отступая и защищаясь планшетом.

— Как это «кто»? — визгливо запричитали сестры и Зинаида Альбертовна. — Это кто вы? Я — мама Алины! Алиночка… ы-ы-ы… дорогая моя, солнышко… Что произошло? Доктор, она поправится? Что с ней? Я ведь ее родила, вырастила, выпестовала, каждую секунду жизни ей подарила!

Шквал вопросов и криков превратил скорбную полутемную палату в оживленный базар. Доктор не знал, куда деваться. Досталось на орехи и мне. Привычно ненавидя меня, ибо я, вот сволочь, увел из не самой богатой московской семьи добытчицу, накинулись сестры Алины:

— Это все ты! Ты виноват! Из-за тебя она здесь! Ты ее отравил, чтобы деньги ее захапать! Тварь! Сволочь! Мразь!

На негнущихся ногах я вышел в коридор.

В больнице я пробыл до вечера. Дождался результатов всех необходимых анализов, получил счета («на эти, — как выразилась мама Алины, — бумажки, я даже смотреть не хочу!») и, переговорив с доктором, отправился домой. Тимур Сулейманович, так звали дока, заверил, что только завтра сможет дать мне исчерпывающий и квалифицированный ответ. В палате осталась дежурить Зинаида Альбертовна. Она трагическим и насквозь фальшивым жестом приставила ладонь ко лбу и изобразила падение подстреленного лебедя. Падала в кресло.

Добрался до дома на метро. Шел, как дряхлый старик, шаркая ногами и ничего вокруг не замечая. Очнулся только тогда, когда за спиной захлопнулась дверь и я остался в одиночестве посреди пустой и темной квартиры. Едва слышно шелестела от сквозняка целлофановая обертка на цветах, которые забыл Серега.

Я прислонился спиной к двери и медленно сполз на пол.

Мой тщательно оберегаемый и культивируемый идеальный мирок рухнул в одночасье….

Глава 3. За два шага до Пропасти

— Вы вообще спали? — ужаснулся Тимур Сулейманович, когда на следующее утро мы столкнулись с ним в больничном коридоре. — Выглядите кошмарно.

Я решил не отвечать. Выбросил опустевший бумажный стаканчик из-под кофе (сотый, наверное, за последние двенадцать часов), я последовал за доктором.

Больничные запахи вызывали у меня тошноту. Казалось, я иду по месту, напрочь лишенному надежды, по, своего рода, лимбу, где следующий этап — морг. И где-то в этом кошмарном месте провела ночь Алина. Первую ночь. А сколько еще проведет?

Вопреки ожиданиям, мы направились на в палату, а в кабинет Тимура Сулеймановича. К моему удивлению, тот запер за мной дверь на ключ, пригласил сесть и достал из ящика стола кипу бумаг.

— Счета? — я ощутил, как усмешка корежит мои губы.

Доктор взглянул остро и покачал головой:

— Подписка о неразглашении.

Вот это новость…

Я примостился на краю дивана. Тимур Сулейманович подал мне стакан воды и выщелкнул из блистера несколько таблеток.

— Витамины и ноотропы, — пояснил он, усаживаясь за стол. — Вам нужно держать себя в тонусе. Теперь, вы меня, конечно, простите, но жизнь вашей супруги во многом зависит от вас и ваших действий. Почему-то мне кажется, что она может надеяться на вас.

Я спросил, по-прежнему не рискуя смотреть на бумаги:

— А остальные тоже подписали такую форму?

— Остальные? Вы имеете в виду вашу тещу?

— Да. Она должна быть все еще здесь.

Доктор позволил себе ехидную улыбку:

— Да, Павел, обычно родственники пациентов в это время… сколько сейчас? Семь утра? Обычно они все еще сидят у постелей родных.

Я нахмурился, чуя подвох. И Тимур Сулейманович не стал держать паузу:

— Ваша теща покинула больницу еще вчера. Я знаю точно, ибо заходил в палату, чтобы проверить состояние… пациентки. К тому же, по всем законам вы сейчас самый близкий родственник Алины. Кому, как не вам, первому узнавать правду?

Я стиснул кулаки, чтобы не выругаться. Вот ведь старая сука! Значит, Алину бросили здесь в одиночестве?!