"Аниматроник: Князья Хаоса"

Unknown

АНИМАТРОНИК: Князья Хаоса

Пролог

В этой части Пропасти редко бывает хорошая погода. Сейчас тоже накрапывает нудный дождь, монотонный и нагоняющий тоску. Впрочем, под дождём легче рыть могилу.

Стоя на дне ямы, я зачерпываю лопатой пористую грязь: размытый чернозём с комками глины. Швыряю наверх и вновь бью острием в почву. За полчаса работы Выносливость уменьшилась на шестьдесят семь процентов, в мышцах появилась колющая боль. Но самое обидное — пришлось потратить почти все очки Формирования. Создать древко из обрубка ветки, сделать лопасть из загодя приготовленного куска железа и соединить все в предмет «Лопата». Последние крохи формпойнтов ушли на изменение рельефа, читай, — рытья могилы.

Наконец, я воткнул лопату в землю и выпрямился. Края ямы достают мне до плеч, так что глубину я признал удовлетворительной. Не выкопается, зараза.

«Хотя, — на миг усомнился я, — кто же их, аниматроников, знает, на что они способны…»

Зашвырнув лопату наружу, я ухватился за края ямы и рывком забросил тело наверх. Едва не соскользнул по размякшей глине обратно, но удержался. Только перепачкался. К счастью, архитектура Пропасти здесь еще не настолько сложная, как в основных локациях Ржавого мира. Грязь надолго не прилипает к одежде. Через полторы минуты мой костюм будет уже сухим и чистым.

Я вздохнул, снял с пояса фляжку и свинтил крышку. Отпил и, не глотая, подставил лицо дождю.

Даже с закрытыми глазами я вижу данные основной статистики. Выносливость медленно возвращается к отметке в сто процентов, но усталость все еще заставляет распускать мышцы.

Утомила меня Пропасть…

Пропасть и сегодняшняя охота. Целый день бегаю по болотам, ноги просто гудят.

«На самом деле это психологическая усталость, — вспомнил я наставления Дока. — Безвылазная игра в Пропасти не проходит даром. Она истощает сознание, которому попросту плевать на цифры. Когда ты проводишь в Пропасти сутки напролет, разум начинает верить в истинность происходящего и немедленно вплетает в архитектуру виртуальности привычную модель поведения. Со временем, конечно, сознание обретет необходимую гибкость, но пока, при любом удобном случае, ложись спать. Пусть у мозга будет хотя бы иллюзия отдыха…»

Да, поспать бы мне не помешало. Но — потом, когда все закончу.

Я проглотил воду и посмотрел на Координатора.

Тот, как и положено обезглавленному трупу, лежит без движения. Пока, по крайней мере. Однако на всякий случай я снял с него всю броню, смародерствовал припасы, аптечки и оружие. А кисти обвил его же собственным ремнем и связал за спиной.

— Осинового кола не хватает, — хрипло пробормотал я. — И чеснока.

Только где найти осину с чесноком на болотах Пропасти? Одна черная вода, заросли Чертовых пальцев, вязкий туман и грязь. Даже тварей нет. Кроме нас, людей…

Конечно, всегда можно использовать фантазию и потратить немного очков Формирования, но я не настолько еще спятил, чтобы заниматься подобной ерундой.

— Ничего, и так сойдет.

Я еще раз сверился с координатами на экране карманного компьютера. Карта подтверждает, что аномальное место, указанное Хранителем, находится именно здесь. Пропасть вновь растет, пузырится, словно дерьмо в реакции с дрожжами. Грех было не использовать такую возможность. Пока Пропасть увеличивается, аномалий на ее теле больше, чем струпьев на лице прокаженного. Если Координатор и оживет, — выкопаться из-под земли он вряд ли не сумеет. Придется ему выбирать: либо бесконечно умирать в могиле, либо возвращаться домой. Сиречь — в рилайф, на базу. А за это время я успею уйти очень далеко…

— С-сука ты, Кирюха, — сказал я беззлобно, вместо молитвы над усопшим. — И Док тоже сука. Все вы там — суки, аниматроники херовы…

Координатору поручили вытащить меня из Пропасти. Будто им, сволочам, заняться там нечем. Спасали бы остальных, раз уж возомнили себя такими крутыми. Зачем ко мне-то цепляться? Я сюда добровольно пришел.

В общем, возвращаться я не собирался, а Координатор Кирилл так же не собирался от меня отцепляться. Пришлось идти на крайние меры…

Отхлебнув еще воды, я вернул фляжку на пояс и поднял лопату. Спихнул труп в могилу, скатил туда же голову и, зачерпнув первый блин грязи, принялся закапывать бывшего Координатора.

Думать или говорить ни о чем не хотелось.

Может быть, от химии в воде, а может от Пропасти, набившей оскомину, на языке возникла горечь.

Вновь вспомнилась та, ради которой я сюда пришел. Девушка, укравшая мою судьбу…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Пропасть

Глава 1. Украденная судьба

Таверна померкла, стихли крики. Рыцари, колдуны и эльфы стали пластмассовыми. Теперь можно было рассмотреть и полигоны, и некоторые корявости отрисовки, хотя минуту назад я бы поручился, что игроки — словно настоящие люди. И на запах, и на ощупь.

Я стащил с головы нейрообруч, обернулся.

— Паша, ну я же просила… — в голосе Алины осуждение пополам с завистью. — Ты должен был заехать в магазин еще час назад. Скоро ребята придут, а я ничего не успеваю.

Я покачал головой.

— Ненавижу дни рождения. Самый бесполезный праздник для взрослого человека. Повод выпить и нажраться от пуза, ничего больше.

Алинка понимающе улыбнулась. Ее нежные тонкие пальчики взъерошили мне шевелюру, я прижался к ее животику, отдаваясь ласке. Когда женщина вот так чухает, гладит и обнимает — мужчина полностью в ее власти. Она может сподвигнуть его на любую гадость и гнусность, даже бросить играть и начать отмечать день рождения.

— Я там тебе список написала, ищи под магнитиком на дверце холодильника, — гнула свою линию Алина, предусмотрительно не переставая чесать. Мельком, ласково, но уверенно, проверила чисты ли уши, помыл ли голову, не пора ли заскочить в парикмахерскую.

— Не хочу… — шепнул я, уже зная, что сделаю так, как просит любимая.

Спорить с Алиной не хотелось. Мы с ней вообще никогда не спорили, не ругались, в отличие от большинства пар. Жили, что называется, душа в душу. Иначе, я искренне не понимаю, нафига встречаться, жениться, рожать детей, если каждый день скандалишь и от жены идешь тусоваться с друзьями?

А жена у меня — сказка! Всем на зависть. У нас одни и те же интересы, вкусы и пристрастия. Разные профессии, но это лишь еще один повод для интересных бесед.

— Давай-давай, — засмеялась Алина и чуть отстранилась. — Надо, Паша, надо.

Я вздохнул. Целый век прижимался бы к ее животику, слушал биение ее сердца, нежился в тепле и от ни с чем не сравнимой деликатной женской ласки. А как люблю ее запах! Готов часами, зарывшись лицом в ее локоны, вдыхать аромат жимолости и ванили!

— Аль, — предпринял я последнюю попытку, — у нас рейд через шесть минут. Ребята ждут.

И вновь лишь порадовался. Вместо скандала, что закатила бы любая другая девчонка, ничего не смыслящая в развлечениях, Алина сказала хитро:

— Ну я же не буду сама из магазина сумки с продуктами тащить. А о рейде не беспокойся, его я возьму на себя.

Не удержавшись, я подколол, уже выбираясь из кресла:

— А справишься?

Алина только фыркнула. Отправила фартук на спинку кресла, надела нейрообруч и стала подстраивать параметры кресла под себя. Благо, кресло у нас современное, с памятью, не нужно каждый раз крутить ручки.

Я вздохнул и отправился одеваться.

Моя профессия никак не связана с виртуальностью. Я — страховой агент. Как ни стыдно в этом признаваться, но в свой двадцать один год, обучаясь на заочке, достиг лишь уровня мелкого менеджера.

Зато Алина…

Я заскочил на кухню, где уже вовсю пахло пирогом из духовки, дернул из-под магнита список и, проходя мимо спальни, оглянулся напоследок: Алина уже полулежала в кресле, глаза закрыты, на личике забавная сосредоточенность. Цветущий прямо в воздухе голографический экран демонстрировал подготовку к рейду в подземельях. Мой персонаж деловито всех строил и что-то объяснял.

Подхватив с тумбочки в прихожей ключи от машины, я обулся и выскользнул из квартиры.

Алина старше меня на пять лет, выпускница приличного ВУЗа, обладатель диплома по какой-то мудреной экономической специальности, и… киберспортсмен! Она ни дня не работала по профессии, зато успела выступить в составе сильнейших команд России. В ее багаже с десяток кубков и медалей, премий и приглашений в международные сборные. К моменту нашего знакомства успела набить авторитет такой, что ее стримы на каналах видео-сервиса собирают по сотне тысяч просмотров за вечер. У нее даже имплантирован специальный чип — свойства те же, что и у нейрообруча, но при этом функций в десять раз больше. К примеру, качество связи с Сетью великолепнейшее, а еще к чипу привязаны банковские счета, карты страхования, данные паспорта. Стоит такая игрушка очень недешево, но для киберспортсменов самое то.

В общем, Алина — игрок не мне чета. Я предпочитаю играть расслабленно, не выделываясь. Когда сложно, на сингловых запускаю читерские моды или артмани, а в онлайновых зову на помощь жену. Фан получаю от простой игры, от воплощенных в виртуальности чужих фантазий.

Я выскочил из подъезда. Спортивная купешка игриво мигнула фарами, отзываясь на сигнал с брелока. Я вздохнул, забираясь на переднее сидение. Умная автоматика сразу принялась подстраиваться под параметры моего тела. Я пристегнулся и тщательно проверил положение зеркал.

Обычно я предпочитаю сидеть на пассажирском сидении, люблю поглазеть на виды за окном. Водит в нашей молодой семье в основном Алька. Впрочем, ее же машина, ей и водить. Я на дороге чувствую себя неуютно, словно оказался без единой аптечки в финальной миссии Баттлфилда.

С парковки я выезжал осторожно, трижды проверяя габариты по всем зеркалам.

С Алиной я познакомился в онлайн игре. Она помогла мне разделаться с боссом, а я по привычке добавил ее во френды. А, так как сложные миссии — не для меня, стал ее часто звать на помощь.

Так, слово за слово, начали общаться. Потом невинный треп перешел в более интимное пространство — в личку социальных сетей. Ну а потом встретились.

Помню, Алина была жутко удивлена: я играю давно, а кто такая Queen Lich (ник Алины в киберспорте), — не имею ни малейшего представления.

Это уже потом некоторые нечистоплотные друзья, с которыми больше не общаюсь, говорили, скрипя зубами, что мне повезло, урвал в жены мажорку, с квартирой в Москве, машиной, счетом в банке, да еще и игрока. Я только у виска крутил. Алину я полюбил вовсе не за то. Да и она, не будь дурой, в гости меня пригласила только через полгода наших отношений, когда я уже сделал романтическое предложение.

Я ухмыльнулся, с теплотой вспоминая тот миг. Увидев, кого собираюсь взять в жены, защищать и о ком заботиться, натурально оторопел…

Строго соблюдая правила дорожного движения, я добирался до супермаркета около получаса. Наконец, припарковался. Утерев пот усердия, стеснительно выбрался из авто и с куда большим мастерством покатил продуктовую тележку. А уж в магазине ощутил себя как рыба в воде.

Тщательно сверяясь со списком, проверял даты на упаковках, я бросал добычу в кузовок. Иногда подолгу выбирал всякие мелочи, не указанные в бумажке. К примеру, купил приятную на вид вазочку для печенья, обновил зубные щетки. Взял еще симпатичный коврик для ванной комнаты — белый, из какого-то хитрого пушистого материала, что не промокает и не пропускает влагу.

А вот в мясном отделе залип.

Алина предельно честно и кратко написала: «мясо — 2 кг».

— А какого именно? — спросил я тоскливо и полез в карман за мобильником.

Как обычно, Алина трубку не поднимала. Наверное, телефон где-нибудь оставила. Выждав, я перенабрал, думая о том, что для Алины приставка в названии телефона «мобильный» означает нечто совершенно другое, чем для остальных. Не то, что его можно с собой везде носить, а то, что трубку можно везде бросать. И забывать.

Вздохнув, спрятал мобильник в карман и пристал к продавщице, вспоминая, что именно собралась готовить Алька.

— А для котлет какое мясо? А для ростбифа? А для…

Короче, купил все, даже взял больше, чем нужно. Ну и пусть — будет запас. Правда, потратил все деньги со своей карточки. И, хоть мужская гордость была и уязвлена, залез на счет Алины. Моей зарплаты, даже с учетом подработки в Интернете, пока на семью не хватало. Но разве деньги — преграда к нашему счастью? У нас идеальная семья!

В кармане завозился мобильник.

— Опомнилась, — улыбнулся я, представляя, как сейчас застукаю супругу в чрезмерном увлечении играми. Не одной же ей меня из кресла вытаскивать.

Но звонили друзья.

— Алло?

— Пашка? — в голосе Сереги была озадаченная обида. — Ну и как это называется?

— Не понимаю, — сказал я честно, выталкивая тележку к кассам.

— Он не понимает! Вы посмотрите на него! — на заднем фоне что-то возмущенно пискнула Олечка. В трубке зашуршало и теперь ее голосок требовал от меня ответа: — Вы где? Нехорошо это — приглашать на праздник друзей, а самим тусоваться черт знает где.

— Я в магазине, — ответил я непонимающе. — Алина дома, она вас ждет.

— Ага! Как же. Мы тут торчим под дверью уже десять минут, звоним-звоним…

По спине скользнул холодок. Я сбился с шага.

— Как это?

Видимо, Оля что-то уловила в моем голосе. Тоже насторожилась:

— Ну, мы звонили Альке на трубку, ответа нет. Звоним в дверь — никто не открывает…

Чувствуя, как волнение захлестывает с головой, я что-то буркнул в трубку, сбросил и тут же набрал Алину. Где-то в другом мире монотонно пищал считывальщик кода на кассе, а я, слушая тупые гудки, чувствовал, как холодеют пальцы.

Сигнал вызова оборвался…

— Эй! Молодой человек! Стойте!

Но я уже мчался к выходу, наплевав на продукты, алкоголь и все на свете.

Наверное, никогда раньше так не водил. Педаль газа выше пола не поднималась. Светофоры пролетал на желтый и на красный, со всех сторон сигналили, однако у меня в ушах гудело только бешено колотящееся сердце.

В родной дворик свернул, не снижая скорости, взвизгнули шины, корму занесло, кажется, приложив о бордюр. Добавил еще и переднему бамперу, когда парковался, не заботясь о дистанции.

Рванул ключ из замка зажигания и бросился к подъезду.

За спиной остался попискивать автомобиль, тщетно напоминая, что хозяева забыли закрыть дверь…

Ступени проскочил одним прыжком. В плечо ударилась дверь подъезда. Промчался мимо почтовых ящиков. Потом вновь ступени.

Неприятное предчувствие нахлынуло вдруг с такой силой, что я упал у лифта. В живот будто опустили глыбу льда, ноги стали ватными. Меня затошнило.

Шлепками ладони, я с трудом нащупал на стене кнопку вызова кабины, хотя еще минуту назад думал рвануть на двенадцатый по лестнице.

Пошатываясь, ловя ртом воздух, ввалился в кабину, задев плечом выходящую бабку. Та что-то сварливо пробурчала, то ли обвинив, то ли обругав.

Я ничего не слышал. Ударил по кнопке с цифрой «12», створки дверей сошлись.

Кабина ползла вверх чудовищно медленно. Настолько медленно, что я успел пережить второй приступ паники. В глазах расплылось, я смахнул слезы. Сердце бухало камнедробильной машиной, в голове плыло. Похолодевшие пальцы тряслись, словно у старика. Никогда раньше я не испытывал подобного ужаса…

— Паша? — улыбнулась Оля обрадованно, когда я вывалился на своем этаже. Но ее улыбка мгновенно размазалась, как раздавленный солдатским ботинком бутон. — Что с тобой?!

— Не открывала?! — одними губами спросил я.

Серега, словно защищаясь, прикрылся букетом цветов и помотал головой.

Вставить ключ в замочную скважину получилось только с третьего раза. Наконец, щелкнул замок, дверь открылась. Я кубарем ввалился в прихожую и, не разуваясь, бросился в спальню…

На голографическом экране горела надпись:

Нет сигнала.

Пожалуйста, перезагрузите аккаунт.

Сердце екнуло и затихло…

В кресле, безвольно свесив голову, лежала Алина. Нейрообруч валялся на полу.

Чувствуя, что от волнения меня сейчас стошнит, я с трудом сделал шаг, затем еще.

Наверное, я умер в тот момент, когда увидел остекленевшие глаза жены.

Позвал шепотом:

— Аля…

Меня оттолкнули, мимо пронеслась Оля. Кажется, они с Сергеем тоже звали Алину, тормошили. Потом Оля догадалась проверить дыхание и пульс, долго и с напряжением вслушивалась…

— Ну? — прошептал я с мольбой. — Что?

Оля растерянно взглянула на меня. От лица отлила краска. Вместо ответа она спряталась на груди Сереги и разрыдалась.

По квартире плыл одуряющий запах подгоревшего праздничного пирога…

Глава 2. За три шага до Пропасти

Карета скорой помощи прибыла быстро (или же это просто для меня время остановилось)…

Я сидел на полу, обхватив голову руками. Сердце невыносимо давило, отчаяние заполнило вены отравой. Собственного дыхания не ощущал, перед глазами плыло. Все происходящее казалось нереальным: оброненные Серегой цветы, праздничные воздушные шары и бумажные гирлянды, которые развесила по комнате Аля, и… ее стеклянный взгляд. Мертвый, опустошенный, как…

Ком подкатил к горлу, у меня сперло дыхание, сердце защемило так сильно, что в глазах потемнело. Я сцепил пальцы, чтобы никто не видел, как сильно они тряслись.

Врачи деловито вошли, почти вбежали в квартиру. Женщина, наверное — фельдшер, тут же поставила медицинский ноутбук на гладильную доску, вынула из чехла непонятного назначения прибор и по старой привычке расстегнула застежку на чемоданчике с лекарствами. Запах праздничного пирога сплелся с режущим ноздри запахом лекарств. Почему-то именно эта деталь заставила меня поверить в истинность происходящего.

На бегу разматывая силиконовые троды приборчика, фельдшер бросилась к Алине. Но ее старший товарищ быстрее оценил обстановку. Его взгляд метнулся от безвольной фигурки в компьютерном кресле к КВП, я заметил, как сразу поскучнело лицо врача. Он поджал губы, покачал головой.

— Это комплекс виртуального погружения?

Не в силах ответить, я кивнул.

Фельдшер переглянулась с седым доктором, кивнула и юркнула к Але. Оля, удерживающая подругу за руку, была властно отодвинута.

— Что с ней? — спросил Серега трагическим шепотом.

Фельдшер что-то ответила после паузы, продолжая всматриваться в экран хитрого приборчика, что приставила к шее Алины. Я не расслышал. Сознание, будто перегруженный комп, тормозило, то и дело «ронялось» во мрак полуобморока.

— Что… с ней? — едва ворочая языком, словно пьяный, спросил я.

Будто сквозь ватную пелену услышал:

— Вы можете не беспокоиться. Ее жизни ничего не угрожает.

— Она жива?! — воскликнул я и мир потек от мутной влаги.

— Жива, не беспокойтесь.

— О господи… — то ли простонал, то ли прокричал я. — Боже…

Что-то сломалось во мне, я разрыдался. Весь пережитый ужас выходил из меня, как бесовский дух из одержимого. В висках невыносимо заломило, но с каждой секундой становилось легче. Настолько легче, что я не мог больше пошевелить даже пальцем — собственное тело ощущалось ватным мешком.

— Это обморок? — это, кажется, спросила уже Ольга. — Вы приведете ее в чувство?

Я вытер слезы вовремя, чтобы заметить еще один странный обмен взглядами фельдшера и седовласого доктора.

— Не здесь, — уклончиво ответил седой.

— Почему?!

— Понимаете, нам нужно специальное оборудование…

Врачи больше никуда не торопились. Доктор что-то с профессиональной четкостью отмечал на планшетном компьютере, а фельдшер ловко сворачивала силиконовые троды хитрого приборчика, которым что-то измеряла на шее Алины.

— Вы можете побыстрей?! — выдавил я сквозь стиснутые зубы. — Вашу мать, она же лежит здесь, как… как… словно умирает!!! Вы можете…

— Здесь скорость уже ничего не решит, — отрезал врач.

И, прежде чем я взорвался, он отвернулся и заговорил в трубку мобильника:

— Это шестнадцатый экипаж… Да-да, Бутовский. Говорит Эдуард Бодров. У нас еще один ваш пациент.

— Еще один?! — опешил я. — Ваш?!

Врач предупреждающе выставил руку, что-то выслушивая, но меня уже понесло.

Не в силах больше сдерживаться, я вскочил.

— Кто-нибудь может мне объяснить, что произошло?! Ответьте! Я ее муж! Я имею право знать! Вы так говорите, будто она — вещь!

— Прошу вас… — закрывая трубку ладонью, поморщился врач.

— Что с ней, сука?!!

— Подождите… — попыталась вмешаться фельдшер.

У меня планку сорвало. Я бросился к врачу, замахнулся. Седовласый отпрянул, а у меня на плече повис Серега. Не соображая, что творю, я двинул кулаком ему в ухо. Больше меня никто не держал.

Я вновь развернулся к доктору, но наткнулся на фельдшера. Женщина глядела строго и решительно. Мне в плечо кольнуло, а фельдшер опустила шприц и ласково прошептала:

— Не нужно, родненький. Мы и так делаем все возможное.

И… в один миг запал исчез, оставив в душе обугленную пустоту, а на корне языка привкус химии.

— Помогите ему, — приказала фельдшер кому-то за моей спиной. — Это его ненадолго успокоит. И, пожалуйста, принесите страховку и все документы на… на пациентку.

Она спрятала шприц в саквояж. А я ощутил, как подламываются коленки, как я почему-то очень мягко опускаюсь на пол. Перед глазами раскрасневшееся лицо Сереги, его ухо распухло. Кажется, он мне что-то говорил, но слова доносились будто из другого мира…

* * *

Больничный холл стерилен и белоснежен. От этой белизны болели глаза, кружилась голова. Я с трудом понимал, о чем говорит врач. Он это заметил, спросил участливо:

— Павел, вам плохо?

Я покачал головой, из груди вырвался тяжелый вздох, со спазмами, как при истерике.

— Если вы не против… давайте продолжим разговор в палате, куда… где Алина.

Эскулап кивнул, и мы очутились в полутемной палате. Здесь все по высшему разряду: ремонт, стерильность, климат-контроль, очистители воздуха и куча электроники, отдельный душ и туалет. Только… отчего так веет безнадежностью?..

Мой взгляд был прикован к Алине, подключенной к аппарату поддержания жизнедеятельности. По рукам змеятся провода и трубки. Бледное лицо самой любимой женщины на земле заставляло мое сердце сжиматься от боли. Если бы не очень редкое пиканье кардиоаппарата, можно было подумать — Алина умерла…

Черт! Даже грудь не поднималась при дыхании!!!

— …Это глубокая кома, — говорил молодой врач с усталыми, покрасневшими от бессонницы глазами. — Глубочайшая из всех возможных, даже летаргический сон не настолько глубок. Поймите нас, Павел, — мы пока ничего не можем сделать для вашей супруги. Только ждать. Остается лишь надеяться, что она выйдет из комы самостоятельно и как можно скорее.

— Каковы шансы? — спросил я глухо.

На меня накатывало какое-то ватное отупение. Казалось, сознание, как самолет в воздушных ямах, то и дело проваливается.

— Затрудняюсь ответить, — спрятал глаза доктор. — Но шансы есть. Одно могу с уверенностью сказать: чем дольше она будет в коме, тем хуже. Необратимые изменения мозга могут полностью уничтожить не только ее как личность, но и вообще — как разумное существо.

О боги…

Неужели все это происходит на самом деле?

— Соболезную, — прошептал врач.

Я это сказал вслух?

— Почему… — я сглотнул комок в горле. — Почему это произошло?

Доктор не ответил, но мне показалось, что на этот раз он знает ответ.

К сожалению, потребовать ответа я не успел. В палату с шумом ворвались сестры и мать Алины. Меня наградили презрительным взглядом, едва в лицо не плюнули, безапелляционно оттеснили, закудахтали вокруг доктора.

Это зрелище трудно было назвать приятным.

Мама Алины, Зинаида Альбертовна, — неудавшаяся актриса. Венец ее карьеры — роль гувернантки в двух сериях пошлого и дешевого украинского сериала. Но задрала нос Зинаида Альбертовна так, словно сыграла Клеопатру в блокбастере Голливуда. Высокая, худая, с манерно зажатым в пальцах пустующим мундштуком, ярко накрашенная и кичливо одетая стареющая теща мне напоминала Круэллу из «101 далматинца».

Сводные сестры Алины тоже представляли собой эпическое зрелище.

Обе разведенные, как и их мать (Алина — ребенок от второго брака, такого же неудачного для Зинаиды Альбертовны, как и третий с четвертым). Они шумные, склочные и противные. Обе бездетные в свои тридцать пять и тридцать семь, толстые, как винные бочки. Вдобавок — обозленные на все живое. Им казалось, что их неудачи — дикая несправедливость, ведь они заслуживают самого лучшего, что все вокруг должны быть им обязаны по гроб жизни. Вели себя так, будто именно Софья и Стелла приняли на себя все неудачи мира, как Иисус все грехи людские. Обе эти женщины мне казались идеальным воплощением качеств среднестатистического американского патриота: слишком наглые, чтобы обращать внимание на чужие чувства, и слишком тупые, чтобы сознавать свою ущербность.

— Кто вы? — опешил врач, инстинктивно отступая и защищаясь планшетом.

— Как это «кто»? — визгливо запричитали сестры и Зинаида Альбертовна. — Это кто вы? Я — мама Алины! Алиночка… ы-ы-ы… дорогая моя, солнышко… Что произошло? Доктор, она поправится? Что с ней? Я ведь ее родила, вырастила, выпестовала, каждую секунду жизни ей подарила!

Шквал вопросов и криков превратил скорбную полутемную палату в оживленный базар. Доктор не знал, куда деваться. Досталось на орехи и мне. Привычно ненавидя меня, ибо я, вот сволочь, увел из не самой богатой московской семьи добытчицу, накинулись сестры Алины:

— Это все ты! Ты виноват! Из-за тебя она здесь! Ты ее отравил, чтобы деньги ее захапать! Тварь! Сволочь! Мразь!

На негнущихся ногах я вышел в коридор.

* * *

В больнице я пробыл до вечера. Дождался результатов всех необходимых анализов, получил счета («на эти, — как выразилась мама Алины, — бумажки, я даже смотреть не хочу!») и, переговорив с доктором, отправился домой. Тимур Сулейманович, так звали дока, заверил, что только завтра сможет дать мне исчерпывающий и квалифицированный ответ. В палате осталась дежурить Зинаида Альбертовна. Она трагическим и насквозь фальшивым жестом приставила ладонь ко лбу и изобразила падение подстреленного лебедя. Падала в кресло.

Добрался до дома на метро. Шел, как дряхлый старик, шаркая ногами и ничего вокруг не замечая. Очнулся только тогда, когда за спиной захлопнулась дверь и я остался в одиночестве посреди пустой и темной квартиры. Едва слышно шелестела от сквозняка целлофановая обертка на цветах, которые забыл Серега.

Я прислонился спиной к двери и медленно сполз на пол.

Мой тщательно оберегаемый и культивируемый идеальный мирок рухнул в одночасье….

Глава 3. За два шага до Пропасти

— Вы вообще спали? — ужаснулся Тимур Сулейманович, когда на следующее утро мы столкнулись с ним в больничном коридоре. — Выглядите кошмарно.

Я решил не отвечать. Выбросил опустевший бумажный стаканчик из-под кофе (сотый, наверное, за последние двенадцать часов), я последовал за доктором.

Больничные запахи вызывали у меня тошноту. Казалось, я иду по месту, напрочь лишенному надежды, по, своего рода, лимбу, где следующий этап — морг. И где-то в этом кошмарном месте провела ночь Алина. Первую ночь. А сколько еще проведет?

Вопреки ожиданиям, мы направились на в палату, а в кабинет Тимура Сулеймановича. К моему удивлению, тот запер за мной дверь на ключ, пригласил сесть и достал из ящика стола кипу бумаг.

— Счета? — я ощутил, как усмешка корежит мои губы.

Доктор взглянул остро и покачал головой:

— Подписка о неразглашении.

Вот это новость…

Я примостился на краю дивана. Тимур Сулейманович подал мне стакан воды и выщелкнул из блистера несколько таблеток.

— Витамины и ноотропы, — пояснил он, усаживаясь за стол. — Вам нужно держать себя в тонусе. Теперь, вы меня, конечно, простите, но жизнь вашей супруги во многом зависит от вас и ваших действий. Почему-то мне кажется, что она может надеяться на вас.

Я спросил, по-прежнему не рискуя смотреть на бумаги:

— А остальные тоже подписали такую форму?

— Остальные? Вы имеете в виду вашу тещу?

— Да. Она должна быть все еще здесь.

Доктор позволил себе ехидную улыбку:

— Да, Павел, обычно родственники пациентов в это время… сколько сейчас? Семь утра? Обычно они все еще сидят у постелей родных.

Я нахмурился, чуя подвох. И Тимур Сулейманович не стал держать паузу:

— Ваша теща покинула больницу еще вчера. Я знаю точно, ибо заходил в палату, чтобы проверить состояние… пациентки. К тому же, по всем законам вы сейчас самый близкий родственник Алины. Кому, как не вам, первому узнавать правду?

Я стиснул кулаки, чтобы не выругаться. Вот ведь старая сука! Значит, Алину бросили здесь в одиночестве?!

— Не буду вас томить, Павел, — резко сменил тему Тимур Сулейманович. — Постараюсь кратко обрисовать ситуацию…

* * *

В двадцать первом веке эпоха стремительного развития компьютерных технологий быстро вошла в пике технологической сингулярности. Новые виды Интернета, интерфейсов и принципиально иные технологии «железа» разрабатывались по всему миру. Процесс накопления и генерирования информации, а также ее воплощения в физические объекты ускорился до неожиданных масштабов. Утренняя новость к вечеру безнадежно устаревала. Самый мощный и продвинутый компьютер пасовал перед возможностями «развитого» человеческого мозга.

Импланты сегодня вводились не повсеместно, но уже достаточно часто, чтобы стали появляться обзоры новинок, дайджесты цен и рыночная конкуренция.

Чипы внедрялись в головной мозг хирургическим путем и постоянно допиливались. Вчера они хранили в себе биометрические параметры и кредитные данные. Сегодня позволяли соединяться с Интернетом и зависать в виртуальности на самых высоких настройках чувствительности и реализма. А завтра ученые обещали, что имплантаты ускорят мышление в тысячи раз.

Вышли на принципиально новый уровень и онлайн игры. Сингловых почти не осталось, всех вытеснили онлайновые. Виртуальные миры создавались достаточно часто, чтобы каждый игрок мог отыскать именно свой. Другие миры, стрелялки, стратегии, фэнтези и постапокалипсис, миры-песочницы и миры только для одного игрока.

Корпорации-разработчики шли на любые ухищрения, чтобы завлечь нового пользователя. Одни тщательно прорабатывали физику, другие привлекали реализмом, третьи чувственностью, необычностью, частой патчей, сексуальностью и еще черт знает чем.

Конечно, почти все разрабатывали свои концепции искусственных интеллектов. И ежедневно эти концепции получали развитие, двигались, дорабатывались.

— Здесь мы вступаем на очень зыбкую почву, — оговорился Тимур Сулейманович, — а потому я скажу только в самых общих чертах, хорошо?

И я узнал, что именно из осколков тысяч виртуальных миров, тестовых патчей, так никогда и не вышедших на основные сервера, украденных концепций и образов ИИ, именно на этом кладбище виртуальных артефактов зародилось таинственное Нечто.

— Ее называют по-разному, — говорил доктор, глядя, как я подписываю бумаги о неразглашении. — Запретная Зона, кладбище артефактов, матрица. Но чаще всего — именуют Пропастью.

Пропасть, как не очень умело, явно не слишком разбираясь в вопросе, сообщил врач, находится везде и нигде одновременно. Мир призраков таился где-то в глубинах Интернета, как свободная от любой регистрации пиринговая сеть. И что-то в ней завязалось, как завязывается посреди выжженной атомным огнем пустыне робкая жизнь. Странная и, возможно, чрезвычайно опасная.

— Словно какая-то опухоль, — говорил Тимур Сулейманович, — каша из необъяснимых процессов. Пропасть стала компилировать саму себя. И все бы ничего, знали бы об этом лишь программисты да творцы нейроинтерфейсов, но несколько месяцев назад тому существу, что таится в центре Пропасти, как спрут на дне океанской впадины, наскучило играть в одиночестве.

Я узнал, что игроки по всему миру вдруг стали впадать в кому, в летаргический сон, напрочь вылетая из реального мира. Первых, не разобравшись, хоронили, других пытались спасти, но, в плачевном итоге, опять хоронили. Никто не мог понять, почему вдруг здоровые молодые и не очень люди становились «овощами». Отчего в них приходится с огромным трудом искать малейшие признаки жизни.

Источник проблемы обнаружили случайно. Родственникам «потерянного» в виртуальности игрока, который лежал под аппаратом поддержания жизнедеятельности в клинике, вдруг стали приходить крупные счета из банков. Родные обратились в суд, потом к врачам…

Совместное расследование государства и корпораций показало, что мозговой имплантат «потеряшек» продолжал функционировать. И такт его работы полностью совпадал с обычным режимом игры. Вот такой абсурд — человек умирает безвольным мешком мяса, а его чип продолжает показывать механику игры. Платежи, индивидуальные характеристики человека, соединение с Интернетом — все это обеспечивал чип.

— Вначале подумали, что это какая-то ошибка и попробовали их выключить, — сообщил Тимур Сулейманович с горечью, — и мы за несколько часов потеряли пациента. Тут выяснилось, что чипы работают и у других. Тогда стали собирать информацию о подобных случаях по всему миру. И были шокированы, узнав, что случаев внезапной «комы» и «летаргического сна» у игроков предостаточно. Страшен и процент погибших.

Тогда за дело взялись уже на новых уровнях, гораздо высших. Подключились международные организации и правительства.

— Отследить игру, в которую играл чип, не получалось. Мы оказались в безвыходной ситуации. Единственное, что пока нам известно наверняка — жертвами Пропасти были только обладатели мозговых имплантатов. Это дало основание запретить их на время, чтобы мы разобрались в ситуации, но дело это очень сложное, муторное и опасное. Тут замешаны высшие люди планеты. Так что быстрых решений в плане запрета продаж ждать не приходиться.

Я давно забыл о подписанных бумагах. Пораженный рассказом до глубины души, я сидел, не в силах поверить в истинность истории.

— И что же? — наконец, спросил я упавшим голосом. — Выхода вообще нет?

Тимур Сулейманович вздохнул:

— Один есть. Правда, я еще не могу сказать, насколько он результативен. Вам придется принимать решение на свой страх и риск.

* * *

В коридоре я столкнулся с Зинаидой Альбертовной. С выражением неимоверно отвращения на лице, она дефилировала по холлу больницы. Казалось, от брезгливости даже ступать старается лишь на носочках.

Она заметила меня, скривилась.

— Ты-то что здесь делаешь? — с ленцой уронила она. — Почему не тратишь украденные деньги?

— Алина моя жена, — по слогам произнес я. — Я не брошу ее в…

— Ой, да ладно! Мне хоть не втирай, о’кей? Я давно поняла, что ты за фрукт, и что тебе от моей деточки нужны лишь ее деньги.

С трудом сдерживаясь, я спросил ядовито:

— Тогда что от нее нужно вам?

— У тебя жар, мальчик? Она моя дочь, я ее люблю…

— И поэтому вы бросили ее?! Вы сказали, что будете эту ночь дежурить около Алины!

— Ой, расслабься! Что с ней станется? — в раздражении пожала плечами Зинаида Альбертовна. — Она же в коме. А у меня спина чувствительная, мне нельзя долго сидеть. Да и не могла я пропустить курс массажа.

Я скрипнул зубами, сдерживаясь только из-за уважения к жене. Теща это заметила, обожгла полным ненависти взглядом и уронила высокомерно:

— Умерь пыл, хамло малолетнее. Радуйся, Жигало, что я вообще с тобой разговариваю!

В молчании я двинулся к выходу.

* * *

Я зажег настольную лампу и поднял крышку ноутбука. Включать в пустой квартире полный свет не хотелось, так еще больнее ощущается потеря. Каждая деталь напоминает об Алине. Везде все пропитано ее духом, любая мелочь вызывает шквал воспоминаний. И без нее здесь все мертво, словно в покинутой людьми Припяти. Пальцы тряслись от одной только мысли, что больше никогда не услышу голоса Алины, не увижу, как она смеется…

Господи, как же это больно! Хочется ногтями расковырять грудь, выломать к черту реберную клетку и сдавить сердце так сильно, чтобы навсегда прекратило болеть!

«Только от ваших действий зависит ее судьба!»

«Нет, — подумал я зло, хотя хотелось тоскливо взвыть, как брошенной собаке, — нельзя расслабляться! Правильно сказал док — нужно держать себя в руках! Если я не смогу помочь Але — никто не поможет! Так что хватить реветь, как сопливая баба! Соберись, Пашка! И — за работу!»

Гугл, вопреки моим ожиданиям, выдал сотни сайтов по запросу «Пропасть». Я резко сократил поиск по слову «кладбище артефактов». Поиск выдал три десятка. Я сузил еще, оставив единицы. Начал просматривать, машинально заливаясь литрами кофе, хотя от него уже бухало сердце, словно в нем шел артиллеристский обстрел, и руки тряслись…

По ссылкам находил практически одинаковую информацию. Домыслы, слухи, откровенные придумки и крипи-истории.

Понятие «Пропасть» впервые прозвучало в игровом сообществе примерно полгода назад. Медиавирус, получивший название «Кладбище артефактов», изначально был всего лишь красивой сказкой. Суть в том, что, мол, где-то на бескрайних просторах Интернета, в облачных сервисах, на миллиардах серверов, где-то есть место, которое шепотом называют Пропастью. В Пропасть улетают несохранившиеся осколки игр: миров и патчей, НПСов и обликов игроков, боссов и АИ.

Черт его знает, почему это стало происходить. Прихоть судьбы? Взбесившийся искусственный интеллект, простейших аналогов которого полно в онлайн играх? Ошибка разработчиков, втайне от себя создавших новый мир?

Ответов не было.

Легенда гласила, что Пропасть существует. Что она — лоскутное одеяло из миллионов игр, что в ней находили последний приют программные артефакты, призрачные патчи и много чего еще. Базировалась Пропасть осколками информации по всему Интернету. И, чтобы удалить их, для уничтожения Пропасти, нужно «всего лишь» убить весь Интернет.

Говорили, что в Пропасть попадали и редкие «счастливчики» — живые люди. Вот только что они рубились в дружной толпе друзей, побеждая очередного рейд-босса, и… вдруг оказывались в совершенно незнакомом месте! Без намека на какую-нибудь кнопку выхода. Запертые в Пропасти. Навсегда.

Тела таких «попаданцев» или медленно угасали в рилайфе, или умирали. Пока Тимур Сулейманович ни в чем не солгал…

Но самое худшее было то, что Пропасть заставляла человеческий разум меняться, ставила печать на его психопрофиле, по слухам, напоминавшую оттиск копыта черта. Качаешь мутанта? Значит, станешь безумной тварью, животным. Прокачиваешь робота? И заметить не успеешь, как превратишься в бездушного танка. Менялось навсегда восприятие человека, рушились моральные принципы и ломалась психика. Игрок в полной мере становился тем, за кого играл.

И, в довершении всего, говорят, еще никто не смог выйти из чрева Пропасти. А потому там все игроки и срывались с катушек, становились чудовищами с искалеченной психикой, отчаявшимися грешниками, которым вдруг стало все доступно и все можно.

Пропасть — то мир без радости. Мир безумия, жестокости и бесконечного отчаяния. Мир, который всегда на грани последнего мига, где днем глохнешь от пистолетных выстрелов, а ночью не в силах уснуть из-за плача вдов. Это настоящий ад…

«И, — подумал я отчаянно, — в Пропасти моя Алина!»

* * *

С каждой минутой сердце сжималось еще больше, во рту накапливается горечь, а отчаяние сдавливало горло. На всех форумах только намеки и страшилки. Одно других кошмарней! Описывались зверства, творящиеся в Девяти мирах, и жестокость кладбища артефактов. Неизвестно, откуда это стало известно пишущим, но меня этот вопрос не слишком интересовал. Еще вчера утром я бы с легким сердцем назвал все рассказы о Пропасти — байками и страшилками, не имеющими ничего общего с реальностью, а теперь…

Я откинулся на спинку кресла и закрыл лицо ладонями.

Алина в Пропасти!

Страшный бред, от которого хочется заорать и затопать ногами!

Это все равно, что узнать, будто твоя любимая жена очутилась на острове, где идет бесконечная война между сумасшедшими маньяками и жестокими убийцами…

«Кажется, — пронеслось у меня в голове, — выход и вправду только один…»

Глава 4. В одном шаге от Пропасти

Этой ночью я впервые, со дня «болезни» Алины, спал. Правда, это и сном-то назвать было нельзя. Пара часов в кошмарах, три часа в галлюциногенной дремоте.

Утром долго не мог разлепить глаза. Веки опухли, пальцами нащупал огромные мешки — будто водянистые складки кожи. Глаза жгло, а сердце продолжало биться тяжело, словно кто-то упрямо лупил в кровь разбитым кулаком по толстой двери.

Сгорбленный, я шатался по квартире, не в силах собраться. Мысли, как тараканы при свете, разбегались, я тупо бродил из комнаты в комнату. Ни дать, ни взять — оставшийся без цели робот, обреченный на унылое существование сомнамбулы, вынужденный при жизни покрываться ржавчиной до тех пор, пока не откажут все механизмы.

Чтобы взять себя в руки понадобилось разжечь в душе пожар ярости. Долго не получалось, горе оболванивало, делало равнодушным к любым мотивациям.

«Да что ж ты за чмо такое?! — лениво ругал я себя в мыслях. — Алина ждет, когда ее спасут, а ты только и можешь, что ныть от жалости к себе!»

Наконец, сердце забилось злее, появились дельные мысли.

Я сходил в душ, постоял под горячими струями, резко и беспощадно сменяя их холодными. Потом заставил себя побриться и почистить зубы. Наконец, из запотевшего зеркала на меня взглянула опухшая, с мешками и темными кругами под глазами, но чуть освежившаяся физиономия.

На кухне пискнула кофемашина, это, значит, приготовился еще литр крепчайшего кофе, которого хватит для бодрого утра двум десятками ленивых менеджеров. Щедро сдобрив напиток сахаром, я запил ноотропы и витамины обжигающей чернющей жидкостью. И отправился собирать документы и воплощать созревший вчера план.

Я проверил мобильник. Перезвонил, узнав, что меня искали ребята с работы. Сказал в трубку, что на больничном, а когда выйду — не знаю, и нажал отбой. После чего полез в Интернет.

Чтобы расплатиться по счетам, оплатить лечение и содержание Алины, нужны были большие деньги. Тимур Сулейманович назвал вчера сумму, которая вначале показалась еще одним бредовым кошмаром.

Первым я продал обожаемый Алиной «корвет». Спортивная тачка ушла сразу, едва я разместил объявление о продаже. Цену не завышал, так что все объяснимо. Уже через полчаса после договора по телефону, приехал покупатель, посидел в тачке, оглядел ее придирчиво. Попытался снизить цену из-за вмятин на переднем и заднем бампере, оставленных мною вчера. Но я взглянул на него с недоумением: о чем он там говорит? У меня горе, а этот…

Покупатель, видимо, принял мой отупевший от бессонницы взгляд за выражение непоколебимой уверенности стоять до последнего. И молча отдал мне оговоренную сумму. Не считая, я сунул пачку баксов в карман. Как оказалось позже — зря. Обманули меня на три с половиной тысячи.

И хрен с ними, с подлецами…

Вернувшись домой, перевел с личного счета жены все деньги на свой. Оплатил содержание Алины в больнице на три года вперед, расплатился по квартирным счетам. Собрал документы, бумаги и результаты анализов, выданные вчера Тимуром Сулеймановичем. После чего достал мобильник и уселся в кресло.

Сердце колотилось так, что казалось, выпрыгнет из груди. Стало не хватать воздуха, но в душе затеплилась надежда.

Трубку сняли быстро и профессионально-вежливо попросились назваться. Я сообщил имя-фамилию, сказал, что мне назначено.

— Минутку, — вышколенный корпоративный голосок, услышав мои данные, предательски треснул. Я почти с болью ощутил, как начинает умирать моя надежда. Через секунду секретарша добавила: — Павел Иванович, соединяю вас с профессором Орловым.

От волнения вспотела ладонь. Я перебросил телефон в другу руку, вытер пальцы о штанину. И застыл, услышав мужской голос…

Профессора Орлова рекламировали «между своими» как одного из самых крутых специалистов в своей области. Говорили: врач вне категорий. И вот это светило мне с траурными нотками сообщило, что в моем случае ничего поделать не может. Да-да, он знает о подобной проблеме, да-да знает, что ею занимаются на высшем уровне, но пока сам он предложить ничего не может, извините…

Второму профессору, не менее именитому и дипломированному, я звонил уже с упавшим сердцем. Похоже, Тимур Сулейманович и в этом не солгал. Никто мне не поможет…

Так и вышло.

Передо мной извинились, посетовали, что случай из ряда вон выходящий, что пока задача не имеет решения и торопливо повесили трубку, словно мои беды могли перекинуться к ним по электронному сигналу…

Новый приступ отчаяния заполнил сердце. Квартира, опустошенная, как и мое сердце, была заполнена тишиной.

* * *

Я ждал, пока Тимур Сулейманович освободится, чтобы познакомить меня кое с кем. Он так и сказал:

«Есть один выход. Не гарантирует стопроцентного успеха, но… кто знает. Я познакомлю тебя кое с кем, а после сам решишь — стоит это твоего внимания или нет…»

Сидя у постели Алины, я держал ее за руку. В голове не было места мыслям, горе их смело, как сметает штормовой ветер осенние листья.

За два дня болезни произошло невероятное — Алина страшно исхудала. Раньше это была красивая, полнокровная девушка. Стройная, спортивная, с живыми карими глазами, в которых золото перемежалось с карамелью. Теперь лицо Алины покрыли тени, щеки ввалились, скулы и нос заострились. Губы поджаты, казалось, сейчас Алина принимала какое-то очень тяжелое и серьезное решение.

Я не мог на такое смотреть. Фантазия буйно рисовала ее бытие в Пропасти. Что за ужасы ей сейчас приходиться переносить? Убийства, опасности, кровь и жестокость… что из этих карт выдала из своей коварной колоды судьба? Она, судьба, ведь уже сыграла злую шутку — отдала мой рок Алине, когда та подменяла меня в рейде. Что дальше нас ждет?

Вспомнилось, как два года назад, перед самой свадьбой, нам пришлось долго идти пешком по одному из спальных и не слишком благополучных районов Москвы. Дело было позднее, далеко за полночь. Но выяснилось, что в такой час городские шакалы еще шныряют по клоаке переулков.

Их было шестеро. Все не старше шестнадцати, но уже тогда можно было предвидеть их будущее — типичное существование быдла: обучение в ПТУ, армия, ранний брак и быстрое превращение в жлобов, ежедневно приносящих домой ящик пива и покрывающих дешевый автомобиль глупыми претензионными наклейками. Любимая передача по ТВ: футбол и шоу с дорогими авто, которые любят изучать досконально. Любимая тема для разговоров: пацанская честь и обсуждение поступков «настоящих мужиков». Правда, ни в первом, ни втором ничего мужского никогда не было. Уголовщина и тюремная романтика, воняющая вшами и сифилисом.

В общем, стали они задирать Алину, сыпать тупыми подколами, обсуждать ее «задницу и быка, который ведет телочку под ручку». Я хотел было остановиться. Мне девятнадцать, не спортсмен, но по роже съездить глумливой твари — всегда готов. Главное, чтобы у них не оказалось ножей или чего-нибудь в этом духе.

Алина, словно только этого и ждала, вцепилась в мой локоть железной хваткой, ускорила шаг и шепнула жестко:

— Даже не думай!

Меня трясло от избытка адреналина, краска залива щеки при мысли, что невеста воспримет эту дрожь за страх. В голове путались мысли, я все порывался остановиться и вступить в неравный бой, путанно что-то говорил, пытался объяснить.

— Да плевать мне на их слова, милый, — прижалась к плечу Алина. Уличные фонари отражались в ее глазах, наделяя их волшебством. — Они же только этого и добиваются — развлечься, избив стаей одиночку. Забудь и расслабься.

Мне показалось, что таким образом она утешает меня. Но ведь я не давал повода усомниться в своей мужественности! Хотел ведь вступить в драку и показать этим шакалам, что такое…

— Дурачок, — засмеялась Алина легко, но, видя, что меня не переубедить, остановилась и, глядя прямо в глаза, произнесла серьезно: — Ну что такое? Хочешь доказать что-то? Кому? Им? Что ты не трус? А зачем? Сам подумай: кто они такие? Несчастные дети несчастных родителей. Генетический мусор. Разве стоит льву драться с шакалами? Это позор для льва. Урон твоему достоинству и чести будет, если тебя в жизни не будут уважать друзья и коллеги — равные или более сильные. Плохо будет, если с другими львами не станешь драться за свой прайд и территорию. А обижаться на шакалий смех — ерунда. На то они и шакалы. Это в их природе. Если бы им можно было что-то доказать — они бы не были шакалами. Вот и все. Просто, Паша, умей ориентироваться: когда и за что нужно драться, а когда пройти мимо.

Такая простая мысль никогда раньше меня не посещала. И сейчас, вспомнившись, немного успокоила.

Алина — профессиональный игрок и киберспортсмен. Вдобавок, умная и осторожная девушка. Это повышает ее шансы. Конечно, опасностей в Пропасти много, но некоторое время она все же продержится.

— А, вот вы где! — в палату зашел Тимур Сулейманович, мельком проверил данные с компьютера у кровати Алины. Позвал: — Пойдемте, нас уже ждут.

* * *

Обширная кабина грузового лифта поднимала нас на седьмой этаж. Странно, но на электронном табло цифра «7» была отмечена пиктограммой замочка. Я спросил об этом, и Тимур Сулейманович ответил:

— Это особенный этаж. Можно сказать — технический отдел. Мы называем его отдел «А». Он появился недавно. Доступ к нему ограничен.

Я не понял, но, видя мое недоумение, врач не стал разъяснять, просто напомнил:

— Вы подписывали бумаги о неразглашении.

Я только кивнул. В груди вновь шевельнулся изрядно потрепанный за последние сутки призрак надежды.

Наконец, кабина мягко остановилась, бесшумно разъехались створки дверей. Пахнуло озоном и медикаментами.

— Вот, — сказал доктор, — за что вы платите такие огромные деньги.

Мы вышли на небольшой мостик из хрома. Мои ладони легки на перила, я огляделся, чувствуя, как захватывает дух.

Огромное помещение сплошь заполнено странного вида капсулами, под их иссиня-черными колпаками лежали люди. Везде хром и стерильная чистота. Торопливо шагали по коридорам доктора и техники, шум работающих кондиционеров перекрывал стук клавиатур операторов перед голографическими экранами.

— Что это за место? — спросил я пораженно.

— Штаб Сопротивления, — раздался веселый голос.

Я обернулся. К нам на мостик поднимался мужчина в костюме. Ворот рубашки расстегнут, расслаблен узел галстука, пиджак перекинут через локоть. В руке мужчина нес пластиковый стаканчик с кофе.

— Познакомьтесь Павел, — сказал Тимур Сулейманович. — Это Егор Гаврилов — сердце проекта «Аниматроник».

— И сердце, и почки, и, особенно в последнее время, — печень! — невесело хохотнул Егор. — А вы, значит, Павел Зябров? Алина Зяброва — ваша супруга?

Я кивнул.

Егор отпил кофе, изучая меня взглядом. Я вдруг заметил, что глаза Гаврилова совсем не такие веселые, каким он пытается сделать голос. Усталые, в красной нити сосудов, с темными кругами вокруг глаз.

— Ну что ж… пойдемте, покажу, что и как тут у нас устроено.

И мы стали спускаться по лестнице, постепенно погружаясь в суетливую жизнь «особого» этажа. И чем больше я глазел по сторонам, тем больше убеждался: организовано здесь все на высшем уровне.

Дорогое и содержащееся в абсолютном порядке оборудование: новейшие и самые мощные компьютеры, серверные станции, нейронные сети, толстые змеи проводов, охладительные комплексы и тьма датчиков.

Егор, шедший первым, заговорил:

— Сейчас вы, Павел, находитесь в правительственном медико-кибернетическом отделе номер три. Он специально создан для того, чтобы находить и вытаскивать людей из Пропасти. К сожалению, есть ряд сведений, которые мы не сможет вам сообщить в силу их абсолютнейшей секретности, но в целом — ситуацию проясним.

Я шагал, будто на крыльях. В отделе кипела жизнь, работа ни на секунду не останавливалась. И это воодушевляло, внушало настоящую, не призрачную надежду! Значит, есть все-таки те, кто может помочь Алине!

— Мы знаем о Пропасти пока немного. Наши люди в ней сообщают слухи, докладывают о всяком. Говорят, — в ней девять различных миров. Мы пока точно знаем о восьми полностью сформировавшихся мирах. Конечно, каждый из них продолжает развиваться, расти, так сказать, но общие характеристики у всех локаций одного мира равны. Мы предполагаем, что девятый мир — Сердце Пропасти. Место, где и прячется ее хозяин.

— Кто он? — спросил я.

В гуле охладителей мой вопрос прозвучал так тихо, что пришлось повысить голос и повторить.

— Да хрен его знает! — с веселой лихостью, так не вязавшейся со смертельной усталостью в глазах, ответил Егор. — Игроки судачат об одном ИИ, в котором уживается тысяча и одна разная, полноценная и гениальная личность. Мол, именно он стал в Сети воровать все, что плохо лежит и создавать свой мир из осколков других. Получилось такое себе кладбище артефактов. Насколько это правда — уж не обижайся, отвечать не стану.

Я кивнул, задал новый вопрос:

— А что вы тут делаете? Как вы спасаете людей?

— Это сложный процесс, — Егор остановился и свободной рукой потер переносицу. Видно было, что его раздражает и разговор, и я, и все вокруг. Но он старательно играл роль веселого и спокойного человека, который с уверенностью профессионала выполняет свою работу. — Мы пока наверняка знаем координаты лишь одного мира Пропасти. Вот в него и запускаем наших парней, чтобы…

— Что делаете?! — не поверил я своим ушам. — Вы отправляете туда людей?!

Егор закатил глаза и фыркнул.

— Отсюда, из реального мира, мы ничего не можем сделать для запертых в Пропасти бедняг. Даже наладить простейшую связь не в наших силах. Потому и было принято решение отправить в Пропасть наших агентов.

Помолчав, он добавил, с печалью вглядываясь в остатки кофе на дне стаканчика:

— Для этого и была сформирована команда из трех основных групп: Аниматроников, это киберспортсмены-профи, Хранителей — высококлассных программистов, и Координаторов — багоюзеров. Все они взаимодействуют в Пропасти, развиваются, проходят свои миссии и вытаскивают людей в рилайф, как спасатели на пляже.

Наконец, я решился задать давно мучимый меня вопрос:

— Егор… а… у вас получилось спасти… вытащить хотя бы одного?

Гаврилов взгляда отводить не стал. Настоящего: усталого, замученного бессонницей и неприятностями. Ответил, четко проговаривая каждый слог:

— И не одного, парень. На счету аниматроников уже больше сотни спасенных. Все эти люди уже пришли в себя и проходят курс реабилитации.

— О боже… — не сдержался я.

Хотелось подпрыгнуть и закричать. Или заплакать. Или сказать что-нибудь матерное.

Я решил ограничиться последним. Услышав, Егор впервые искренне улыбнулся:

— Именно, парень. Ты попал в самую точку.

* * *

Меня провели по отделу, показывая «спящих» в капсулах ребят.

— Это все самые крутые специалисты своего дела, — говорил Егор, обводя ряды капсул рукой с опустевшим стаканчиком. Пиджак он с раздражением сбросил на спинку стула у одного из пультов управления. — Непревзойденные мастера! В этих капсулах они в полной безопасности: их кормят, поят, поддерживают мышечный и кровяной тонус. В общем, безопасней, чем у мамки в утробе!

У меня, при взгляде на подернутые инеем колпаки капсул, мурашки пошли по спине. Ребята казались замороженными трупами в криохранилище. Но я отогнал эту мысль. Впервые у меня появилась надежда и я ощутил, что все будет хорошо.

Гаврилов продолжал рассказывать:

— За похождением аниматроников наблюдают координаторы, а группа багоюзеров ищет слабости Пропасти и составляет подробнейшую ее карту. В общем, могу сказать одно — скоро мы раскусим этот орешек!

У меня создалось впечатление, что Гаврилов играет на публику. Будто разыгрывает давно обрыдлый спектакль, чтобы меня успокоить. Мысль показалась верной, хотя я и не увидел в ней ничего предосудительного. Нормально. Хорошее правительство и должно успокаивать людей.

Наша экскурсия закончилась у того же хромированного мостика. Егор сказал напоследок:

— В общем, Павел, могу заверить вас, что мы делаем все возможное, чтобы спасти людей. Как видите, персонал работает не покладая рук и не жалея себя. Так что — не отчаивайтесь. Все будет хорошо!

Я кивнул, чувствуя, как глупая улыбка тянет губы.

— Значит, вы вытащите Алину?

— Как только найдем, — кивнул Егор.

— А… сколько это обычно занимает времени?

Егор нервно дернул щекой:

— По разному.

Мне показалось, что я вступил на тонкий и холодный ноябрьский лед.

— А все-таки? Когда мне ждать результата? К чему готовиться? У кого искать ответы?

Тимур Сулейманович молчал. И Егор ответил нервно:

— Не все так просто, Павел. Очень непросто. Наших агентов слишком мало. А люди… не всегда они готовы вступать в контакт.

Я сдвинул брови:

— Я не совсем понимаю. Что значит «не готовы вступать в контакт»? Как это?

Егор взглядом сообщил, что с удовольствием бы послал меня куда подальше вместе с моими вопросами. И все же ответил, хотя раздражение уже отчетливо читалось в голосе:

— Это Пропасть. Там все иначе, там все по-другому. Некоторым нравится происходящее, другие просто боятся, третьи — не верят. Это…

— Тогда, — сказал я пылко, — разрешите мне отправиться туда! Я найду Алину и…

— Вы в своем уме? — от удивления Егор выронил стаканчик, тот гулко запрыгал по хромированным ступенькам и исчез где-то внизу, в черных кольцах проводов.

— Мне нужно ее найти! — крикнул я. — Вы не понимаете! Она же девушка! Она там одна! Алина даже не понимает, где находится!

Маска добродушного экскурсовода окончательно покинуло лицо Гаврилова. Он рявкнул, брызжа коричневой от кофе слюной:

— А ты хоть представляешь, сколько в Пропасти таких алин?! Больше ста тысяч! А мы все бросим и…

— Но вы же тут все контролируете, у вас все схвачено! — отчаянно воскликнул я. — Разрешите мне найти ее!

— Иди домой, парень, — отмахнулся Егор. — Иди домой.

Я только крепче сжал зубы.

На мостик взбежал мужчина в белом халате, подал кипу распечаток Егору. Некоторое время он читал, потом удивленно поднял голову.

— Ты еще здесь?

— Мне нужно ее найти, — сказал я, понимая, что, как попугай заладил одно и то же, но сейчас соображал я туго. Моя надежда вновь погибала.

Егор вздохнул и отдал распечатки мужику в белом, тот, наградив меня неприязненным взглядом, сбежал. Гаврилов устало облокотился на перила, пару минут буравил меня взглядом. Мне показалось, что мыслью он проник в мой мозг, вывернул душу наизнанку, а затем брезгливо и в беспорядке все запихнул обратно.

— Ну как ей можешь помочь ТЫ? — устало спросил он. — Ты посмотри на себя. Домашний мальчик, паинька, никогда и ничего противозаконного не делал, привык к теплым домашним тапочкам и фэйсбуку перед работой, когда заваривается травяной чай.

Я упрямо не опускал взгляда.

— Ты выводишь меня из себя! — заскрипел зубами Егор, глядя уже с неприкрытой ненавистью. — Ну что ты можешь сделать в Пропасти?! Там убивают, мальчик. Там нет доброты и сэйвов. Там электронный ад! Таких как ты, там съедают до завтрака с той же легкостью, с какой ты лопаешь диетические хлебцы! А потом лениво отрыгивают твоими мольбами и выковыривают из зубов объедки твоей души! Поди прочь! Не мешай людям делать свою работу!

— Я могу быть полезен…

— ЧЕМ?! Твою мать, ну чем ты нам полезен? Мы здесь платим большие деньги настоящим специалистам своего дела. Двадцать тысяч долларов в месяц — не за просто так. Каждый из этих ребят в тех капсулах вытаскивает в день по пять-шесть человек, рискуя, между прочим, собственной жизнью! А кто ты такой? Думаешь, ты особенный? Да таких сотни ежедневно приходит! И каждый размазывает сопли по моему столу, просит помочь и пустить его в Пропасть! Что я там с тобой делать буду? Отвлекать аниматроников?! Пусть мои спецы тратят драгоценное время, чтобы спасать еще одного неудачника?! А в это время другим, кому действительно требуется помощь, все хуже!

— Я…

Егор Гаврилов топнул ногой и закричал:

— Все, мое терпение лопнуло! Или ты сам убираешься отсюда, или я вызываю охрану!

Тимур Сулейманович мягко, но настойчиво потянул меня за рукав.

— Он прав, — прошептал доктор. — Доверься им. Они действительно специалисты.

Створки дверей лифта сошлись, отсекая меня от последней возможности хоть как-то помочь Алине.

Тимур Сулейманович продолжал что-то говорить, что-то умное и логичное, что-то правильное и взвешенное. Но я вдруг понял — у меня есть еще один способ! Безумный, но есть…

Глава 5. На краю Пропасти

— Вы сумасшедший, — только и смог вымолвить Тимур Сулейманович. — Точно, вы — псих!

Я молчал, потирая ноющий висок. Где-то там, за тонкой костью, сейчас готовился к работе новенький чип — имплантат, аналогичный тому, что находился в голове Алины. Та самая злополучная «железяка», которая послужила кроличьей норой в мир сбывшихся кошмаров…

Правда, пришлось изрядно раскошелиться и приложить много усилий, чтобы установить ее. Ни в одной приличной клинике браться за подобную операцию не хотели. Объясняли все сложной ситуацией на рынке.

— Эта технология, — говорил нейрохирург в одной из больниц, — еще не проверена досконально. Понимаете, мне…

— Это из-за Пропасти? — спросил я прямо.

Хирург, представительный, подтянутый и уверенный мужчина, вдруг поморгал испуганно и отвел глаза.

Я понял, что прав. Вопрос угодил в самое яблочко…

Взялись за дело только в одной клинике — далеко за границей Москвы и уж точно за границей закона. Грязный офис с неопрятной секретаршей вогнал меня в ступор. Гудели лампы дневного света, под ними кружилась в помоечном танце пара жирных мух. Пахло дешевыми сигаретами, грязными носками и гниющими тряпками.

За неброским столом, явно распечатанном по самым простым лекалам, скучала секретарша. Мне показалось, что, если она засунет себе палец в нос еще глубже, — точно не сможет высунуть его обратно.

А уж, какое впечатление произвел на меня с трудом говорящий по-русски доктор…

И все же, хоть сейчас голова и разламывалась на куски, операция завершилась успешно. Чип внедрен и теперь я могу отправляться за Алиной.

— Вы спятили, — покачал головой Тимур Сулейманович.

Операцию провели вчера утром, а вечером, к радости «хирурга», который, словно торговец на рынке, слюнявя пальцы, считал купюры, я покинул то милое заведение. На поиски больницы и продажу остатков ценностей, чтобы обезопасить Алину, в случае моей неудачи, и на операцию, ушли последние сутки. Все это время состояние моей жены не менялось. Она превратилась в восковую статую, безвольную куклу, казалось, навеки прикованную к больничной койке.

Я сказал, немного растягивая слова из-за лошадиной дозы обезболивающего:

— Вы знаете, что я в порядке.

— Вы хотите отправиться туда, откуда люди сами не возвращаются! — горячо воскликнул доктор. — Как можно вас называть психически здоровым человеком?

Я взглянул пристально, хотя такой взгляд стоил мне больших трудов:

— А как бы вы поступили на моем месте? Бросили ее там?

— Почему «бросили»? Есть же команда профессионалов…

Я перебил ядовито:

— Которая вытянет Алину только, если она встретиться на их пути.

Тимур Сулейманович замолчал. Брови его нависли над глазами, столкнувшись на переносице, а зубы рвали ни в чем не повинный ластик на торце карандаша.

— И, — наконец спросил док, — от меня вы хотите…

Я кивнул:

— Мне нужны гарантии постоянного подключения к Сети. Еще нужно, чтобы вы присматривали за Алиной и регулярно поддерживали со мной связь. — Я легонько постучал мочкой пальца себе по виску. — Эта модель импланта позволяет одностороннюю передачу информации. Без гарантий, конечно, но есть вариант, что я все же услышу ваше послание.

Конечно, я бодрился. После всего произошедшего я остался без копейки, и, если док отказался, не знаю, что делал бы дальше. Но он, покрутив пальцем у виска, мои условия принял. Понял, что меня уже не остановить.

— Тогда, — вздохнул Тимур Сулейманович, — и вы должны выполнить мои условия.

Я насторожился:

— Об этом никакого уговора не было!

— Мы вообще с вами ни о чем не договаривались! — вспылил док. — Вы заявились ко мне уже с потенциально опасным имплантатом в голове и безумными требованиями! На каком черном рынке вы купили эту железяку?! В какой подпольной шарашке ее установили?! Вы знаете, что я могу вызвать психиатров, чтобы они провели ваше полное обследование. И уж тогда-то точно вы никуда не отправитесь!

— Вы этого не сделаете.

— Потому что я понимаю вас, — вдруг отвел глаза Тимур Сулейманович. — Только давайте обойдемся без лишних вопросов, ладно? То, что я не сдаю вас в психушку, еще не значит, что мы с вами заодно.

«Ладно, не вопрос, — подумал я. Действие обезболивающего заканчивалось, и голова болела все сильнее. — Лишь бы ты выполнил свою работу…»

— Что вы хотели? — мой голос показался мне чужим.

— Во-первых, чтобы вы рассказали мне о своих планах.

Я покачал головой, поморщился от усилившейся боли. Голос сломался до хрипа:

— Вам о моих планах уже известно все: отправиться в Пропасть, найти там Алину и привести ее к этим аниматроникам. В этом случае, надеюсь, они вытащат ее в рилайф.

От внимательного взгляда Тимура Сулеймановича не укрылись мои мучения. Он сказал проницательно:

— Мне не нравится эта штука у вас в голове. Кто вам ее устанавливал?

— Это не играет роли. Если она поможет — плевать на все. Что еще вы хотите?

Тимур Сулейманович сокрушенно покачал головой. Заговорил после паузы:

— О работе Гаврилова я знаю очень не много. Мы видимся редко, и я почти не вмешиваюсь в их деятельность, у отдела «А» особенный статус и другие покровители. Но кое-что иногда слышу.

— Что же это?

— Пропасть крадет воспоминания, — сказал док. — После каждой смерти в Пропасти, часть вашей личности исчезает. Я не знаю, как это происходит, но кусочки вашей души сжирает кладбище артефактов. Это очень опасно. Вы и сам не заметите, как забудете мать, отца и все на свете.

— Думаю, я с этим справлюсь.

Док с громким хрустом переломил карандаш.

— Да что с вами такое?! Вы не понимаете? А что если вы забудете саму цель вашего визита в этот ад? Станете там жить?

Об этом я не подумал. И теперь, даже несмотря на мигрень, сердце забилось чаще, а по спине скользнул холодок.

— Что же делать?

— Не лезть в Пропасть!

Я насупился. Док вздохнул тяжело, будто только что взвали на плечи целую гору. Поняв, что отговорить не получится, сказал:

— Рекомендую составить список ключевых воспоминаний.

— Это как?

— Ну, к примеру, у вас была собака?

— Ну.

— Не нукайте! В общем, запишите себе где-нибудь, как только прибудете в Пропасть. Все равно где — в блокнот, на руке, на лбу, в конце концов: была собака. И кличку тоже запишите. И пройдитесь так по всей жизни. Работа, образование, жена, первая любовь, мать с отцом, пристрастия в кулинарии, год потери девственности. Нужно по максимуму сохранить те воспоминания, которые делают вас уникальной личностью.

Пришлось признать, что док дал мне дельный совет. А такими пренебрегать не стоит.

— Хорошо. Сделаю.

— Второе, — произнес док жестко. — Запишите логин моего скайпа и выходите на связь каждые полчаса. Перед сном или выходом в рилайф — отписывайтесь. Если я не увижу сообщения, что вы…

— Понял, — я постарался улыбнуться. — Спасибо вам…

— Да иди ты в жопу, самоубийца! И откуда ты только взялся на мою голову?

* * *

Алина казалась мне призраком, увидеть которого в состоянии только я один. Лежала, но тепла ее тела, дыхания и биения сердца я ощутить не мог. При этом было видно, что каждый день ей дается нелегко. Под глазами появились круги, скулы заострились. У рта пролегли резкие, как царапины на дереве, морщинки.

Я взял ее ладонь в свою и сердце уколола боль. Как истончились эти нежные, ласковые пальчики, как они безвольны и беззащитны.

В тысячный раз я проклинал себя за то, что попросил Алину доиграть за меня тот злополучный рейд! Если бы не это…

Дьявол…

— Я иду за тобой, любимая, — шепнул я, губами касаясь ее волос.

Они все еще хранили любимый ею аромат жимолости и ванили…

* * *

Наглотавшись таблеток, остаток дня я шарил по Сети. Нашел очень приблизительную статистику потенциально опасных игры, из которых чаще всего пропадали люди. Тут же зарегистрировался и баймил, баймил, баймил…

Каждые полчаса таймер вытаскивал меня из виртуальности, я отправлял по скайпу отчет доку. Писал всего два слова, будто безумец: «еще здесь», «еще здесь».

В восьмом часу вечера в рилайф меня вернул дверной звонок. Я долго не открывал, раздраженно матерился. Наконец, когда почувствовал возвращение мигрени, сорвал с головы нейрообруч и отправился в прихожую.

Сначала я подумал, что заявились наши с Алиной друзья. Ну, утешить, поддержать, еще какой-нибудь подобной глупости наговорить. Но на полдороге понял — друзья не стали бы жечь звонок. Да и попытались бы по мобильнику связаться…

Я отпер замки и отворил дверь.

— Ты решил от нас убежать? — не спросила, а заявила Зинаида Альбертовна.

— Убежать? — спросил я в недоумении.

— Почему двери не открываешь? — как цепные ротвейлеры подгавкнули Стелла и Софья. — Скрываешься?

Они оттеснили меня к стене. Не разуваясь, прошли в квартиру.

— Да от кого мне скрываться? — опешил я, массируя виски.

Но меня уже не слушали — троица прошла в спальню, где в динамиках КВП звенели сталью мечи.

— Жена в коме, — с отвращением скривилась Зинаида Альбертовна, — а этот чмошник в игры играет… Тьфу!

— Подлец! — рявкнула с правого боку Стелла.

— Выродок! — корабельным колоколом отозвалась Софья. — Как таких земля носит?

Я ощутил, как иссякает мое терпение и сердце переполняет злость. Эти старые суки меня отвлекают, когда, вполне возможно, я так сильно нужен Алине именно сейчас!

— Что вам здесь нужно? — сквозь зубы процедил я.

— Что НАМ ЗДЕСЬ нужно? — Зинаида Альбертовна круто развернулась на каблуках. Ее буравящий душу взгляд впился в меня. — Мы пришли проверить, что ты собираешься делать с НАШЕЙ квартирой!

— Это квартира Алины, — возразил я.

— А значит — наша! — завизжала Стелла, потрясая телесами. — Ты не вякай ваще, скотина!

— Я ее муж, — бросил я, чувствуя, что еще немного, и начну убивать. Какая-то непривычно холодная ярость заполнила голову. Я сказал ровно: — Пошли вон отсюда, стервятники! Иначе вызову полицию!

Стелла и Софья испуганно переглянулись, их мучнистые лица стали багроветь, в глазах вспыхнула ненависть. Но Зинаида Альбертовна оказалась более опытной. Вздернув нос, выплюнула:

— Пойдемте девочки. Кажется, с этим паразитом без суда не разобраться. Что ж, мы еще посмотрим, кто из нас стервятник.

— Посмотрим! — не удержалась Стелла и рывком, так, что от удара задрожали стекла в окнах, захлопнула за собой входную дверь.

* * *

Неделю я не вылезал из виртуальности…

Во многих играх докачался до таких высот, о которых раньше не мог и мечтать. Но теперь все было безрадостно. Сутками я играл в опостылевшие фэнтези, летал на космических истребителях, строил империи, но Пропасть не желала меня забирать.

Потом меня насильно вытащили на несколько часов в рилайф. Словно зомби, я выслушал длинную речь адвоката Зинаиды Альбертовны и поддакивающего участкового. Не все услышал, но понял следующее: квартира была куплена Алиной ДО нашей свадьбы, а значит — права на нее имеет и теща. О чем свидетельствовала какая-то бумажка, которой злорадно потрясала Зинаида Альбертовна.

Участковый покосился на меня с сочувствием, развел руками:

— Выгнать мы вас не выгоняем, но нужно, чтобы вы обеспечили гражданке доступ к жилплощади.

— Как это «не выгоняем»?! — вспылила теща. — Вы посмотрите на него! Он же наркоман! От него разит, будто он под себя ходит!

Потом от скандала я отключился. Отдал ключи теще, собрал КВП и пару необходимых вещей и поехал к Алине.

Устроившись в углу полутемной палаты, прямо на полу, запустил игру. И, перед тем, как отправиться в очередной рейд, шепнул тоскливо:

— Забери меня…

Ответом мне была опостылевшая тишина. Но я кивнул, будто услышал ответ. Не слишком отдавая себе отчет в том, что делаю, будто загипнотизированный, увенчал голову нейрообручем и дал команду «на погружение».

И совсем не удивился, когда вместо реальности волшебного королевства, ощутил резкую боль.

Меня словно разрывало на части.

Земля ушла из-под ног, я ухнул в пустоту. В ушах загудел ветер, а глаза ослепила белоснежная вспышка…

Пропасть разверзлась подо мной…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Странник

Глава 1. На дне…

Минуту… две? Может быть — час? Не знаю, сколько я плаваю в красно-желтой пустоте. Будто нахожусь в кожаном пузыре, который не пропускает звуки. Почему-то возникает ассоциация с утробой…

Понемногу начинает работать сознание: уже не просто блеклые мыслишки лениво ворочаются в черепе, как новорожденные личинки, а подключились более сложные процессы, — память, ассоциативное мышление. Мне это напомнило конструктор, только вместо кубиков — кусочки моей души.

«Словно мою личность по байту воссоздают в Пропасти!» — пронеслась волнующая мысль.

Но развить мысль не дали.

Я услышал вкрадчивый шепот:

— Нет для человека ничего более ужасного, чем неопределенность. Нечто, не имеющее имени, страшит любое разумное существо. Даже концу всего сущего и смерти люди дали имена. Они считают, что, если у врага есть имя — его можно сокрушить. А потому, следуя извечной традиции, я предлагаю тебе выбрать для себя имя.

Голос шелестит в сознании. Я словно Адам, внимающий лукавому Змею.

— Выбери имя, странник. Ограничений нет. Только учти: за некоторые варианты тебя могут убить. Людей раздражают оскорбительные или нечитаемые имена.

Так, кажется я разобрался. Это такая хитрая регистрация.

Хм… как обозваться-то?

Я не вижу и не ощущаю своего тела. Но, попытавшись заговорить, слышу свой голос:

— Ну, пусть будет «Странник»?

— Хорошее имя. Однако необходимо предупредить, что люди с именем «Странник» уже топчут просторы Девяти миров. Возможно, они захотят убить двойника. Ты готов в бою отстаивать право носить это имя?

О-па… оригинальное предупреждение о занятом никнэйме.

— Хорошо. Тогда выберу «Стрелок».

— Неплохо, — шепчет голос чуть насмешливо. — Но прими к сведению, что люди с именем «Стрелок» в недавнем прошлом устроили массовую бойню, выясняя, кто из сорока двух обладателей этого имени — истинный Стрелок.

Черт возьми!

Не думал, что это такой распространенный ник…

И тут меня поразила идея!

— А свободно ли имя «Queen Lich»?

За короткую, в секунду, паузу, я успеваю отчаяться и вновь обрести надежду.

Невидимка вздыхает:

— Увы, и его уже носит один из жителей Девяти миров.

Господи!

Я на верном пути! Алина здесь! Более того, теперь я точно знаю, что она не сменила ник и найти ее будет легче. Самую чуточку, но — легче.

— Выбери имя, странник, — напомнил «Змей» с легким укором. — И пусть оно будет оригинальным. Тебе с ним еще жить.

Подумав немного, я говорю:

— Виджилант Овердрайв1.

Это имя когда-то придумала Алина. Мне требовался уникальный ник для регистрации в популярной когда-то игре — «Престолы: Войны королей», и Алина справилась с задачей мгновенно. Меня всегда удивляла ее фантазия, у меня не было и тысячной доли ее воображения.

Секунду ничего не происходило. Потом голос заревел:

— Да будет так, странник, назвавшийся Виджилантом Овердрайв!

И этот рев прорвал красно-желтую плоть утробы. Кожаный мешок лопнул. Громкий хлопок ударил по ушам, словно в кабине сверхзвукового истребителя нарушилась герметичность.

Я закричал от боли.

И в ту же секунду увидел, что мое бесплотное тело стало явным: возник из ничего скелет, поползли змеями сухожилия и вены, наросли мышцы, скрылись под кожей.

А затем меня потащило вниз…

Глава 2. Горячий прием

Я лежу на траве и смотрю в подернутое желтыми облаками небо, видимое в прорехах древесных крон. Шелестят листья под легким ветром, чирикают птички. Прохладная земля холодит лопатки.

­— Значит, — шепчу, — вот и приняла меня Пропасть.

Голос, кажется, не изменился.

Я поднимаю руку, оглядываю со всех сторон. Потом принимаю сидячее положение и осматриваю свое тело.

Не могу поручиться, но, кажется, точь-в-точь, как и мое настоящее туловище. Вплоть до родимого пятна на ноге и шрама на локте, оставшегося с детства, когда я грохнулся с велосипеда.

Одно изменилось — я в другой одежде. Теперь на мне серая футболка и серые же джинсы без логотипов. И все.

«Нет, — думаю, — не все…»

Подушечки пальцев без труда нащупывают за левым ухом небольшую шишку. Прикасаясь к ней, вызываю окно Меню.

Люминофорная рамка скрывает лесок, я вижу схематическое изображение человека в кругу. Оно напоминает знакомого каждому Витрувианского, только нет квадрата и даже приблизительных черт лица. Просто зеленая рамка. Хотя фигура, конечно, мужская. И видно это не только по узким бедрам и широким плечам, — между ног довольно узнаваемо очерчен пенис с яичками.

Подавшись наитию, я тряхнул головой, прогоняя Меню. И сразу, как ребенок, оттягиваю край джинсов.

— Все предусмотрено, — убеждаюсь я.

В некоторых играх намерено делают персонажей бесполыми, как кукла Кен. Пропасть, к счастью, реалистичное и приятное исключение.

Я вновь касаюсь шишки за левым ухом и возвращаюсь в Меню.

Справа от круга с контуром тела я вижу таблицу. Она не блещет разнообразием.

Виджилант Овердрайв [0]

Развитие в классе: 0.

Репутация: новичок.

Очки формирования: 1 [суточная доля — 1].

Наличность: 0.

Особые свойства: нет.

И никаких пояснений, никакого окна помощи.

Что ж, придется набивать шишки на собственном опыте.

Я тряхнул головой, полупрозрачное Меню исчезает. Поднимаюсь и оглядываюсь.

За спиной невысокий, этажа в три, но отвесный склон. Туда не подняться. С трех остальных сторон одинаково реденький лес. А перпендикулярно склону змеится в траве еле видимая тропинка. Скорее даже не тропинка, а след в виде примятой травы.

— Намек понятен, — говорю я и двигаюсь туда.

Сердце бьется учащенно, я то и дело озираюсь. Не от страха, я немного нервничаю. Еще нигде не читал, что Пропасть обещает легкую прогулку. Но редкий лесок… нет, скорее — загибающаяся от засухи роща просматривается насквозь. Нигде нет коварных монстров и страшных чудищ. Только небо неуютно желтое от странных, словно из пыли, облаков.

«Так и свихнуться недолго, — думаю. — Не удивительно, что здесь все маньяками становятся!»

Шагая по тропинке, начинаю копошиться в памяти. Вспоминаю прошлую жизнь, Алину, последние события, мелкие детали из детства, дни рождения, родителей и друзей. Странно, но я замечаю, что реальный мир теперь кажется сном, слишком подробным, живым, ярким, но — сном. А Пропасть — наоборот. Единственно верной и истинной реальностью. Однако, слава богу, пока ничто не забыто. И я вновь понимаю, что совет доктора записывать прошлое — полезный. Его можно даже немного модернизировать, проапгрейдить…

Не успеваю додумать, как что-то мелькает на периферии зрения. Спину обливает холодом, ноги вдруг подгибаются. Я спотыкаюсь о не вовремя подвернувшийся древесный корень. В колени бьется земля, а над головой что-то проносится со свистом. Так близко, что волосы больно рвануло.

Сердце замирает от страха. Я слышу короткое ругательство, но оборачиваюсь не на голос справа, а на тупой деревянный звук слева. И в желудок словно опускается глыба льда.

В стволе тополя торчит кривоватая стрела с примотанным черной нитью утиным оперением: серое чередуется с белым и блестяще-зеленым. Из трещин коры, как слезы, течет живица.

«Бог ты мой! — проносится у меня в голове. — Бог ты мой!»

Что-то происходит со мной. Страх сковал тело, не могу пошевелить ни рукой, ни головой. Однако обострившийся слух улавливает опасный звук: скрип натягивающейся тетивы. От этого скрипа мышцы на спине деревенеют, словно тело представило, как его пронзает кривая стрела.

Второй выстрел, кем бы ни был стрелок, произведет наверняка! Особенно, если я так и продолжу изображать статую, как распоследний идиот.

И все же двигаться в столбняке почти невозможно. Невероятным усилием воли я заставляю себе оттолкнуться ногами, прыгнуть, как жаба. Прыжок получается слишком неуклюжим и медленным. Хотя и спасает от верной гибели.

В полете мою лодыжку обжигает, я вскрикиваю от неожиданной боли. И плюхаюсь на пузо. Тут же переваливаюсь на бок и подтягиваю ноги. Вижу, что джинсовая ткань удивительно ровно рассечена, а края разреза быстро темнеют от крови.

И тут я замечаю стрелка.

Он метрах в пятидесяти. Раздвинув кусты, выхватывает из колчана за спиной новую стрелу. Я мельком отмечаю, что у каждой разное оперение. Стрелку лет двадцать на вид, точнее определить нельзя из-за слоя засохшей грязи на лице. По-видимому, она должна заменять маскировочный грим. Стрелок в таких же, как и у меня, серых джинсах, но на груди черная рубашка с оторванными рукавами, а поверх — кожаная безрукавка.

Я перехватываю взгляд стрелка. И он приводит меня в чувство.

В голубых глазах пацана нет злобы или ненависти, нет жажды крови или огонька охотничьего азарта. В них раздражение и желание поскорее меня прикончить. Так может смотреть на дичь привыкший к убийствам охотник. А охотник с жертвой в переговоры не вступает.

«Бежать!» — вспыхивает в мозгу единственно верная мысль.

И я кувыркаюсь в кусты. Вскакиваю и кричу от боли в лодыжке, но бегу. Свиста стрелы не слышно, а значит, — я все еще в прицеле. Охотник ждет удобного момента. И это заставляет мое сердце колотиться с утроенной частотой. Спина намокает от пота, подмышками скользкий жар.

«Твою мать!»

Думать связно не получается, в ушах гудит, страх сковывает движения. Забываю обо всем на свете: о том, что это игра, что роща не настоящая, как и смерть на острие стрелы. Чувствую лишь отчаяние загнанного животного, и единственное, что могу предпринять — начинаю удирать зигзагом.

Ледяной душок смерти ощущаю раньше, чем слышу молниеносный и резкий свист рассекаемого воздуха. Инстинктивно меняю направление, больно ударяясь в древесный ствол. Сдираю о трухлявую кору кожу на плече, и тут же, рядом с головой, в дерево громко и зло бьет. Отлетая, щепки царапают лицо.

В ужасе я кричу и отшатываюсь. Спотыкаюсь, запутавшись в траве, и падаю на спину. Чувствую, как выпучены мои глаза, но ничего поделать с собой не могу. Как зачарованный, пялюсь на стрелу, пронзившую тополь насквозь! Насквозь!

«Боже ты мой! Кто должен выпустить эту стрелу, чтобы она пробила десятисантиметровой толщины ствол?!»

Наконечник, торчащий с другой стороны ствола, заставляет меня вскочить и вновь обратиться в бегство. Он весь покрыт зубчиками, словно рыболовный крючок. Игрушка настоящего мучителя и садиста. Такой попадет в тело — и уже никогда не вытащишь.

— Стой! — раздается резкий окрик. — Да стой же ты! Парень, я обознался! Подожди!

Я ломлюсь, как лось, сквозь кусты, прыгаю через поваленные бревна и мелкие овраги. Не возникает даже тени желания остановиться. Не верю я ему, хоть убей — не верю!

— Стой, сука!

Одновременно с последний звуком, справа от меня проносится стрела. Она мчится, буквально раздирая воздух. Секунду я еще вижу неуклюжее оперение, а потом стрела пропадает. Скорость не намного меньше пулевой!

«Что ж у него за лук такой?!»

Эта мысль заставляет обернуться. Ну, точно говорят, — любопытство кошку сгубило…

Все забывается, когда вижу стрелка в полный рост.

Он бежит по-волчьи, спокойно, размеренно. Я замечаю у него на груди толстую нитку, на которой болтаются пучки волос: черные, рыжие, золотистые. Почему-то они напоминают ожерелья маньяков, где обычно болтаются отрезанные уши. Но больше всего меня поражает правая рука стрелка. Она просто огромна! Правое плечо мощное, крутые мышцы напоминают огромные валуны, облизанные водой. Бицепсы играют под кожей, словно там ползают жирные змеи. Кажется, что парню пришили руку Кинг-Конга!

Он замечает мой взгляд и улыбается. На бегу накладывает на тетиву новую стрелу. Мышцы вспухают, когда слышится тугой скрип, а толстое, в три пальца, древко лука сгибается. И неведомая сила заставляет меня прыгнуть. В ту же секунду слышится дикий визг рассекаемого воздуха, мелькает размытый силуэт стрелы… ф-ю-ю-ю-ть!!. И порывом ветра качает листву.

— А ты проворный! — смеется лучник злобно. — Но я и не таких мочил. Стой смирно, козел, и я убью тебя быстро!

— Хер тебе, — шепчу, отползая за кусты.

Там вскакиваю на карачки и в таком положении бегу. В том месте, где я только что находился, что-то хлестко бьет по листве, от пронзительного свиста сердце замирает.

Коварный сукин сын! Бил на упреждение. Страшно даже подумать, что было бы со мной, затаись я в кустах…

Следующую минуту моя голова пуста. Я бегу, не чувствуя тела. Все мое внимание поглощено землей под ногами. Корень — прыгаю, кочка — прыгаю, кусты — забираю в сторону.

На секунду мне кажется, что преследователь отстал. Но, огибая очередной куст, правое плечо обжигает мгновенной болью. Визг бьет по барабанным перепонкам, стрела исчезает где-то вдали. А я, скосив глаза, чувствую, как желудок болезненно сворачивается узлом.

На плече аккуратно разрезана футболка, в дыре я вижу широкий порез, сквозь который белеет кость. И пусть рана мгновенно заполняется кровью, которая щедро пропитывает футболку, но эта белизна остается перед глазами надолго.

«Бежать! — пульсирует в голове. — Бежать зигзагом! Менять направление, петлять, не повторять маневры…»

— Да что ты как баба?! — в голосе лучника ярость. — Петушара конченый! Не ссы! Будь пацаном!

«На хер! — думаю. — На хер пошел!»

Но везение продолжается недолго.

Хриплый стон вырывается из моей груди, когда выбегаю на опушку рощи. Впереди — склон без единой травинки и деревца!

«Мне конец…»

«Беги, сука! — ору я мысленно. — Не о себе думай! Думай об Алине! Беги, мать твою, Форест гребанный, беги!»

И я бегу.

Внизу, в долине, вдруг замечают непонятное сооружение. То ли дом, то ли пароход, то ли черт знает что. Одно точно — в окнах там горит свет! И это почему-то внушает надежду. Я воспрянул, заработал ногами резвее.

На секунду я обернулся.

Лучник замер на опушке. Один глаз закрыт, второй непрерывно следит за мной…

А-а-а-ай!!!

По большому пальцу на ноге что-то больно бьет, и я лечу кувырком. Несколько раз земля меняется с желтым небом, а потом в спину ударяет с такой силой, что внутренности превращаются в камень. Я качусь по склону, расшибая в кровь локти и колени, царапая лицо. В рот набилось пыли.

По инерции меня перевернуло еще несколько раз, но, наконец, я перекатываюсь на бок и вскакиваю. Получается из рук вон плохо, вновь плюхаюсь на задницу. Сердце колотится, руки трясутся, ноги стали ватными.

Но я не понимаю, почему лучник так и не выпустил стрелу. Он до сих пор держит меня на мушке, но…

За спиной мощно гремит выстрел. Я машинально падаю на брюхо и закрываю затылок руками.

— Не стреляйте! — ору. — Я безоружен.

На мгновение я будто увидел хищнический оскал стрелка. После такого всегда стреляют. И пуля пробьет мне спину, расколотив позвоночник. Накрутятся на раскаленный кусочек свинца внутренности, хлынет пузырящаяся кровь. Так я и сдохну, лежа мордой в пыли…

Но выстрелов больше нет.

Пару минут я так и лежу, едва переводя дух. Потом осмеливаюсь поднять взгляд.

Лучника на опушке нет. Чертов маньяк исчез.

Зато позади меня слышится уверенная поступь.

— Не стреляйте! — кричу опять. — Я безоружен!

— Расслабься, парень, — раздается хриплый голос. — Сегодня тебе везет, ночь встретишь живым. Хотя, неизвестно, к добру ли это…

Глава 3. Форпост

Подняться я решаюсь не сразу. Смысл слов доходит с трудом. Сердце все еще бьется по-заячьи, в висках пульсирует кровь.

— Ты можешь встать? — слышу хриплый голос. — У тебя кровь течет.

Я мысленно перевожу дух и приподнимаюсь на локтях.

— Пара царапин, ничего серьезного.

Слова даются с трудом. Приходится их буквально выталкивать. Да еще и следить, чтобы не заикаться.

Я оборачиваюсь.

Передо мной стоит, широко расставив ноги, нечто среднее между престарелым Клинтом Иствудом и Риддиком. Мужик в кожаных штанах, кое-как заправленных в сапоги. На пятках нечто вроде шпор. У мужика широкая грудь, мышцы видны даже под просторной байковой клетчатой рубахой и кожаным жилетом. Длинные русые волосы, свалявшиеся, грязные, покрытые пылью, ковбой связал в конский хвост. Одно глаза не хватало. На его месте расплавленная монета, скрывающая глазницу. Зато второй глядит внимательно и оценивающе. Руки мужик скрестил на груди, но я понимаю, что это всего лишь жест. Мой новый знакомый не производит впечатления легкомысленного человека. Наверное, это из-за двух невероятно огромных револьверов на его поясе.

— Ты кто? — спрашиваю.

Почему-то мой неуклюжий вопрос расслабляет «ковбоя». На квадратном лице, наполовину заросшем неровно подрезанной щетиной, мелькает бесшабашная улыбка:

— Я тот, кто, возможно только что спас твою душу. Ангелом-хранителем можешь не называть, но вот кружку пива поставить обязан. Хотя бы за трату патрона. Зря я, что ли, формпойнты на него тратил.

Я не все понимаю, но время вопросов еще не настало. «Ковбой» бросает взгляд на опушку леса, кивает:

— Пойдем, потеряшка. Кажется, твой друг кентавр сбежал, но расслабляться не стоит. Да и подлатать тебя надо.

Я только киваю и пылю вслед за спасителем.

Постепенно сердце перестает выпрыгивать из груди, в голове проясняется. И я замечаю, куда меня ведут.

Более всего это напоминает классическую «хрущевку», из которой, как поганки из пня, растут три высокие башни. Круглые, покосившиеся, с зубцами наверху.

«Ковбой» перехватывает мой взгляд и смеется:

— Строили как умели. Не для эстетов, конечно, но даже на это потратили формпойнтов столько, что вспомнить страшно. Зато теперь мы здесь настоящие хозяева.

Я благоразумно решаю не вспоминать лучника.

Мы подходим к единственному подъезду «хрущевки». Это настоящие двустворчатые ворота: толстые доски, обитые листовым железом.

— Открывай, Славон! — кричит «ковбой». — Гостя привел.

За дверью гремят замки и цепи, что-то скрежещет. Наконец, одна створка двери со скрипом отворяется.

Перед тем, как войти, я все же оглядываюсь. Но в свете заходящего солнца лучника не видно.

* * *

Внутри странное здание уже ничем не напоминает привычный дом. Сразу за воротами большой холл, забитый ящиками, лавками и мешками. На меня с подозрением косятся два дозорных: оба качки, в коже и с револьверами в кобурах. Я мельком отмечаю, что оружие какое-то слишком уж древнее и массивное.

— Пойдем, — кивает мой спаситель, — к врачу отведу.

Я вновь иду следом.

Полутемный холл выводит нас то ли в салун, то ли в бар. Стойка из грубо оструганных досок, вместо стульев — ящики. Столов мало, но и те необычные: кривые, сбитые из досок, опирающиеся на пеньки. На стенах развешены жестяные лампы, в них, плавая в масле, чадят фитили.

В баре человек десять. Разговоров почти не слышно. Кто-то глушит пиво, трое бросают кости. Один, у самой стойки, ловит взгляд бармена и оборачивается. В миг оценивает мою одежду, поднимает рюмку с каким-то пойлом и каркает:

— Добро пожаловать в ад, грешник!

На его слова никто не обращает внимания.

Мы выходим из бара и двигаемся по коридору. Минуем несколько дверей. Везде полутьма. Пахнет пылью, сырым деревом и дегтем. Редкие масляные лампы почти не дают света, зато от дыма свербит в горле.

— Эскулап! — бьет кулачищем в одну из дверей «ковбой». — Ты еще не сдох?

За дверью слышатся шаркающие шаги, щелкает замок. Я с трудом давлю в себе крик.

На пороге сгорбленный старик с вытянутой собачьей головой, покрытой свалявшейся седой шерстью и крошками. Глаза у старика человеческие, желтые, с сетью полопавшихся сосудов.

— Я буду жить, Тамерлан, — хрипит старик, — когда твои кости уже сгниют в земле.

Тамерлан громко и весело ржет. Его широкая ладонь хлопает меня по спине, едва не сбивая с ног.

— Гляди, старый псих, я тебе пациента привел. Только не преврати его в жабу.

Глаза старика обращаются ко мне, во взгляде брезгливость. Но врач молчит. Он отступает в сторону, делая приглашающий жест.

Я прохожу в кабинет. Сильно воняет горелым воском от двух плавящихся свечей, сушеными травами и спиртом. На столе толстый, сантиметров в двадцать, фолиант. Желтые страницы из неуклюже выделанной кожи исписаны мелким почерком. На одной стене ряды полок, заставленных банками, мензурками и прочей алхимией. В некоторых плавают мерзкие твари.

— Снимай футболку, — командует старик. — Да поживее!

Я подчиняюсь. Сердце екает, когда старый хрыч подходит ближе и шумно втягивает собачьим носом воздух.

— Отравы нет, — резюмирует. — Раны не глубокие, лихорадки тоже нет. Тамерлан, на хрена ты его привел? На нем пара царапин — само заживет.

«Ковбой» пожимает плечами.

— Ну, а вдруг…

— Вдруг, — заявляет старик назидательно, — это когда твой папа маме сообщил, что у него кондом лопнул, а мама от аборта отказалась. Вот это — вдруг.

Тамерлан громко, как конь, ржет. А врач хватает меня за руку и вкладывает в ладонь что-то холодное.

— Лист подорожника, — страшно ухмыляется его звериная пасть. — Промоешь рану чистой водой, приложишь подорожник. Если к утру не помрешь — жить будешь.

— Хороший у вас врач, — говорю я, когда за нами захлопывается дверь. — Душевный.

— Он такой, — кивает Тамерлан. — Слышь, потеряшка, ты пиво пьешь?

— Ага. Особенно — за чужой счет.

— Сволочь. За чужой выпьет даже Иисус. Ну, ладно, пошли в бар. Хочу выслушать твою историю.

* * *

Пиво оказывается кислым и очень крепким. Буквально после пары глотков в голове сладко плывет.

Мы сидим на ящиках. Бармен со словами «в первый вечер — за счет заведения» поставил предо мной побитую алюминиевую миску с томатный супом с бобами и мясом и толстостенную стеклянную кружку пива. Свою Тамерлан уже успел ополовинить.

Желающих выслушать меня набралось человек пять. Остальные разошлись по своим делам. А игроки в кости на меня вообще внимания не обратили.

Каждый из местных одет в странные наряды. Вроде бы все нормально: джинсы, кожа, рубахи. Но все равно остается нечто неуловимо особенное, будто одежду эти парни шили сами. Ощущение усиливается и видом непривычного оружия. Почти у всех на поясе ствол, но револьверы, хоть и громоздкие и неуклюжие, только у Тамерлана. У других это безумная смесь пистолей и самострелов. Таких, как если бы эти самострелы делали в двадцать первом веке.

Черпая деревянной ложкой суп, закусывая черным хлебом, я вкратце пересказываю свою историю. Конечно, не упоминая ни отдел аниматроников, ни Тимура Сулеймановича.

— Ну ты, брат, и редкостный кретин, — уважительно говорит бармен — высокий, тощий грузин с пышными, блестящими от жира волосами, зачесанными назад. Плюет в стакан, который после этого долго трет грязной тряпицей. — Какой дурак сам в Пропасть лезет?

Остальные поддакивают, глядя на меня со странной смесью жалости и брезгливости, будто на юродивого. Лишь Тамерлан тяжело вздыхает, будто вот-вот помрет.

— Сами вы кретины, — говорит. — Не видите, у парня — любовь…

— У парня с мозгами проблемы, — лениво парирует бармен.

Тамерлан долго глядит на меня, потом переводит взгляд на бармена. Спрашивает сипло:

— Вот скажите, а за кем из вас родные полезли в Пропасть? Что молчите? То-то же… а он — не сдрейфил, телку свою не бросил. Молодец, Виджилант, хоть ты и дурак.

На секунду мне кажется, что все чего-то ждут.

Я поднимаю взгляд, гляжу на бармена. Тот локтем тычет Тамерлану в бок. Ковбой кряхтит, но спрашивает:

— Итак, Видж, парень ты, вроде, нормальный, хоть и долбанутый на всю голову, но… Кто ты на самом деле? Я имею в виду: кто ты по профессии?

Даже игроки в кости затихают. Слышно, как в холле кашляют стражники. У меня мурашки бегут по спине при виде страстной надежды в глазах собравшихся.

— Вы будто съесть меня хотите, — говорю.

Шутка повисает в воздухе. Тогда я признаюсь:

— Ну страховой агент, а что…

Это нужно было видеть. Так разочаровываются люди, которым объявили, что они выиграли миллион баксов в лотерею, а потом им сообщили, что победитель — просто однофамилец. Мол, ошиблись, позвонили не тому, не обижайся.

— Гребаный страховой агент, — скрежещет зубами бармен.

В его глазах едва ли не стоят слезы.

— Твою мать, — лаконично реагирует одни из мужиков.

Его товарищ еще проще — харкает на пол и уходит.

Тамерлан глядит в опустевший пивной бокал. Видно, что мысленно он проклинает всех на свете.

Бармен кривится:

— Я же говорил, что в игры серьезные и полезные обществу люди не играют. Только пацанва и офисный планктон. Какой от него здесь будет толк? Слышь, агент, может ты еще и москвич?

Я киваю.

— Охереть подарочек, — качает головой бармен. — Просто зашибись.

Тамерлан, наконец, поднимает взгляд, роняет мрачно:

— Да ладно тебе, Два-по-сто, че прицепился к человеку? Неси лучше еще пива.

— А кто платить будет?

— Конь в пальто! Тащи пиво.

Бармен со странным именем Два-по-сто поднимается из-за стола, забирает тряпицу и стакан. Говорит, косясь на меня:

— Грохнуть бы тебя, страховой агент. Ну куда подевались нормальные мужики? Куда ни плюнь — то педик, то офисный планктон, то москвич. Парадокс!

Остальные мужики тоже расходятся. Игроки в кости теперь болтают камни в деревянном стакане особенно зло.

— Что это все значит? — спрашиваю.

Тамерлан пожимает плечами:

— Это значит, Видж, что тебе придется здесь очень и очень несладко. В нашем форпосте не любят бесполезных людей. Да и в Пропасти вообще они надолго не задерживаются.

— А куда, — спрашиваю, — деваются?

— Мы на них потом охотимся, — сообщает Тамерлан. — Как на мутантов. Чтобы опыт набить.

Глава 4. Жизнь на дне

Два-по-сто с грохотом опускает на стол две кружки, коронованные пенными шапками.

— И рыбки, — просит Тамерлан, — не жрамши с обеда.

— А вашему другу? — елейным голосом осведомляется Два-по-сто. — Карпаччо из лосося или, может быть, пармезану с креветками?

— Пармезан с креветками не едят, — обижаюсь я.

— Не будь жопой, Два-по-сто, — соглашается Тамерлан. — Тащи рыбу и подсаживайся к нам.

Два-по-сто в страхе выставляет мокрые от пива ладони, в голосе появляется грузинский акцент:

— О, нет-нет, мне не нужен страховка! Слушай, зачэм чурка страховка?!

— Да пошел ты, — машет рукой Тамерлан, но морщины на его лбу разглаживаются и на губах мелькает улыбка.

Через пару минут на столе появляется деревянная миска, доверху заполненная какими-то жареными в муке уродцами, которым Тамерлан с хрустом начинает обгрызать плавники. Для себя Два-по-сто приготовил бутылку водки и рюмку.

— Ну, последний романтик на земле, — ядовито говорит Два-по-сто и поднимает рюмку, — ты хоть понимаешь, где очутился?

Вопрос, понятное дело, адресован мне. Я сгребаю со дна миски остатки бобов, отправляю в рот и говорю:

— Понимаю. Но…

— Прожуй, Видж, всех клиентов потеряешь.

— Не перебивай, — дергает плечом Тамерлан, отрывая голову рыбке-уродцу.

Два-по-сто оставляет его выпад без внимания и опрокидывает рюмку в рот.

— Понимаю, — говорю, — но только в общих чертах. Я заглядывал в профиль, но там ни черта не понятно, ни подсказок, ни обучения…

— Обучения?!

Два-по-сто радостно ржет. Тамерлан давится рыбой.

— Пошли вы к черту, — говорю обидчиво и надолго замолкаю, погружая губы в пенную шапку.

На сытый желудок пиво идет хорошо и гладко. Настолько, что я нагло отрываю плавник от одного уродца из миски Тамерлана и начинаю грызть.

— Москвичи, — многозначительно кивает на рыбу Два-по-сто. — Я тебе говорил, Тамерлан, это паскудный народ. Сегодня ты им поможешь, а завтра они уже будут жить в твоей квартире.

Тамерлан передвигает миску на середину стола.

— За все он расплатится, — говорит, — не жлобься. Так что тебе непонятно, Видж?

— Да все, — признаюсь. — Вот, к примеру, что это за формпойнты такие? У меня один есть.

Два-по-сто лихо стучит опустевшей рюмкой по столу и наполняет ее в третий раз.

— Очки Формирования это, — говорит Тамерлан, грустнея. — Самая ценная штука в этой гребаной Пропасти. Мамой клянусь.

Я молчу, обдирая мясо с костей уродца.

— Очки Формирования, — рассказывает Тамерлан, — это то, что не дает тебе здесь подохнуть.

Начиная с первого уровня, как я узнаю из последующего сбивчивого объяснения, каждому игроку выдают в сутки определенное количество формпойнтов. Чем выше уровень, тем щедрее суточная норма. Другим путем очки Формирования получить невозможно.

— На первом уровне их дается ровно столько, — объясняет Тамерлан, — чтобы ты не помер от голода. На простейшую пищу тратится одно очко.

— Не понял, — качаю головой. — Это валюта такая?

— Нет, — вклинивается Два-по-сто, — не валюта. Формпойнты. Короче, берешь кусок земли, либо дорожной пыли, либо камень, черт тебя дери. Применяешь к этому предмету формпойнты и выбираешь в Каталоге желаемый результат формирования. Бац! И у тебя в руке уже стакан безвкусной, но питательной жижи. До следующего дня прожить можно.

— Это можно провернуть с любым предметом в Пропасти?

— Абсолютно, — строго кивает Тамерлан. — Даже со своим телом.

Выражение на моем лице веселит Два-по-сто, а Тамерлан, грустно наблюдая, как я расправляюсь с рыбой и пивом, объясняет:

— Ты можешь взаимодействовать с любым предметом в Пропасти. Абсолютно с любым. На самом деле вся эта гребаная Пропасть состоит из небольших доде… додека…

— Додекаэдров, — по слогам говорит Два-по-сто. — Это такой шестигранный шарик. Короче — атомы Пропасти.

— Один кусок — один формпойнт. Есть у тебя сотня формпойнтов, — сможешь сделать что-нибудь крутое. Например, рабочий револьвер. Понадобится с пару десятков различных операций: сформировать из Пропасти железо, порох, латунь, дерево или кость на рукоятки, свинец для пуль. Потом обработать на станке или, если и вовсе щедрый псих, вновь сформировать и придать частям нужную форму. Но…

Тамерлан взмахивает рыбьим скелетом и прикладывается к стакану.

— Но для этого, — заканчивает за него Два-по-сто, — нужно обладать чертежами. Нужны знания, как и что работает.

Вот зачем они спрашивали о моей профессии!

— Именно, — кивает Тамерлан. — Нам здесь нужны все: токари, оружейники, инженеры, строители, врачи и повара. А прет, мать их за ногу, сплошной бесполезный люд. То рекламщик на пороге форпоста нарисуется, то, прости господи…

— Страховой агент, — выдыхает Два-по-сто.

Бармен опрокидывает в глотку еще одну рюмку и с печалью затыкает горлышко бутылки кукурузным початком.

— Понимаешь, — говорит, — формпойнтами можно сделать все, что угодно. Но это слишком ценная валюта, чтобы их тратить на все подряд. Лучше один раз потратить тысячу формпойнтов на создание токарного станка, конечно, если знаешь его устройство, и пилить продукцию, чем всю жизнь заниматься тем же самым, но за очки Формирования. Кроме того, если ты обладаешь чем-нибудь особенным, станком каким-нибудь, — очки на создание предметов больше не тратишь, зато люди тебе будут нести деньги. Вот так.

Угу. Кое-что понятно. Но подробности оставим на потом.

— А как, — спрашиваю, — применять формпойнты к телу?

— Так же. — Говорит Тамерлан. — Нужно лишь знать анатомию и понимать, чего ты хочешь добиться. Хочешь стать сильным? Увеличивай мышцы. Можно сделать скелет более прочным, можно сменить его форму, можно отрастить второй член, а можно вообще вживить в спину стрелу от подъемного крана и работать эвакуаторщиком!

Я не обращаю внимания на сарказм Тамерлана.

Сразу вспоминается лучник из лесу. Вот почему у него одна рука, как у Кинг Конга — чтобы бить мощно и сгибать толстый лук. И это объясняет, почему у местного доктора звериная физиономия. Они сами подгоняют свои тела под необходимое занятие.

— Учти, — говорит Тамерлан, — ХаПэ, сиречь, здоровья, в Пропасти тоже нет. Физиология у нас полностью человеческая. На первый уровнях, по крайней мере. Можно любого прикончить одной пулей, если выстрелить в сердце или голову.

— А потому не зли никого понапрасну, — говорит Два-по-сто и не выдерживает и вновь наполняет рюмку. Кажется, он уже изрядно окосел. Это подтверждается, когда бармен с психическим смехом рассказывает: — Я знал одного чувака, который отформировал свое сердце в пятку. Чтобы, значит, в бою иметь преимущество. Так он на гвоздь наступил и помер, дурака кусок!

Мне это показалось всего лишь фольклором, переиначенным мифом про Ахиллеса. Но информация все равно полезная.

— Возродишься тоже не сразу, — говорит Тамерлан. — Нужно, чтобы твое тело полностью разложилось. Поэтому хороших парней мы сжигаем, чтобы быстрее вернулись, а плохих стараемся в чем-нибудь замариновать. Правда, дольше, чем на месяц не получается. Гниют, черти…

Информация на вес золота, но я больше не могу терпеть и задаю вопрос на миллион долларов:

— Тамерлан, — говорю, стараясь, чтобы язык не заплетался. — Два-по-сто. К вам часто попадают новички?

Грузин оказывается сообразительным сукином сыном и отворачивается. Тамерлан же неопределенно мотает головой:

— Бывает, а что?

— Девушка, — говорю, внезапно севшим голосом. — Блондинка с синими глазами, очень красивая. Ее ник — Королева Личей.

Тамерлан, наконец, сознает, о ком спрашиваю. И его лицо мрачнеет. Он извиняется:

— Прости, Видж, не видали… Она может появиться в любом месте Ржавого мира. Но лучше бы…

— Лучше бы она нашла себе укромное местечко и не высовывалась, — заканчивает Два-по-сто. — С бабами в Пропасти беда. И, если какая и появляется, с ней не церемонятся. Все понимают, что выйти отсюда практически невозможно, а потому…

— Бордель, — опускает глаза Тамерлан, — это еще один из лучших для них выходов.

* * *

Два-по-сто провожает меня в небольшую каморку в подвале.

— С местом у нас проблема, — объясняет, — но отдохнуть сможешь и там.

Мы спускаемся в заставленный бочками и ящиками подвал. Пахнет пылью, плесенью и маринованной капустой.

Два-по-сто вытягивает руку и я замечаю гамак, провисший между двумя деревянными сваями.

— Отоспись, — советует он. Сальные волосы грузина ярко блестят в свете керосиновой лампы. — А завтра… завтра начнешь привыкать к местному аду.

Я молчу. Не дожидаясь ответа, бармен уходит, забрав лампу с собой.

Некоторое время я жду, пока глаза привыкнут к темноте. Затем добираюсь до гамака и ложусь. В голове плывет, мир блаженно покачивается, от выпитого клонит в сон. Об Алине стараюсь не думать. Утешаю себя тем, что она за себя постоит. По крайней мере, в самом начале. Пока ее не отыщу я. Иначе, если начну вдумываться в слова бармена о борделях, насильниках и невольничьих рынках, полезу на стену.

Я уже почти засыпаю, когда в башке вдруг что-то щелкает и звучит до чертиков знакомый голос:

— Значит, тебе это все-таки удалось!

— Док?! — я подскакиваю. — Тимур Сулейманович?!

— Жаль, что я тебя не слышу, — продолжает док. — Даже не знаю, слышишь ли ты меня. Но на всякий случай буду периодически выходить на связь.

— Спасибо…

— Тебя, как и договаривались, устроили в палату к Алине. С ней все нормально. Только вас никто не навещает. Даже странно. Где ее родня?

— В погоне за баблом, — шепчу я.

— Ребята из отдела «А» пока ничего не знают. Но представляю, как взбесится Гаврилов! — док вздыхает горько. — Ты сумасшедший сукин сын, Павел. Но я желаю тебе удачи! Найди ее. И возвращайтесь целыми и невредимыми.

Мне хочется ответить, что теперь я (возможно — навсегда) уже не Павел, а житель Пропасти с именем Виджилант. Но, по понятным причинам, ответить не могу. Док тоже не из болтливых. Пожелание удачи — его предел. И некоторое время я гляжу в темноту, а потом засыпаю.

Глава 5. Охота

Когда тебе кажется, что вокруг все хорошо и спокойно, что ни хрена не случилось — знай, это горькое заблуждение. Пропасть так уж устроена, будь она неладна, что в ней всегда что-нибудь случается.

А у меня утром случился Тамерлан.

— Вставай, Видж! — орет ковбой. — Просыпайся, страховой агент! Смирно! Вольно! Упал-отжался!

Я буквально вываливаюсь из гамака. Естественно, с другой от Тамерлана стороны. Отпрыгиваю, не сразу понимая, что происходит. Кричу:

— Что случилось?!

Ковбой перестает орать и говорит с гнусной пьяной улыбкой на хитрой роже:

— Хотел узнать, сколько стоит страхование жизни в Москве?

Секунду я пытаюсь въехать. Потом четко и с чувством называю адрес. Правда, Тамерлан про страховку там точно не узнает.

— Это по-нашему, — скалится пьяная сволочь. — И не скажешь сразу, что ты москвич. Материшься, как нормальный человек.

— Че тебе надо?

— Дело есть, говорю же.

Я вдруг замечаю, что одноглазый ковбой покачивается на нетвердых ногах, но взгляд остается трезвым и серьезным.

— Что за дело? — спрашиваю.

— Мы с Два-по-сто на охоту идем. Ты с нами?

Честно говоря, планы на утро у меня были немного иные. Осмотреться, поболтать с местными, взглянуть на карту, в конце концов.

— А бабки тебе нужны? — в упор спрашивает Тамерлан. — Тебе надо жрать.

— Пока и формпойнтами обойтись можно.

— А долги отдать?

— Это какие же?

— За пиво, — нагло говорит ковбой. — За рыбу, за похлебку и ночевку под охраной форпоста. Всего около ста кредитов. Плюс пять кредитов за патрон, который я использовал, спугнув твоего преследователя.

— Стрелять я тебя не просил, — уличаю. — Патрон минус. Угощение Два-по-сто бесплатно выставил, сказал: за счет заведения. Получается — только ночевка.

— А ты и впрямь из Москвы, — непонятно чему радуется Тамерлан. — Вам хрен в руки не давай!

— Засунь его себе в…

— Ребята твоего лучника на заре поблизости видали, — намекает Тамерлан хитро. — Нас эта сволочь уже запарила.

— Так вы на него охотиться вздумали?! Что ж раньше не сказал?

Тамерлан разводит руками.

— Только, — говорю, — у меня оружия нет.

— Вот, — кивает ковбой, — и ствол тебе нужен. А говоришь — бабки не нужны. Как не из Москвы вовсе! Ладно, салага, пойдем, будем тебя обмундировывать.

Вздыхаю и топаю вслед за ковбоем. Тот на ходу перевязывает волосы в конский хвост.

— Сколько времени? — спрашиваю.

— А, все забываю, что у тебя ж в профиле еще даже модулей нет.

— Чего?

— Забей. Половина пятого утра.

— Е-мое… Подпортил ты мне утро.

— Значит, — хохочет Тамерлан, — нужно его испортить еще кому-нибудь. Почему не этому сраному лучнику?

Резонное предложение протеста у меня не вызывает. Через пару минут мы вваливаемся в бар. Здесь почти ничего не изменилось. Исчезли игроки в кости. Их место заняли незнакомые мне мужики. Все в довольно грязной, кривоватой одежде, будто с чужого плеча. Ковбой-стайл с сильной примесью риверхэдов.

«Будто ковбои разграбили караван дальнобойщика, — думаю я. — Или посетители Комик-кона, косплееры стимпанка».

У многих на шляпах очки-консервы на ремнях, у некоторых чудовищные в своей примитивности противогазы на груди. Кто-то надевает бронежилеты, напоминающие укороченные смирительные рубашки с вшитыми железяками.

На столе разложены карабины, самострелы и револьверы. Кто-то смазывает оружие, другие раскладывают по поясным сумкам припасы. Долговязый грузин Два-по-сто с удовольствием заряжает устрашающего вида короткоствольное ружье с барабаном револьверного типа. Только и слышны металлические щелчки.

— О, — кричит Два-по-сто, когда видит нас, — наконец-то! Тамерлан, ты ему кофе в постель носил? Чего так долго?

— Пришлось упрашивать, — нагло врет одноглазый ковбой. — Им, видите ли, без вегетарианского завтрака на охоту ходить не резон.

Два-по-сто качает головой:

— Видж, а я слышал, что врачи признали вегетарианство психическим расстройством.

— Шли бы вы, — говорю, — шутники хреновы. Где мой кольт сорок пятого калибра?

Бармен ржет и кивает на нечто, что я издалека принимаю за полено.

— Пользуйся. Специально для тебя — единственный раз в жизни открываю кредит. Эта штука, вместе с патронами, триста пятьдесят кредитов стоит. Так что — помни своего спасителя. И не забудь ему денежку отдать.

Я с сомнением гляжу на кусок деревяхи, к которому примотали стальную трубку. Один конец загнут и образует рукоять, обмотанную полоской кожи. Какой-то «мастер» пропилил там дыру, из которой выглядывает курок, а с обратной стороны — спусковой крючок. Рядом с убердевайсом промасленная коробка патронов: три ряда по три патрона.

— Из этого хоть стрелять можно? — спрашиваю внезапно охрипшим голосом.

— Он еще и цель поражает, — говори Два-по-сто и смотрит на меня оценивающе. — Если, конечно, руки из правильного места растут.

В общем, беру я со здоровым опасением это Оружие Возмездия, взвешиваю на руке. Кило четыре будет. Оглядываю: самострел в локоть длиной, неудобный и вообще какой-то подозрительный.

— Не кривись, — говорит Тамерлан, — сволочь неблагодарная. За такой агрегат любой нигра из Гарлема душу продаст. Ты глянь, какой он внушительный! Прямо Хаммер среди пистолетов!

Я молча ищу способ зарядить это чудовище. Наконец, не найдя рычажков, помолясь мысленно, переламываю. На удивление, самострел туго, но все же щелкает и ствол опускается. Гляжу в дуло на свет, потом затыкаю его патроном.

— Вот, — одобряюще цыкает Два-по-сто, — теперь я вижу не мальчика, но мужа.

— Только осторожней, — волнуется Тамерлан и почти незаметно перемещается в сторону, чтобы между ним и мной был бармен. — Там ведь предохранителя нет.

Я киваю и вновь переламываю самострел (язык не поворачивается называть ЭТО пистолетом), извлекаю патрон. Сразу появляется ощущение потери. Нет, не зря любят повторять, что бог хоть и создал человека, но сделал свободным его мистер Кольт.

Два-по-сто будто чует мое настроение и на его губах появляется кровожадная улыбка.

— Ну что, Видж, прищучим этого сукина сына?

* * *

Идем дружной ватагой. Увидел бы я со стороны такое сборище, решил, что пугачевщина вышла на разбой. Толпа мужиков в десять рыл, все страшные и пьяные.

Солнце только-только поднимается из-за горизонта. Желтое небо в розовых лучах, облака в красивой подсветке. Воздух свеж и бодрит не хуже крепкого кофе.

Я оглядываюсь тайком.

Долина, в центре которой красуется архитектурное извращение, которое Тамерлан сотоварищи прозывают форпостом, не растет ничего, кроме мелкой чахлой травы. Да и ее не видно из-за тонкой полоски тумана, что стелется у самой земли. Вокруг долины лес, покрывающий пригорки. Больше глазу просто не за что зацепиться.

«Нужна будет карта, — думаю я. — Не представляю, как искать Алину. Поэтому для начала узнаю, какие тут есть крупные поселения и пробегусь по ним. Но сперва — хотя бы немного нужно прокачаться…»

Да и бревно в моей руке, ошибочно называемое пистолетом, очень согревает и придает уверенности. А значит — следует его выкупить. Хотя понятия не имею, где взять деньги.

— Давно нас этот гребаный лучник изводит, — говорит Тамерлан, оторвавшись от фляги. — Будешь?

Я отказываюсь, подозревая, что одноглазый ковбой пьет отнюдь не воду. Вижу, что он, кажется, единственный, у кого оружие приближено к нормальному: в кобурах на поясе два больших револьвера с барабанами на три патрона.

— Новички в нашей области появляются рандомно, — говорит Тамерлан. — Но все чаще — именно в лесу, у обрыва. Почему так — хрен его знает.

— Так этот лучник, — подхватывает Два-по-сто, — повадился салаг отстреливать. Не по-человечески. Мочит же, а потом мы безумных мутантов вынуждены отстреливать. Сука такая!

Я вспомнил слова дока, что при каждой гибели игрок в Пропасти теряет часть воспоминаний. Значит, полностью лишившись души, игроки становятся мутантами? Хреновая перспектива…

— За этот квест нам, конечно никто платить не будет, — сообщает Тамерлан. — Но набитый опыт — весь твой. Остальное же делим поровну.

У меня вертится на языке вопрос: почему именно сегодня решились прищучить стрелка? Но мы уже взбираемся на пригорок, в лицо веет лесной свежестью и разговоры смолкают. И ладно, потом узнаем, в чем тут причина. Уверен, не стали бы обитатели форпоста просто так и спьяну переться в лес.

— Заряжай гранатомет, Видж, — бормочет Тамерлан, с удовольствием расстегивая кобуры. — Пришло время.

Я киваю, переламываю ствол и затыкаю его патроном. Никогда не стрелял, но почему-то в голове проносятся удивительные вопросы: какова точность и отдача этого кустарного орудия пыток? И еще: не оторвет ли мне при выстреле пальцы?

— Если оторвет, — ухмыляется Тамерлан, — используешь формпойнты, чтобы отрастить новые. Ты же их еще не потратил? Сегодня у тебя должно быть уже два очка.

Я касаюсь шишки за ухом, гляжу в профиле.

— Ага, два.

— Не потрать их зря.

Мы взбираемся на пригорок и входим в лес. Шутливость и веселье пропадают. Два-по-сто шипит:

— Идем цепью. Не шуметь. Огонь открывать только в случае крайней необходимости.

И тут же народ расходится.

Я иду крайним справа, отодвигая край цепочки почти к самому склону, у которого вчера вывалился из небытия. До ближайшего охотника метров десять. Его почти не слышно, мужик крадется, как заправский краснокожий.

Азарт заставляет сердце ускорить бой, я перехватываю бревномет двумя руками. Несмотря на все старания, больше всего шуму произвожу именно я. Никогда раньше не крался по лесу, да еще босиком. В лесу полно акаций, стопы то и дело что-то колет, хрустят сухие ветки.

Охотник по левую руку только морщится и знаками показывает, что я пру, как олень. В ответ я старательно (тоже знаками) показываю, что его мнение очень ценно для меня. Попробовал бы сам босиком да по колючкам!

Так мы топаем с полчаса. Солнце успевает подняться, в лесу светлеет, в прорехах крон видно окончательно пожелтевшее небо.

Задумываясь, я не сразу замечаю, что вырвался далеко вперед. Оборачиваюсь, охотник слева делает страшную рожу и дико косит глазами. Гляжу в ту сторону и холодею.

В низине то ли развалины, то ли строящееся здание из белого кирпича. Окон еще нет, далеко не везде даже есть проемы. С одной стороны уже готовится кровля, с другой стороны Г-образного дома еще нет торцевой стены. Повсюду поваленные деревья, строительный мусор и черные точки кострищ.

Я очень медленно отступаю, вдвигаюсь задом в куст. От напряжения глаза заливает холодный пот.

Нервничаю не зря. То и дело в развалинах мелькают черные кожаные куртки, черные плащи и безрукавки. Внешность их обладателей даже издалека не внушает надежды, что мы наткнулись на мирный лагерь. Рожи уголовные…

В прохладном по-утреннему воздухе скрип разносится далеко и четко. Я поворачиваю голову и забываю про уголовников.

Из сортира, деревянной будочки с куртуазным сердцем-окошком на двери, вываливается лучник. Правда, без своего ужасного оружия. Видимо, на толчке с ним не посидишь. Зато гориллью руку видно издалека.

— Эй…

Охотник слева шепотом зовет на совет. Я киваю и осторожно отползаю в лес, потом беру левее.

Председательствует на военном совете Два-по-сто. Он строго оглядывает нас, шепчет, подсознательно поглаживая свою винтовку:

— Сволочи почти достроились. Задержались мы, черт вас подери!

— А что мы могли сделать? — огрызается Тамерлан. — Половина наших в походе была.

Бармен отмахивается и спрашивает:

— Сколько их там?

Один из охотников говорит:

— Десять.

Два других поправляют в один голос:

— Двенадцать.

Я молчу. Соображаю потихоньку, что меня накололи. Не за лучником пришли, а за всей этой ватагой. Давно готовились, паразиты. Но обиды на Тамерлана не возникает. Если эти, в развалинах, позволяют своему собрату гоняться с луком за новичками, значит они априори виноваты. Да и мне нужен опыт.

— Двенадцать прокачанных убийц, — резюмирует Два-по-сто, — против десяти бравых воинов.

— Девяти, — поправляет Тамерлан, подло моргая в мою сторону.

— Против девяти бравых воинов и одного страхового агента, — поправляется бармен. — Не так уж и плохо. На нашей стороне внезапность.

— Внезапность в Пропасти, — назидательно возражает Тамерлан, — как и удача — всегда на стороне только лишь Пропасти.

— Шел бы ты на хрен со своими баснями!

— Там Крот, — не моргнув глазом, парирует ковбой. — Нам нельзя рисковать.

Грузин харкает в сторону и кривится:

— Сомневаюсь, что Крот еще жив. Почти сутки прошли.

— И что? Заложников держат годами.

— Только не эти гады.

Тамерлан сопит, но возражать больше не пытается.

Молчание прерывает мужик по имени Айвен:

— Так что делать будем? Налет?

Бармен качает головой:

— Нужно подобраться поближе.

* * *

Подбираемся, значит, поближе, мать их за ногу!

Бравые ковбои ползут, как пауки, окружив развалины внизу. А я продвигаюсь по миллиметру. У них, черт, одежда для таких мероприятий приспособлена, а я усердно скребу брюхом по палочкам-колючкам, футболка то и дело цепляется за что-то, бандура в руках чертовски мешает. А ведь еще нужно незаметным остаться, не то осознаю себя через пару недель сидящим в совершенно незнакомом месте, с тем же нулевым уровнем. Да еще и забуду что-нибудь, или кого-нибудь…

Маршрут мне достался не самый удачный: на траектории только один куст, а дальше лысый склон. У куста-то я и зависаю.

Из-за угла появляется мужик в черном кожаном плаще, оглядывает лес. У меня шевелятся волосы на затылке.

Мужик напоминает знатного урку, бывалого сидельца. Рожа в шрамах, во рту окурок незажженной папиросы. А взгляд у этой сволочи особенно неприятный: внимательный, цепкий, беспощадный.

Чувствую, как по спине, щекоча, скатывается первая капля пота. Пальцы начинают подрагивать. Только сейчас я понимаю всю серьезность своего положения. Каждая смерть в Пропасти неизбежно приближает меня к настоящей, окончательной и бесповоротной кончине. И гребаная реальность происходящего вокруг только усугубляет.

Мужик откидывает полы плаща, я вижу два ствола в кобурах на поясе.

«Все, — думаю, — звиздец мне пришел…»

Но мужик спокойно расстегивает ремень, пуговицы, штаны…

«Он что собирается делать?!»

…И начинает мочиться. Этот процесс поглощает его внимание полностью, взгляд мужика прикован к струе, которой он что-то вычерчивает на земле.

«Гребаный писающий мальчик! — с облегчением думаю я. — На природе поссать решил!»

Только сейчас я понимаю, что судорога сковала мышцы. Я с трудом могу пошевелиться. Очень медленно и осторожно перехватываю самострел, кладу на траву так, чтобы дуло глядело в эстетствующего ссыкуна.

И тут все катится к чертовой матери.

— Атас, мужики!!!

Тут же гремит выстрел. Следом — еще два.

Мужик в плаще пригибается от неожиданности и его штаны, под тяжестью револьверов, бухаются к пяткам. Дергаюсь от выстрелов и я. Инстинктивно жму на спусковой крючок. Оглушающе бахает. Бандура извергает дым и пламя, подскакивает в руках.

Я одурело вскакиваю. И понимаю, что промазал. На меня, безумно выпучив глаза, глядит мужик, все еще сжимающий пенис. Струя обрывается. А за спиной мужика, у самой стены, плывет облачко пыли. Огромное отверстие в кирпиче позволяет прикинуть, что я прилично взял выше головы врага.

— Сука! — орет мужик и резко сгибается.

Подхватывает штаны, вздергивает, пытается расстегнуть кобуры и достать револьверы. Я понимаю, что жить мне осталось считаные секунды и не придумываю ничего лучше, чем размахнуться и швырнуть разряженный бревномет.

«Надо было сделать это сразу», — проносится у меня в голове.

Четырехкилограммовая пушка, кувыркаясь, приземляется в аккурат на макушку врага. Слышу громкий «хрясь», мужик с обрывистым стоном опрокидывается.

Я стою истуканом, сердце не бьется, пальцы дрожат. Все еще не могу уверовать, что избежал сытного и питательного свинца на завтрак. К счастью, выстрелы теперь бахают без остановки и ко мне возвращается способность двигаться.

Согнувшись в три погибели, бегу к мужику. Тот лежит без движения, раскидав руки-ноги. В метре от его башки валяется бревномет с окровавленной рукоятью. Трава вокруг красная.

«Я его убил, что ли?..»

Стараясь не глядеть на все еще вываленный напоказ пенис мужика, дрожащими руками открываю его кобуры, пытаюсь достать трофейные револьверы. Тут из-за угла выскакивает Тамерлан. При виде меня его перекашивает, единственный глаз едва не вылезает из орбиты.

— Ты что там на хрен вытворяешь?! — у Тамерлана отпадает челюсть. — Ты на хрена с него штаны снял, извращенец?!!

Деликатное положение разруливает хозяин револьверов. Он стонет и открывает глаза. При виде меня, мародерствующего в районе его паха, челюсть бандита повторяет маневр челюсти Тамерлана.

— Стреляй! — ору. — Тамерлан!

Тамерлан стреляет. Мне на руки брызгает горячая, дурно пахнущая кровь. Мужик дергается дважды и с хрипом замирает.

— Правду про вас говорят, москвичей, — ошалело орет ковбой, вытряхивая отработанные гильзы из барабанов. — Все вы там больные извращенцы.

— Пошел к черту! — огрызаюсь. — Пошел к черту!

Через минуту я вжимаюсь спиной в стену, стискивая рукояти трофейных револьверов. Сердце колотится, воздуха не хватает. Массивные стволы оттягивают кисти, но чувствую с ними себя не в припер уверенней, чем с бревнометом.

— Что происходит? — кричу. — Мы их всех уже перестреляли?

— Их тут не двенадцать оказалось, — орет в ответ Тамерлан. Выглядывает из-за угла, тут же втягивает голову. Гремят выстрелы, с визгом рикошетят пули и летят осколки кирпича. — Сволочи! Гарика подстрелили.

Выстрелы не смолкают.

Я ползу по стене к другому углу, повторяю маневр ковбоя. По счастью, с этой стороны никого нет.

— Я туда, — киваю. — Поможешь?

— Прикрою, — соглашается Тамерлан.

Из-за угла выскальзываю первым. Согнувшись, крадусь. Над головой проплывает оконный проем, внутри здания слышна ругань. Я знаком показываю ковбою, чтоб ждал здесь, а сам ползу к соседнему окну.

«Готов?» —двигая бровями, вопрошает Тамерлан.

Я киваю, вскакиваю.

Мельком успеваю заметить в комнате мужика в черной куртке. Он судорожно перезаряжает обрез. А дальше, как в лучших боевиках, палю с двух рук. Револьверы дергаются, выламывая запястья, сверкают и гремят выстрелы. Мужика отбрасывает на стену, крутку на его груди несколько раз вспарывает, на белый кирпич брызжет кровь.

Револьверы сухо щелкают и смолкают. Мужик, оставляя кровавый след, сползает по стене.

Тамерлан уважительно выпячивает нижнюю губу. Но ответить я не успеваю. На периферии зрения мелькает что-то черное. Я разворачиваюсь на каблуках. Успеваю нажать на спусковой крючок, услышать бессильный щелчок…

Бандит дважды стреляет. Мое брюхо пронизывают раскаленные иглы, пышущий жар захлестывает. Я падаю, скрюченный адской болью. Над головой несколько раз гремят выстрелы.

Ни о чем другом, кроме как о дикой боли, думать не могу. Внутренности жжет, кажется, мне в живот заливают раскаленный металл.

— Видж, твою мать!

В кровавом мареве мелькает физиономия Тамерлана. Кто-то пытается разжать мои сведенные судорогой пальцы.

— Да убери же ты руки, идиот!

С трудом понимаю, чего от меня хотят. Слова ковбоя доходят с третьего раза.

— Войди в профиль! — орет Тамерлан. — Войди в свой гребаный профиль!

Поднимаю руку, замечаю окровавленную ладонь.

«Звиздец, — думаю. — Мне звидец…»

Перед глазами разворачивается меню. Схематичное изображение моего тела подсвечено красным, на животе пульсирует надпись «смертельное ранение».

— У тебя два очка Формирования! — Тамерлан держит мою голову и орет прямо в лицо. — Примени их к ранению!

Перед глазами плывет, мысли путаются.

— Примени, твою мать, их к области живота! Видж!

Не знаю как, но в меню я выделяю подсвеченную красным область. Она увеличивается, краснота заполняет все.

— Видишь поврежденный орган?

Я мотаю головой. С трудом выплевываю:

— Все красное… ни хрена… не вижу…

— Дьявол! У тебя же нет каталогов… подожди, я сейчас!

Пелена перед глазами усиливается, соображать с каждой секундой труднее.

Тут что-то пищит в ушах. Выскакивает надпись:

«Вы желаете принять от пользователя Тамерлан каталог ″Анатомический атлас″?»

— Принимай! Принимай, ради твоей гребаной Алины, черт бы ее побрал!

Я соглашаюсь. На секунду фигура человека в профиле исчезает. Потом быстро заполняется гусеничка загрузки и фигура появляется вновь, теперь уже сильно детализированная. Вываливается подменю каталогов, мелькают надписи: «мышечная ткань», «скелет», «кровеносная система», «пищеварительная система» и прочие. На этот раз область моего организма, подсвеченная алым, значительно меньше. Отчетливо видны поврежденные органы. Это желудок и мышцы пресса.

— Применяй формпойнты к поврежденным участкам! — орет Тамерлан. — Выбирай самые важные!

Это напоминает какой-то кошмар. Но все равно, в дымке, путаясь, я выделяю «желудок» и «мышцы живота», в вывалившемся меню выбираю опцию «отформировать».

Жар расплавленного металла в чреслах гаснет. Секунду я еще плаваю в бреду, но потом пелена перед глазами рассеивается.

— Жив, сукин сын? — рычит Тамерлан. — Идиот! Это же тебе не «Контр Страйк»! Здесь никто тебе автоматически патроны засыпать не будет! Болван! Придурок московский!

Со всеми возможными предосторожностями я сажусь, гляжу на окровавленные ладони. Просовываю палец в дырку на футболке и задираю ее. На коже два круглых едва розовых шрама.

— И все? — спрашиваю ошалело. — Так просто?

— Легко отделался! — огрызается ковбой.

Он вновь перезаряжает револьверы, кричит люто:

— А теперь, будь любезен, заткнись и помоги мне прикончить тех сволочей!

Возражений у меня не возникает.

* * *

Поминутно оглядываясь, я возвращаюсь к торцу здания, выглядываю. Сердце екает, когда замечаю трупы во дворе развалин. В основном это «черные», но вижу и двоих наших.

Первым делом я поднимаю бревномет. Переламываю, выдираю отработанную гильзу и затыкаю ствол патроном. Потом крадусь к бывшему обладателю револьверов. От него несет мочой и кровью.

Стараясь не глядеть в лицо мертвеца, сдираю ленту патронташа и кубарем качусь обратно.

Тамерлан одобрительно матерится.

Перезарядка обоих револьверов занимает пару минут.

— Готов! — говорю.

— Наконец-то, — шипит Тамерлан. — А теперь, Видж, давай докажем этим ублюдкам, что зря они не купили у тебя страховку!

* * *

Движемся, прямо как в фильмах про спецназ. Я, пригнувшись и ощетинившись револьверами, крадусь первым. Тамерлан, в полный рост и поминутно оборачиваясь, прикрывает.

Теперь идти не в пример легче. Здесь колючек нет, босые ноги ничто не ранит. И моя бесшумная ходьба вызвала бы уважительное «хао!» любого индейца.

Где-то с другой стороны здания лениво бахает, сразу кто-то огрызается. Перестрелка явно без результата.

Тамерлан стучит мне по спине рукоятью револьвера, когда я оборачиваюсь, кивает на недостроенную кровлю и прячет оружие. Тут же смыкает замком ладони.

— Полезай наверх, — говорит, — нужно выкурить ублюдков.

Нашел группу захвата!

Но адреналин уже кружит голову, азарт заставляет придержать возражения и я карабкаюсь по стене. Осторожно высовываю голову.

На недостроенном чердаке, в куче сена, залег разбойник с карабином. Я слышу его шепот:

— Ну же, суки, покажитесь!

Я показываюсь. Разбойник не успевает среагировать и я двумя выстрелами его срезаю. С криком боли враг вываливается с чердака, а я оседлываю стену. Секунду жду, изучая плацдарм. Потом опускаю ногу и хватаюсь за балку. Пыхтя, Тамерлан взбирается на крышу.

— По тебе не скажешь, — фыркаю, — что такой жирный. Ты мне чуть ногу не оторвал!

— Это говорит только о крепости твоих ног, — нагло огрызается одноглазый ковбой.

Я хочу парировать, но Тамерлан прикладывает грязный палец к губам и страшно косит глазом вниз. И правда — в прорехах между досками чердачного пола я вижу движение.

— В сторону! — орет Тамерлан.

И мы колобками катимся в разные углы чердака. Снизу рявкает дробовик, доски взрываются, опилки и обломки летят во все стороны. Следующий залп уже на метр ближе к Тамерлану, а третий — и вовсе в полуметре от ковбоя.

К счастью, я успеваю скорректировать прицел и судорожно жму на спусковой крючок. Разряжаю один револьвер, откатываюсь, и опустошаю барабан другого, паля в то же место.

Тамерлан ждет, распластавшись без движения. Новых залпов дробовика не слышно.

— Рилоад, — говорит Тамерлан.

— Что?

— Рилоад. Перезарядись по-английски.

— Ты что гребаная Тринити? — спрашиваю в афиге.

— Ну… так быстрее… — оправдывается Тамерлан. — Да и просто к слову пришлось.

Я отщелкиваю барабаны, на дощатый пол сыплются отработанные гильзы.

— Сколько их еще?

— Не уверен… — начинает ковбой, но его прерывает вопль Два-по-сто.

— Вы окружены! Сопротивление бесполезно! Выходите с поднятыми руками! Благоразумие спасет ваши жизни.

«Они тут сплошь киногерои, — думаю я. — Не Пропасть, а склад театрального реквизита!»

Вижу, как из-за углов, из кустов и из-за ящиков выползают бойцы форпоста. Подтягиваются к зданию. Один из наших суется в дверной проем и сразу ловит грудью пулю. Два-по-сто подхватывает раненного, оттаскивает. Орет:

— У кого есть свободные формпойнты?

Я не досматриваю до конца, хотя сцена излечения со стороны кажется интересной. Уловив местоположение оставшегося врага, я ползу туда. Обнаруживаю лестницу и тихо-тихо спускаюсь. Почти добираюсь до финиша, но последняя ступень предательски скрипит. Разбойник дергается, разворачивается. Недостаточно резво. И шесть пуль рвут его грудную клетку.

Когда бандит затихает и пороховой дым рассеивается, я вижу в комнате еще один труп. Видимо, этот бедняга и был когда-то тем самым Кротом, о котором упоминал Два-по-сто…

Глава 6. Долги и трофеи

— Эти сволочи его пытали, — шипит Два-по-сто, глядя на то, что осталось от Крота.

Тамерлан не пытается выглядеть капитаном Очевидностью и банально ругается матом. Такой подход кажется мне оптимальным и я горю желанием повторить тираду одноглазого ковбоя, но Пропасть вдруг играет со мной странную шутку.

Запах крови, кислая вонь пороха, истерзанные в перестрелке трупы…

Адреналин выгорает в моей крови и голова идет кругом. Желудок сворачивается, негодуя, что я не позавтракал и ему нечего извергнуть.

— Скольких мы потеряли? — хрипло спрашивает Тамерлан.

Два-по-сто хмурится, оглядывается.

— Троих — окончательно. Еще троих вовремя подлатали… Эй, гуру страховки и слуга франшизы, тебе хреново?

Я мотаю головой, потом киваю.

— Подыши воздухом, — заботливо советует Тамерлан. — Пробздись, но — гляди в оба. Могут нагрянуть незваные гости.

Вновь киваю и, пошатываясь, вываливаюсь из здания.

На улице со мной приключается новый приступ тошноты. Я прислоняюсь к стене, закрываю глаза, чтобы не видеть трупы на земле, и глубоко дышу.

И только сейчас соображаю, что даже с закрытыми глазами вижу то, что раньше принял всего лишь за огненные мушки, обычные при головокружении. Это крошечный восклицательный знак в красном треугольнике, пульсирующий на периферии зрения.

Касаюсь пальцем шишки за левым ухом. В профиле вижу меню послебоевой статистики.

Произведено выстрелов: 32;

Попаданий с уроном: 19;

Получено ранений: 2;

Излечено ранений: 2;

Урон, заблокированный защитой: 0;

Врагов ранено: 1;

Врагов убито: 4;

Тип врага: человек.

«Когда я успел четверых завалить?!»

Закрываю таблицу и вижу надпись «обновление характеристик»…

Виджилант Овердрайв [3]

Развитие в классе: 2/10.

Репутация: новичок.

Очки формирования: 5 [суточная доля — 3].

Наличность: 0.

Особые свойства: нет.

Взятые два подряд уровня и очки формирования безусловно радуют. Отсутствие денег за ап — нет. И еще непонятно, что дают мне эти левелы. Полоски здоровья нет, привычных РПГ-шных показателей — тоже. Зачем тогда уровни? Загадка. Нужно будет потом расспросить местных.

— Очухался? — слышу окрик Тамерлана. — Тогда помогай.

И мы начинаем стаскивать трупы в центр лагеря бандитов. Трудимся в поте лица: буксируем разбойников ухватив за одну ногу и волоча, как мешки с картошкой. Гнилой картошкой. Своих берем в паре: за руки и за ноги, складываем отдельно.

Несмотря на жару и появившихся жирных мух, учуявших кровь, мне полегчало. Я даже насел на Тамерлана с расспросами. Одноглазый ковбой сплюнул, но решил отвечать.

— Это «Койоты», — сказал он, указывая на эмблему на куртках и плащах бандитов. На эмблеме очень схематично изображена морда облезлой твари, мало напоминающей собаку. — Группировка местных ублюдков. В основном с властями поселений предпочитают не ссориться, а с анклавами и маршалами даже сотрудничать пытаются, но пользы от них мало. Беспринципный сброд: алкоголики, наркоманы, убийцы, садисты, насильники и грабители. Если ты сильнее — улыбаются и жмут руку. Покажешь слабость — ударят в спину незамедлительно.

Хорошая рекомендация, ничего не скажешь.

— В основном промышляют разбоем на дорогах, наемничеством, охотой за новичками вне гильдий и кланов. Эти вот, скоты, стали активно набирать силу в нашем регионе. Обнаглели, перехватили Крота — нашего курьера. Судя по всему, ждали подкрепления, чтобы напасть на форпост, всех убить, а запасы разграбить. А свалили бы все на стаю мутантов.

В голосе Тамерлана зазвучало злое торжество:

— Но мы-то первыми успели ударить!

Последнего «койота» притянули за ногу, оставляя в пыли темный след. Два-по-сто пересчитал:

— Неплохо. Замочили шестнадцать ублюдков.

— Крота, Айвена, Тюрю и Фрая жалко, — пробурчал воин форпоста.

Тамерлан хотел что-то ответить, но встреваю я:

— Один ушел.

Все поворачиваются ко мне. Я тычу пальцем в трупы.

— Лучника нет. Того, с обезьяньей рукой.

— Твою мать… — Два-по-сто срывает с пояса флягу, прикладывается от всей широты души. Кряхтит, потом дает отмашку: — Ладно, пес с ним. Грабим эту падаль и — домой. Выпивка сегодня бесплатна!

* * *

Секунду я наблюдаю за мародерством.

Два-по-сто стелет на земле отрез брезента, на него летят пистолеты, патроны, консервы, ножи, кольца и вообще все, что удается найти.

Подумав, что это хороший шанс, я включаюсь. Первым делом примериваюсь к ботинкам. Один размер кажется подходящим, и я с удовольствием становлюсь обладателем вонючих дырявых носков и пары стоптанных сапог. С другого «койота» снимаю тяжелый, но годный кожаный плащ. На дыры от пуль не обращаю внимания. Тамерлан строго советует вытряхнуть карманы плаща. Пожимая плечами подчиняюсь. На брезент летит алюминиевый портсигар и коробка спичек.

Через несколько минут бандиты остаются голыми. Впрочем, как и убитые бойцы форпоста.

— Мариновать ублюдков будем? — деловито осведомляется Тамерлан.

Два-по-сто машет рукой:

— Некогда. Пусть зверье пирует.

Но мы все же тратим десять минут на погребальный костер для троицы погибших. И, когда пламя скрывает тела, Два-по-сто шепчет:

— Удачного перерождения, братья! Надеюсь, вы вернетесь за своими вещами, но не в образе мутантов.

Минута молчания. Каждый вспоминает что-то свое. Я думаю об Алине. Очень хочется надеяться, что ей посчастливилось не встретить подобных тварей, как эти «койоты». Но верится отчего-то с трудом.

— Идем на базу, — машет рукой Два-по-сто.

В молчании мы разворачиваемся и двигаем обратно. У каждого за спиной тяжелый куль награбленного лута.

* * *

Стыдно признаться: награбленное греет душу. И придает уверенности. Теперь я хоть как-то обмундирован.

Тамерлан словно угадывает мои мысли.

— Не мечтай, — говорит. — Ишь, рожа, как у кота, избежавшего кастрации.

Меня передергивает.

— Фу-фу-фу о таком говорить!

— Лут будем делить поровну, — невозмутимо сообщает ковбой. — Так что не раскатывай губу.

— Разве я не имею права голоса? Вон, смотри, как мне эти сапоги подошли.

— Ну, — сдается Тамерлан, — если ни у кого возражений не возникнет…

— Тихо!

Два-по-сто вдруг останавливается. Вслушивается. Я тоже пытаюсь, но ничего подозрительного не слышу. Ну, подумаешь, птички чирикают, листва шелестит.

Тамерлан склоняется к моему плечу и очень уважительно шепчет:

— У него, единственного из нас, мод радара встроен.

Я поднимаю бровь.

— Он на торговца качается, — шепчет Тамерлан. — дальше нас всех ходил. Вглубь континента. Там много чего хорошего есть. Только не всякий туда доберется. Особенно, после того как анклавы между собой перессорились. Теперь по дорогам кто только не ходит. Попадешься не тому отряду в руки…

— Тихо! — шипит бармен.

И Тамерлан смолкает, красноречиво заканчивая тираду всем знакомым жестом: проводит ребром ладони по горлу и вываливает язык набок.

— Не паясничай, — замечает Два-по-сто. — Не то бедуинам на стол попадешь.

Тамерлан таращится во все… нет, во весь глаз.

— Бедуинам?!

— Кажется. Точнее сказать не могу. Но классификация на радаре обозначена именно их — недомутанты и перечеловеки.

Все проникаются, ругаются под нос, хватаются за оружие. В глазах решимость пополам с волнением. Один я, как дурак, ушами хлопаю и ничего не боюсь. Не от смелости, просто ни хрена не понимаю!

— Куда они идут? — севшим голосом спрашивает Тамерлан.

— Мимо форпоста. Далеко мимо.

— Сколько их?

Два-по-сто глядит исподлобья.

— А вот это — самое неприятное.

— М-да, — разом побледнев, качает головой Тамерлан. — Вышли на охоту…

Я оглядываюсь. Настроение отряда неприятно отчаянное. Два-по-сто замечает, говорит решительно:

— Всем проверить оружие. И — за мной. Но осторожно.

Щелчки перезарядки немного возвращают уверенность. На лицах бойцов поселяется решимость. Но от моего внимания не укрывается, что в глазах Два-по-сто ее нет. Но мне все равно интересно, что это за бедуины такие. Поэтому, когда отряд начинает пробираться по лесу, дважды проверяя место, куда поставить ногу, я радуюсь.

Тамерлан догоняет бармена, шепчется. Я с трудом улавливаю:

— Зачем мы туда премся? Почему не переждать?

Ответ едва слышен:

— Их несколько отрядов, Лан. Я никогда не пеленговал СТОЛЬКО бедуинов.

На пару минут беседа стихает. Потом вновь слышится голос Тамерлана:

— Может двинем к обрыву? Формпойнты есть, сделаем лагерь. Ну, или пещеру отформируем да забаррикадируемся.

— У тебя есть столько очков? Сам знаешь — менять ландшафт дело не быстрое и хлопотное. Надо рисковать.

— Уверен?

Два-по-сто останавливается резко, глядит в лицо ковбою и цедит:

— По-твоему, я своей шкурой не рискую? Думаешь, мне хочется подыхать?!

Тамерлан сливает спор и отстает.

— Серьезно? — я тут же наседаю на одноглазого ковбоя. — Мы можем формпойнтами создать пещеру и заткнуть ее выход камнем? Безо всякого инструмента?

Тамерлан мрачен, но до ответа снисходит:

— В Пропасти все можно. Ее гребаный конструктор, мне так кажется, имеет бесконечное число вариантов. Здесь можно отформировать любой предмет. Я слыхал, что одна армия как-то осадила крепость. Долго не могли взять, пока предводитель не приказал отдать ему все очки формирования. Стали они по ветру, да весь воздух в ядовитый газ отформировали. Потом осталось только ворота открыть, ибо живых в крепости не осталось.

Я попытался представить масштаб формирования. Б-р-р! Мерзкая история.

— Но у нас и вправду не столько очков, — вздыхает Тамерлан. — На пещеру не меньше тыщи, а то и двух надо.

Два-по-сто вскидывает руку и разговоры смолкают.

Оставляем мешки с лутом, сгорбившись, крадемся к бармену. Он выглядывает из-за кустов. Я впервые замечаю, насколько жесткий у него взгляд. Потом все мысли пропадают.

По краю долины, у самой кромки леса, бредет разношерстная армия. По-другому эту толпу не назвать. Бедуинов там больше сотни, это точно. Я присматриваюсь и быстро понимаю, почему это «немутанты» и «перечеловеки».

Тела у многих давно лишились привычных человеческих очертаний. Кого там только не было: паукообразные твари, монстры, то ли гориллы, то ли медведи, чудовища со щупальцами вместо рук, крылатые карлики с куполообразными головами, на которых пучатся десятки глаз.

— Что заставило их идти днем? — озадаченно шепчет Два-по-сто.

— Может у них миграция? — предполагает Тамерлан.

— Мозгов у тебя миграция!

— Кто это? — вклиниваюсь в светскую беседу.

— Безусловное зло, — уверенно отвечает бармен.

— Это мутанты?

Тамерлан шепчет:

— Мутанты почти лишены разума. Как правило, то обезумевшие от смертей игроки. А эти стали такими тварями намерено. Это у них нечто вроде секты. Думают, что попали в бесконечный ад, из которого нет выхода. Значит, нужно как-то приспосабливаться. Вот они и формируют свои тела под особенные нужды. К примеру, жрать могут с одинаковым успехом камни и человечину.

— Каннибалы?

— Нет. Ведь они уже не люди. Бедуины разумны, но разум их от такой формы давно лишился всего человеческого. Всех, кто не такой, как они, бедуины убивают без раздумий и разговоров. Пленных не берут. Считай, что ты воочию увидел новую форму жизни.

«Вот она — сущность Пропасти, — думаю я. — Всеобъемлющее безумие. Каждый сам за себя и выживает как может. Благо, возможности здесь бесконечны…»

Бедуины двигаются с кажущейся неотвратимостью. Напоминают саранчу.

— Мы от них не отобьемся? — спрашиваю.

Два-по-сто игнорирует, а Тамерлан язвит:

— А ты знаешь, где у этих тварей уязвимые места? Где сердце? Где мозги? С одной такой сволочью управиться трудно, а уж с сотней. К тому же расслабляться нельзя, ты думаешь, что огнестрел — наше преимущество? Поверь, у бедуинов найдется, чем ответить…

Мало-помалу толпа минует холм. Кажется, они понемногу отдаляются от форпоста. Но Два-по-сто с каждой секундой волнуется все больше. Тамерлан ничего не замечает, но я решаюсь спросить:

— Ты еще одну группу видишь?

Глаза бармена сверкают.

— Ты что еще и психолог? Да, черт возьми.

— Позади нас?

Два-по-сто кивает и вновь с напряжением всматривается в долину. Стая бедуинов еще не успела отдалиться на приличное расстояние.

— Вот так засада! — шипит Два-по-сто и резко командует: — За мной, смертники! Только тихо, иначе всех сожрут, мать вашу!

Подхватываем мешки, выходим из леса. Бармен все чаще оглядывается, подгоняет нас. Его тревога передается и остальным.

— Быстрее, сукины дети! — орет сквозь зубы Два-по-сто. — Поторопитесь, висельники!

Мы похожи на бегущих улиток: согнувшиеся, с мешками на спинах. Пересекаем долину наискось, подгоняемые матами бармена. Солнце нещадно палит, зависнув в зените. Желтое небо кажется раскаленным. Пот пропитывает футболку и она противно липнет к телу. В кожаном плаще неудобно и жарко, дыхание вырывается с хрипом.

— Форпост! — уже не таясь, кричит Тамерлан.

Точно. Вижу вдалеке очертания торчащих башен. Настроение в отряде мгновенно поднимается, но в ту же секунду за нашими спинами раскатывается вой. От него мурашки бегут по телу. Так воют волки, загоняя добычу.

— Мля! — рычит Два-по-сто. — С ними идут следопыты!

— Смотрите! — ахает Тамерлан.

Я оборачиваюсь и кажется, будто в желудок опускается пригоршня мокрого снега.

По склону катится черно-зелено-коричневая волна. И конца и краю ей не видно. Передний край уже стекает в долину, а хвост отряда бедуинов еще выхлестывает из лесу.

— Небо!

Я задираю голову. Там кружит три точки. Издалека летающие бедуины напоминают крылатых обезьян из «Страны Оз».

— Звиздец… — упавшим голосом ругается Тамерлан.

* * *

Бег превращается в гонку со смертью. Бежим, не чувствуя ног, кажется, от скорости ветром душу выдувает из тел.

Два-по-сто несколько раз останавливается, падает на одно колено и палит восемь раз подряд из своего барабанистого ружья. Но то ли палит дробью, то ли стрелок из него хреновый, но ни один из крылатых карликов желтый небосвод не покидает.

Я решаю не отставать. На бегу целюсь в небо из бревномета, жму на спусковой крючок. Самопал, кажется, взрывается в ладони: огонь, искры, пороховой дым, удар в запястье. Сердце екает и боязливо замирает. Но все нормально, даже пальцы все на месте. Правда, ни одной обезьяны не сбил, зато перепугал. При выстреле они разлетаются впопыхах, как мухи при виде осы.

— Не сбавляйте ход! — рычит Два-по-сто. — Или до вечера не доживете!

Крылатые твари возвращаются. Правда, теперь уже на гораздо большей высоте.

— Ничего, — хрипит Тамерлан, волоча мешок с лутом, — зато прицельно стрелять не смогут.

— Они еще и стреляют? — успеваю удивиться.

И тут же вокруг начинает свистеть.

Пригибаюсь машинально, вижу, как на земле вокруг появляются маленькие пылевые бурунчики. Глаза лезут на лоб, когда вместо пуль вижу воткнутые в почву полосатые, как палка гаишника, колья.

— Отравленные жала! — шипит Тамерлан с отвращением. — Не давайте им прицелиться!

Ковбой разворачивается, бросает мешок на землю и обнажает револьверы.

— Тогда нас нагонят их собратья! — брызжа слюной, орет Два-по-сто. — Не останавливайтесь!

Тамерлан кричит с вызовом:

— Если у меня будет выбор: упасть, парализованным этой хренью, чтобы вечером меня схарчила секта ублюдков или погибнуть в бою — выбираю последнее!

Секунду ковбой и бармен обмениваются молниями во взглядах, кажется, что еще чуть-чуть и вцепятся друг другу в глотки. Понимая, что это лишь усугубляет ситуацию, я решаюсь:

— Не тупите, идиоты!

Кричу, и сразу оказываюсь в перекрестье взглядов. Не смущаясь, коротко матерюсь и подхватываю мешок Тамерлана:

— Разделимся на две группы: одна тащит мешки, вторая отстреливается. Потом поменяемся. Если придется туго — сбросим лут нафиг!

— А ты не еврей ли часом? — спрашивает Тамерлан со счастливой улыбкой. — И нашим, и вашим — у тебя талант, страховой агент.

И начинает палить в небо.

Решив, что ответную тираду он услышит уже в стенах форпоста, я продолжаю бежать. С двумя мешками это вдвое тяжелей. По спине лупит награбленное, мешки друг другу мешают, сталкиваются и норовят сползти.

За спиной стрельба усиливается. Обстрел ядовитые жалами резко сходит на нет.

Корявые башни форпоста приближаются удручающе медленно. По обе руки от меня слышится хрип и надсадное дыхание. Наверное, никто из обитателей форпоста не вкладывал очки формирования в развитие своих ног.

Довольно быстро я устаю. Пот заливает глаза, мир становится размытым, слышу только гулкую стрельбу и топот. Под сапог вдруг лезет коварная кочка и я лечу кувырком. Тут же сильная рука вздергивает меня на ноги.

— Отстреливайся! — хрипит Тамерлан, подхватывая мешки. — Теперь я понесу.

Я не возражаю. Выдергиваю из карманов плаща револьверы, оборачиваюсь…

И чувствую, как сердце сжимают тиски отчаяния.

Крылатых карликов, кажется, стало в желтом небе значительно меньше. Но вот армия преследователей подобралась уже настолько близко, что я отчетливо различаю главных загонщиков. Это люди-пауки в костяных доспехах. Самые первые уже разматывают лассо.

«Гребаный кошмар, а не Пропасть, — проносится у меня в голове. — Насколько же извращена людская фантазия, чтобы превратить себя в паука?!»

Я прицеливаюсь на бегу, но тварь с шустростью креветки прыгает в сторону. Только видно размытый силуэт. Фь-ю-ють! И паук уже в двадцати метрах левее.

Ловлю цель… повторный маневр арахнида вызывает у меня острое желание говорить гадости.

Пытаюсь в третий раз. Хитро беру вторым револьвером упреждение. Стреляю. Без толку. Луплю до тех пор, пока барабаны не пустеют. Но мне так и не удается даже легко подстрелить ни одной твари.

И тут я замечаю, что погоня поменяла тактику. Замечаю, и сердце обрывается. Теперь точно звиздец. Арахниды вытягиваются в длинную ленту, огибая нас сбоку, и ее края начинаются смыкаться, как клещи.

— Хьюстон, — ору, — у нас проблемы!

Наш антилопий бег, больше, откровенности ради, похожий на гон обезумевших от ужаса оленей, сбивается. Всего на пару мгновений сбивается, пока мужики оглядываются и вникают в суть проблемы, а петля вокруг нас почти смыкается. И только сейчас я осознаю истинную скорость арахнидов.

— Сейчас нас будут есть, — отчетливо произносит Тамерлан и облизывает губы.

Инстинктивно мы сбиваемся в стайку и жмемся спина к спине. Так же, как единый организм, одновременно перезаряжаем оружие.

Обычно в такие моменты положено говорить, что готовился задорого продать свою жизнь, но, что греха таить, в тот миг я мог только бояться. Пропасть своим реализмом начисто стирала ощущение, что всего лишь застрял в виртуальном пространстве. Какое на хрен виртуальное пространство, когда под тяжелым и жарким кожаным плащом хлыщет холодный пот?! Когда на зубах скрипит пыль, а ноги ноют от усталости?!

— Пошли вы все в… — скрипит зубами Два-по-сто и внезапно начинает орать: — Ноги в руки! Оружие наготове! К форпосту — бегом!!!

Командирский тон срабатывает. Я перехватываю у Тамерлана один мешок и бегу с такой скоростью, что боюсь, что сейчас ноги начнут заплетаться.

В руке один из револьверов, в кармане плаща — второй. За пояс штанов заткнут бревномет.

Впереди вырастает форпост, но наши взгляды прикованы к сдвигающимся цепочкам арахнидов. Когда они сомкнутся — нас отсекут от спасительной крепости и тогда можно переставать надеяться…

— Тамерлан, Видж, Арматура, Волк — берете на себя тварей слева! — отрывисто лает Два-по-сто. — Мы с остальными мочим тех, кто справа!

До форпоста остается метров пятьсот, когда мы выбегаем на дистанцию более-менее прицельной стрельбы. Еще пара мгновений, и арахниды захлопнут ловушку.

— Огонь!

Мы вытягиваемся в подобие цепочки, каждый выбирает жертву, тычет в нее оружием и люто-бешено давит на спусковой крючок.

Я делаю три выстрела. Вижу, что ни один не достигает цели. Сую бесполезный теперь револьвер в карман, выхватываю второй. Тот цепляется за край и никак не хочет выхватываться. Вокруг гремит канонада, кисло воняет порохом. Наконец, револьвер высвобождается и я луплю почти навскидку. Успеваю обрадоваться, когда один из арахнидов спотыкается, одна его толстая лапа подламывается и на траву брызжет, как внутренности из раздавленного таракана, желтая густая кровь.

— Быстрее!!!

Мы уже в паре десятков метров места, где должны сомкнуться края ловушки. Видим во всех подробностях арахнидов, различаем царапины на костяных доспехах, чувствуем трупную вонь.

— Быстрее, сволочи!!!

Я забрасываю разряженный револьвер в карман. Вижу страшную клыкастую улыбку ближайшего ко мне арахнида: тварь все ближе. И выхватываю из-за пояса бревномет.

Навожу со всем тщанием, которое только возможно на бегу. Нас разделяет десять-пятнадцать метров. И жму на спусковой крючок.

В ладони будто взрывается ящик китайских петард. В запястье больно бьет отдача. Я пролетаю сквозь облако искр и дыма…

Насмерть перепуганный, но невредимый арахнид от неожиданности падает на брюхо. Его выпуклые фасеточные глаза, кажется, вот-вот лопнут от усилий, с какими тварь их пучит. Я не удивился бы, если б под паучьим брюхом увидал горку кирпичей.

Ловец приходит в себя одновременно с моим пониманием, что я промазал. Точность у бревномета хуже, чем у слепоглухонемого пушкаря!

Расстояние между нами сокращается до пяти метров.

— Чтоб ты сдох! — ору в сердцах и по уже наработанной схеме швыряю бесполезную вундервафлю в паучью тварь.

Но арахнид уже окончательно оправился от пережитого ужаса и ловко уворачивается от бревномета.

…Расстояние сокращается до пары метров…

И я не придумываю ничего лучше, чем примерить на себя роль Злого Санты. Срываю с плеча «мешок с подарками» и луплю по башке арахнида.

Слышу костяной хруст, мелькает мохнатое брюхо. Арахнид опрокидывается и, словно дохлый сверчок, скрючивает лапки.

— Не отставать! — орет диким буйволом Два-по-сто. — Быстрее!

Мы будто пересекаем адову печь. Напряжение достигает пика. И я не успеваю обрадоваться, что опасность позади, когда горло вдруг что-то стискивает и меня валит на спину.

Больно, до искр из глаз, бьюсь затылком. Не могу сделать ни вдоха. Пытаюсь зацепить аркан пальцами, но петля не поддается. Меня начинают тащить назад. Топот товарищей смолкает вдалеке.

«А ты как думал? — проносится несвоевременная мысль. — Им здесь только о своих шкурах думать положено…»

И все же я пытаюсь бороться. Переворачиваюсь на живот. Вижу арахнида, что с безумным кровожадным оскалом подтаскивает меня к себе. Он рвет веревку, меня волочит по земле.

Под руку попадается что-то твердое и квадратное. Я инстинктивно сжимаю пальцы и вижу бревномет. В каком-то забытьи навожу на арахнида и только тут вспоминаю, что оружие однозарядное. Но в слепой надежде на чудо я жму на спусковой крючок.

Заарканившего меня арахнида вдруг бьет дрожь. По всему его отвратному туловищу вспухают желтые фонтаны, свинец взламывает костяную и хитиновую броню, корежит тварь.

Петля на моем горле ослабевает и я с хрипом вдыхаю. Кислород жжет легкие, перед глазами пульсируют огненные мухи. Только через несколько мгновений я понимаю, что чудо все-таки произошло. Но не с бревнометом.

Я оборачиваюсь и глупо улыбаюсь.

Из бойницы на башне форпоста выплескивается пульсирующий огонь. Кто-то методично и безжалостно поливает свинцом паучьих тварей. Те в панике разбегаются, теряя лапы, руки и головы…

С трудом я заставляю себя подняться, хватаю мешок с лутом и на подкашивающихся ногах бегу к форпосту.

Над долиной далеко разносится стрекот пулемета. Мне он кажется райской песней…

Глава 7. Торговые операции

В распахнутые двери форпоста я вламываюсь с грацией офигевшего от происходящего мамонта. Пытаюсь затормозить, но пробегаю по инерции еще метров десять. Перед столкновением со стеной успеваю выставить мешок с лутом. Врезавшись, падаю на спину. А где-то позади слышатся спасительные щелчки задвигаемых засовов.

В наступившей полутьме кто-то истерично матерится. Другой голос спрашивает о потерях, называет чьи-то имена. Третий вопрошает, где находится ближайшая бутылка гребаной водки. В этом голосе я узнаю Тамерлана.

Поднимаюсь с трудом, ловлю ртом воздух. Ноги гудят, подкашиваются. Гляжу на мешок с награбленным добром почти с ненавистью. И вдруг понимаю, что в нашем отчаянном положении ни один не бросил лут!

Чтобы подтвердить догадку, оборачиваюсь. И точно, как матросы после дальнего плавания прижимают сговорчивых девушек, так и бойцы форпоста, облапив, лежат на мешках.

Сумасшедший мир…

Но, кажется, только так в нем и можно выжить.

— Видж, — хлопает меня по плечу Тамерлан. — Ты меня уважаешь? Пойдем напьемся?

Сил хватает только на кивок.

* * *

После пережитого стресса и пары стаканов теплой водки мной овладевает демон риторики. Через два часа уже весь форпост знает, что такое франшиза, как рассчитывается износ и чем страхователь от страховщика отличается. Все обидно ржут и спрашивают, на хрена в Пропасти страховой агент. Я оскорбляюсь и называю всех австралопитеками. Обещаю, что когда-нибудь стану основателем первой компании в Пропасти, а они все мне будут завидовать.

Половина бойцов форпоста сказочно пьяна. В баре собралось человек двадцать, остальные печалятся в дозорах. Мы лично поднимались на башни к пулеметчикам, относили туда ящик водки и долго пожимали руки стрелкам.

А, когда я увидел, что чудо-машина, которая резала арахнидов в капусту, не что иное, как славный доисторический пулемет Максим, меня накрыло. Хлебнув огненной воды из горла, затягиваю гимн Советского Союза, путая строчки с гимном России. Десяток луженых глоток подхватывает. Так мы спускаемся в бар, обнимаясь в порыве национального самосознания. Периодически слышатся вопросы вроде:

— А америкосов в Пропасти кто-нибудь видел?

— Ну, мы им еще всем покажем, правда?

— Может, в соседний форпост отправимся морды бить?

Но отправляемся за барную стойку, где храбрый предводитель Два-по-сто героически держится на ногах после третьей бутылки и умудряется еще наливать остальным.

На полу расстелены брезентовые отрезы, на них любовно разложен лут. Пистолеты, ружья, патроны, ремни, одежда и обувь, портсигары и даже поношенные носки. Выгребли все подчистую.

Я узнаю, что скоро это добро отправится на продажу к профессиональному торговцу, а выручку мы поделим поровну. На мой вопрос, что это за торговец, Тамерлан только загадочно икает.

Пахнет горелым. Два-по-сто объявляет, что наш заказ (яичница на полсотни яиц) сгорела и придется довольствоваться консервами. Кажется, всем уже глубоко фиолетово.

Дальше реальность начинает играть со мной в пятнашки.

Помню, что я пристаю к Тамерлану и долго тычу пальцем в его залитый железом глаз. Требую, чтобы он немедленно восстановил себе потерянное око, ибо я не могу понять, куда мне смотреть: в переносицу, в здоровый глаз, в монетку или в переносицу… впрочем, кажется, переносица уже была.

Тамерлан обвиняет меня в пьянстве и заявляет, что формировать глаз не будет принципиально. Говорит, ему так нравится, умываться по утрам проще.

Правда, через пять минут Тамерлан лезет обниматься и с глубокой тоской в голосе жалуется, насколько он соскучился за потерянным глазом. Из оставшегося даже пьяную слезу пустил.

— А почему не сформируешь? — икая, вопрошаю.

— Нет тут у нас толкового окулиста, — вздыхает Тамерлан. — Атлас по анатомии есть, но не настолько подробный, чтобы такие сложные органы воссоздавать. Только и хватает, чтобы рану заштопать.

Периодически в бар спускаются дозорные. Докладывают, что биоморфы (так по правильному называются анклавы арахнидов и их товарищей) продолжают переть мимо форпоста. Их очень много, миграция целых армий.

Кто-то в угаре подскакивает и немедленно требует ящик патронов, чтобы пострелять из пулемета в башне. Мотивирует свое требование тем, что в армии в свое время он так и делал, а мы все — салаги.

Но трезвые, а оттого — злые, дозорные обрезают. Мол, там и вагона патронов не хватит.

Это действует не хуже, чем удар полена по затылку. Некоторое время пьем молча. Только Два-по-сто переглядывается с Тамерланом и шепчет:

— Откуда их столько? Куда прут? Неужели готовится новая война?

* * *

Просыпаюсь в гамаке. Вокруг темень, хрен его знает, сколько времени.

Страшно вставать, когда вспоминаю, сколько выпил вчера. Но то ли организм браво справился с алкогольной отравой, то ли прохлада подвала подействовала, встать получается без труда.

Даже голова почти не болит.

Для проверки наклоняюсь, касаюсь пальцами носков и выпрямляюсь. Все нормально. Легкое головокружение не в счет. При похмелье средней тяжести я бы наверняка сейчас отдувался, массируя виски.

А потому с легкой совестью сую стопы в трофейные дырявые носки, потом с удовольствием зашнуровываю трофейные же ботинки и ковыляю по лестнице, стараясь в темноте не разбить обо что-нибудь лоб. Или что-нибудь лбом.

С топотом преодолевая ступени, смутно вспоминаю, что ботинки, носки и плащ «койота» мне вчера торжественно вручили на всеобщей попойке. Кажется, Тамерлан горланил «хэпи бёздэй ту Виджилант». Попросили только эмблему и цвет плаща сменить. Издалека могут не за того принять и подстрелить невзначай.

Выхожу в бар. Дыхание спирает, глаза начинают слезиться.

Кажется, будто здесь все насквозь проспиртовали.

Под столами храпят несколько бойцов форпоста, на стойке дрыхнет Тамерлан. Мрачный, как дьявол в Рождество, Два-по-сто похмеляется пивом.

— Чего тебе?

Я оглядываюсь.

— А, — спрашиваю, — где наш лут?

Два-по-сто закрывает глаза, бледнеет, шепчет с мольбой:

— Потише, Видж… башка болит…

Я повторяю вопрос на полтона тише.

— Все торговцу снес, — хрипит бармен.

— Когда успел?

— Еще вчера, когда вы спать разошлись.

Я понимаю, что чего-то не понимаю.

— В смысле? Так торговец здесь? В форпосте?

— Ты гений, Видж. Только, я тебя по-хорошему прошу, отстань.

— Ладно, — говорю, — не вопрос.

И отправляюсь искать торговца. Очень мне интересна его личность. Что это за существо такое, которое, по словам Тамерлана, с Пропастью на «ты»?

Методом проб и ошибок нахожу на втором этаже комнатку. На двери углем нарисован знак доллара. Стучусь, захожу.

Комната торговца напоминает ломбард на Диком западе. Крошечное помещение четыре-на-четыре. Половину занимает стойка, забранная решеткой из арматуры. За стойкой восседает незнакомый мужик.

Он глянул на меня с таким выражением, будто знает тысячу лет.

— Хорошо, что ты пришел, Виджилант, — сказал спокойным и уверенным голосом. — Нам давно пора познакомиться. Кстати, вот твоя доля из того, что мне вчера притащил Два-по-сто.

Давно привычным жестом Торговец кладет на стойку худенькую пачечку мятых купюр.

— Не переживай, — не верно понимает мой взгляд Торговец, — здесь вся причитающаяся тебе сумма, ничего не утаили. Ну, будем разговаривать?

Я поискал взглядом стул, подвинул к стойке и молча уселся.

* * *

Торговец — мужик лет тридцати пяти с густой бородой цвета соли с перцем. Одет в брезентовую хламиду с прошивкой, наводящей на мысль, что куртка усилена бронированными пластинами.

Торговец спрашивает:

— Ты давно оттуда?

По тому, как он косит глаза на потолок чувствую себя Гагариным.

— Два дня, — говорю. — Сегодня третий пошел.

— Не умирал еще?

— Тьфу-тьфу.

— Русский?

— Так точно.

— Ну слава богу…

Торговец кладет локти на стойку и, пристально глядя мне в глаза, спрашивает хрипло:

— Что там сейчас? Какой год?

Пару секунд думаю, потом начинаю рассказывать последние события. Рассказ получается сумбурным, в нем сплетаются политика, бизнес, светские и народные новости, события на мировой арене и новинки в индустрии хай-тека.

Торговец слушает жадно, будто курильщик глотает отравленный дым. Вначале не перебивает, затем судорожно переспрашивает, уточняет. Я гляжу на его лицо: морщинистое, дубленое, а вижу лик подростка. Потерявшегося мальчика. И перед глазами встает лицо Алины.

Где она? Что с ней? Чувственная, нежная, вместе с тем решительная и способная за себя постоять. Но — не в Пропасти. Каково ей здесь? Борьба ради борьбы, выживание ради сохранения души, отчаяние и безысходность. Здешняя жизнь беспощадна.

Ведь по сути, что мы сделали вчера? Не просто разбили лагерь бандитов, пусть и заслужено. Мы — убивали. Почти по-настоящему. Каждый из погибших уже не вернется в Пропасть таким же, каким был до смерти. Каждый стал на шаг ближе к существованию мутанта. Существа без памяти, с остатками разума. Ближе к тому, чтобы превратиться всего лишь в очередной фрагмент загадочного ИИ из сердца Пропасти…

Мне кажется, что в этот момент я понял мотивы биоморфов, ломающих свои тела и психику. Они не просто живут в Пропасти, их трансформация — виртуальный способ легкого самоубийства. Они нашли способ по чуть-чуть уходить от человеческой природы. До тех пор, пока не перестанет быть больно и тоскливо.

Я замолчал, не зная, что добавить. Торговец кивнул и задумчиво вздохнул. Достал из кармана деревянный портсигар, вынул помятую сигариллу и бензиновую зажигалку.

— Будешь? — спрашивает, закуривая.

Перевожу взгляд на портсигар.

Название: Табак-самосад.

Описание: растение, сушеные листья которого используются для курения.

Особые свойства: вызывает привыкание, снижает Выносливость и Здоровье с каждым месяцем на -1%.

Описание от автора Формы: да идите к черту! Просто хочу курить!

— Нет, — говорю. — А что такое «автор формы»?

Торговец пускает дымовое кольцо и улыбается:

— У тебя, должно быть, таких вопросиков полно, да?

— Есть немного.

— Ну, брат, ты меня порадовал, давай я и тебя введу в курс дела.

— Давно ты здесь? — задаю давно мучивший вопрос.

Торговец оглаживает бороду, говорит уклончиво:

— Со счета сбился. И вообще, сочти за правило — в Пропасти о таком не спрашивают. Обычно разговоры о реальном мире причиняют людям боль. Нафига раздражать местных психов?

— Осознал.

— Хорошо. Теперь второе правило, но оно во сто крат важнее первого — никому здесь не доверяй. Понял? Здесь, как в жизни, каждый сам за себя. У многих нет шансов на возвращение, если они вообще у кого-нибудь есть. А потому вальнут тебя за любую мелочь, даже за консервы.

— Да ладно!

— Не веришь? А зря. Тратить формпойты никто не хочет. Тебе вообще-то некисло повезло, что именно сюда попал. Местные ребята, при всех своих недостатках, еще не конченые подонки.

Киваю.

— Что такое формпойнты? Тамерлан объяснял, но…

Торговец глубоко затягивается. Слышно, как хрустят, сгорая, табачные крошки. Выпустив к потолку густое облако дыма, начинает объяснять:

— Послушай, Видж, Пропасть — это по сути один большой конструктор. И в ней нет ничего, к чему нельзя применить очки Формирования. Мы все состоим из кусочков Пропасти. Можно копать, можно менять ландшафт, превращать воду в вино, землю в железо, собственное тело в облако газа. Можно все. Вариантов бесконечно много. Пределы зависят только от твоего безумия, фантазии и каталогов.

— Чего?

— Открой профиль.

Касаюсь шишки за ухом, вижу ставшую чуть более подробной фигуру человека.

— Погляди на правый угол, — слышу голос Торговца. — Значок в виде кубика Рубика.

— Вижу.

А сам мысленным усилием касаюсь значка. Все заслоняет разделенное на шестигранные клетки пространство. Напоминает графический 3-D редактор. По обе его стороны разбивка под вкладки. Мне доступны только три: «Еда», «Предметы», «Анатомия».

— Выбирай любую вкладку, — говорит Торговец.

Мой выбор останавливается на «Предметах». В выпавшем списке их катастрофически мало. Словно перечень доисторических орудий первобытного человека: «палка», «колесо», «камень».

— Выбери палку.

В объемном «графическом редакторе» появляется метровая палка. Ничего необычного. Обыкновенная спиленная не ошкуренная деревяшка.

— Видишь вкладки справа?

Ага, в правом углу множество вкладок. Но названия и мой доступ к ним есть только у нескольких: «органика», «дерево», «почва», «камень», «железо», «газы».

— Теперь объясняю по порядку, — говорит Торговец. — Слева у тебя всегда форма, а справа — материал. Согласно твоему развитию и знаниям, палку ты можешь создать только из доступных материалов.

— Прямо из ничего? Вот так запросто? Нажал «формировать» и создам из воздуха?

Торговец отвечает строго:

— Я же сказал — в Пропасти нет ограничений. Формировать можно все. Хочешь, — можешь создать из воздуха. Но если в твоих руках будет более подходящий материал, выйдет дешевле. Вот попробуй создать из воздуха.

Так…

Выбираю «палку» повторно, вижу ее в редакторе. Затем выбираю вкладку «Газы». Там доступна только одна позиция: «воздух», с пояснялкой, какие из газов входят в привычный землянам дыхательный состав.

Едва выбираю все позиции, появляется стоимость формирования: 20 формпойнтов.

— У меня столько нет, — говорю. — В наличии только восемь.

— Вот о чем я тебе и говорю. Создание предметов из ничего, как ты выразился, — самый дорогостоящий тип формирования. Гм… ага, встань-ка. Возьми в руки табурет.

Кажется, начинаю понимать.

Когда пальцы сжимаются на ножке табурета, выбираю в материалах «дерево». Стоимость формирования деревянной палки из дерева мгновенно снижается до двух очков.

— Если хочешь создать железную трубу, — начинает Торговец.

— Нужно брать в руки железо, — продолжаю я. — Так будет дешевле.

— Правильно, Видж. Быстро учишься.

— А как создавать более сложные предметы?

— Вопрос на миллион. Самый главный твой инструмент в Пропасти, запомни эту аксиому, — это твой мозг. Чем больше ты знаешь, тем легче тебе живется. Выбери палку снова.

В редакторе появляется палка.

— Теперь попробуй придать ей другую форму. Просто твори.

Секунду я оглядываюсь в редакторе, потом замечаю иконку «уникальный предмет». После ее нажатия вываливается целый арсенал чертежный и рисовальных принадлежностей.

— Инструменты редактора можно обновлять и совершенствовать, — слышу голос Торговца. — К примеру, тебе нужно создать не простую палку, а гладкое древко для швабры. Сейчас тебе придется все чертить вручную, самому. А с инструментом «рубанок» — достаточно дать соответствующую команду. Понял?

— Кажется. Это нечто вроде модов и дополнений? Фичи такие?

— В точку.

— А где взять эти инструменты?

— Софт для редактора можно купить у торговцев или добыть в бою.

Ну, блин. Я так и знал.

— А как же лозунг: информация должна быть доступной?

— Она и доступна: за звонкую монету. Хотя, я слышал, что есть особое братство в Пропасти, вроде религиозной секты, которое создает уникальные предметы или софт и бесплатно раздает людям. Эти фанатики зовутся «Торрент-братьями». Но даже у них можно схлопотать нечто, что расплавит тебе мозги. Так что лучше всего — лицензионные каталоги и инструменты…

— Знакомая песня, — отмахиваюсь.

А сам начинаю играться с палкой.

Материал выбран «дерево», и стоимость по-прежнему два очка формирования. Но едва начинаю гнуть палку в редакторе, придавать ей разные формы, толщину и длину, как стоимость увеличивается до трех очков.

— Чем сложнее предмет, тем дороже он стоит.

— Да я уже понял, — отмахиваюсь, но тут же спрашиваю: — А ведь так можно и пистолет создать?

— Да хоть атомную бомбу!

— Серьезно?

— Зуб даю. Только очков понадобится немеряно, а также, самое главное, понимание, из чего бомба эта производиться и как.

Секунду размышляю, потом вновь спрашиваю:

— И что, если я не знаю, из каких деталей состоит пистолет, — никогда не создам?

— Ну почему? Есть игроки, которые занимаются изобретательством. Или другие, которые знают, как собрать какое-либо оружие. Они рисуют в редакторе чертежи, становятся авторами формы, а потом за очень приличные деньги продают их торговцам вроде меня. А мы уже наживаемся тем, что продаем таким, как ты.

После таких слов мне почему-то захотелось обидеться. Но против правды не попрешь. Я всего лишь страховой агент.

— Ты покупаешь каталог, вроде твоего анатомического атласа, и просто даешь приказ формировать. Ну, или же, если формпойнты пускаешь на другие дела, можешь купить уже готовую продукцию.

— На другие дела? — переспрашиваю. — Это типа развивать свое тело?

— Правильно. Вот сейчас у тебя восемь формпойнтов. На твоем уровне накопить больше тридцати не получится. Такое ограничение для тех, кто просто ждет, не желая качаться. Хочешь создавать сложные вещи, оружие, жить в комфорте и быть крутым — качайся. Простое коллекционирование формпойнтов не поможет. Да, конечно, на начальном уровне их сможешь потратить на ап собственного организма, но потом их на каждую операцию требуется все больше. Захочешь сверхкрепкий череп, а на это надо триста формпойнтов. А на твоем уровне…

— Больше тридцати не накопишь. Понял. Спасибо.

— Да пожалуйста.

Я вздыхаю и закрываю редактор. Перед тем, как убрать гнутую-перегнутую палку, система предлагает сохранить проект в индивидуальный каталог. Я отказываюсь. Зачем мне рогатина?

Торговец глядит на меня с грустной усмешкой.

— Ну что? Прояснил я чуток ситуацию?

— Есть такое дело.

— Ну, тогда глянь мой ассортимент, чтобы вообще вникнуть в суть.

Покосившись на пачку денег в руке, глянул в профиль: на моем счете пятьсот восемь кредитов. Кажется, около сотни я должен Два-по-сто и Тамерлану.

— Сколько стоит у тебя каталог «Анатомический атлас»?

Торговец на секунду прикрывает глаза, говорит без запинки:

— Двести кредитов — самый дешевый.

Такой-то мне и нужен. Значит, за каталог, подаренный Тамерланом, еду и проживание — торчу почти триста кредитов.

— Покажи-ка мне пистолеты, — говорю.

Торговец делает шаг в сторону. За его спиной продолговатые ящики. Когда поднимается крышка одного из них, внутри я вижу разнообразные стволы.

Самострелы, револьверы, пистолеты, пистолеты-пулеметы…

От обилия сводит скулы.

— А вон тот, — тычу пальцем, сглатывая слюну, — черненький, сколько стоит?

— О, хороший выбор. Пистолет-пулемет «Кобра», — воодушевляется Торговец. — Стандартная обойма на семнадцать патронов, дополнительные — на двадцать пять и тридцать. Несколько типов боеприпасов, высокая точность, кучность стрельбы и надежность — выше всех похвал. Позволяет модифицировать, улучшая все показатели и облегчая модель. Есть специальные слоты для складного приклада, фонаря, глушителя и лазерного целеуказателя. Полный комплект, абсолют, включая одну снаряженную обойму, будет стоить тебе всего девять тысяч пятьсот кредитов.

Вздыхаю так тяжело, будто только что перевернул железные горы.

— Наверное, — говорю, — я попозже зайду. Ладно?

Торговец улыбается и захлопывает крышку ящика.

— Жду в любое время, Видж. Был рад знакомству!

Глава 8. «Собери себя сам!»

После увиденного разнообразия прелестей, в унынии спускаюсь в бар.

Местные все еще дрыхнут, источая спиртовой дух. Два-по-сто с изрядно опухшим, но просветлевшим лицом чем-то гремит за стойкой. Его черные волосы как всегда блестят от жира, прилежно зализанные назад.

— Привет еще раз, — говорю. — Я тут деньгами разжился. Сколько тебе должен?

Два-по-сто отвечает без запинки, как счетный автомат:

— Проживание за неделю и двухразовое питание — сто двадцать кредитов. Прочие заказы, включая спиртное, — отдельно. А за пользованием самострелом и трату патронов, так и быть, не возьму ничего. Ты все-таки новенький. Да и помог нам.

— Спасибо.

Лезу в карман, выуживаю пачку смятых банкнот. Купюры представляют собой нечто вроде серого доллара, только без графических излишеств. Номинал купюры по углам, в центре спираль, в правом углу непонятные символы и ряды циферок.

Отлистываю сто двадцать кредитов, Два-по-сто лихо смахивает их со стойки.

— Пить будешь?

— Да вы психи, — говорю. — Разве так можно?

— Здесь все можно, — философски вздыхает бармен и подмигивает.

Но я качаю головой:

— Не хочу. Лучше давай позавтракаем. Хвастайся своим двухразовым питанием.

Лицо Два-по-сто вытягивается, он пытается отмазаться:

— Время завтрака уже прошло.

— Я ж тебя все равно заставлю на кухню идти, — говорю, — так что давай без споров. Да и тебе самому ведь пожрать не помешало бы. Кончай бухать.

Грузин морщится, но без слов отправляется готовить завтрак. В местном заведении он всегда одинаков: яичница. Иногда с мясом, иногда с беконом.

Выбираю столик почище, смахиваю рукавом крошки и усаживаюсь. Пока жду, копаюсь в редакторе форм и осмысливаю слова Торговца. По-моему, выдумывать или вспоминать устройство предметов и продавать их Торговцам — очень выгодно. По крайней мере, не так опасно, как шарить по миру в поисках жертв. Но, как подчеркнул Торговец, без прокачки тоже никуда. Нужно расти, нужно развиваться. Действительно, сейчас у меня восемь очков формирования. Через неделю их будет двадцать девять. А значит, — накоплен предел. На третьем уровне максимальное количество хранимых в профиле формпойнтов — тридцать. Ну, допустим, эту тридцаточку я потрачу легко. Наверное, с тем же успехом истрачу и еще несколько пределов, но… рано или поздно упрусь в потолок, когда минимальная стоимость формирования превысит максимальный уровень хранимых очков.

«Нужно заглянуть к доктору, — решаю. — Наверняка он сможет много интересного поведать об изменении собственного тела».

Из кухни доносится шкварчание и запах горелых яиц. Через пару минут появляется Два-по-сто с крышкой от деревянной бочки, использующейся вместо подноса.

— Сегодня яичница с беконом! — радостно говорит бармен, расставляя на столе алюминиевые тарелки и раскладывая куски черного хлеба. Отдельно возникают запотевшие бокалы с пенной шапкой.

— А бекон такой же горелый, как и яичница? — с сомнением спрашиваю я, хотя рот мгновенно наполняется слюной.

— Не хочешь, не жри, — пожимает плечами Два-по-сто и начинает хрустеть яичницей.

— А пиво зачем притащил? Нет в меню чаю или кофе?

— Может тебе еще круасанов притащить?

— Неплохо бы, — вздыхаю, ковыряясь вилкой в завтраке.

Яичница безнадежно испорчена, а бекон катастрофически не дожарен.

— Нет, — говорю, — я серьезно. Есть чай?

Два-по-сто с хрустом сжирает кусок яичницы, глотает и язвит:

— Почему-то ботаников в Пропасти исчезающе мало, чтобы чаи с кофеями выращивать, зато страховых агентов полно.

Я удивляюсь:

— В смысле? А в чем проблема? Вы же делаете яйца с салом! Почему не делаете чай?

Бармен давится пивом и долго чихает пеной.

— Ты дурак что ли? Стал бы я свои формпойнты на яйца тратить! Мы их не формируем. У нас доктор нескольких куриц и петуха создал, теперь яиц всегда вдоволь. Потому док заслужил право навечно здесь поселиться бесплатно и с особым статусом. А вот про сало не спрашивай, чье оно.

— Доктор?! Создал?! Как?!!

— Ты видел его морду? — щурится Два-по-сто.

— Ну, обыкновенная собачья харя.

— То-то же — собачья. Просто наш доктор ни хрена не смыслит в людях, зато животных знает лучше всех. Он бывший ветеринар.

Вот так поворот… Заживающие порезы от стрел лучника сразу зачесались. Значит, меня Тамерлан к ветеринару водил?!

— Да ты не морщись, — прозорливо советует Два-по-сто, — он нормальный врач. Да и вообще, согласись, ветеринар все же лучше отсутствующего в принципе врача.

В это резон есть. Но…

— Значит, — спрашиваю, — формпойнтами можно живых существ создавать?

— Можно, — кивает бармен. — Только ты это у дока лучше выспроси. Слышал, что в создании живности свои особенности есть. Сам понимаешь, по запчастям их не собирают.

Пару минут в баре слышен только храп пьянчуг и хруст высушенной яичницы на зубах. Наконец, с местным деликатесом покончено, и я принимаюсь за пиво, закусывая черным хлебом.

— А откуда взялся ваш форпост?

Два-по-сто вздыхает.

— Откуда в тебе столько любопытства? Ты книгу пишешь?

— Кто знает, — говорю. — Вдруг мои приключения когда-нибудь лягут в основу какого-нибудь романа.

Два-по-сто скалится:

— Я уже предвкушаю этот бестселлер: «Новый Ромео или Ад для страхового агента»!

Пиво мягко ложится на вчерашние дрожжи и меня несет. Говорю задумчиво:

— Почему же? Я бы назвал эту эпопею «Князья хаоса».

Два-по-сто косится с подозрением:

— Почему именно «Князья хаоса»? Где подвох?

— Нет подвоха. Просто этот мир, Пропасть, слишком уж похож на описание Апокалипсиса. Мир катится в тартарары, скоро конец всему, надежды нет. Но даже в таких условиях сильные духом люди находят в себе силы противостоять судьбе. Кто-то смирился, стал мутантом, а другие заново выстраивают людскую цивилизацию. И в этом адском безумие, где нет законов, постепенно возвышаются свои герои, лучшие из лучших — истинные князья. Правят железной рукой, усмиряя даже хаос!

Услышав про героев, князей и железную волю, даже такой сухарь, как Два-по-сто немного смягчается. Говорит с добродушной усмешкой:

— Ты прямо так художественно обрисовал, будто сам подумываешь написать эту книгу. Мемуары, будь они неладны.

Настает мой черед ухмыляться:

— Может и напишу. Возьму псевдоним и напишу. Так что с историей форпоста? Расскажешь?

Бармен приканчивает завтрак, отодвигает поднос и глядит мне в глаза:

— Ты ведь не угомонишься, да?

— В яблочко.

— Ты выбрал неправильный ник, Видж. Нужно было обозваться Прилипалой.

Я молчу, и бармен начинает рассказ.

* * *

— Я не знаю, как в Пропасти различаются локации и определяются их границы. Ты просто идешь-идешь, и вдруг — бац! — уже понимаешь, что в другой местности. Таких местностей в Ржавом мире тысячи. И их количество постоянно растет, Пропасть расширяется. Новые локации зыбкие и глюченные, как горячечный бред, но, говорят, в них можно найти полезные баги и артефакты, а такие, как наша — полностью сформированные. Они называются «стабильными».

— В Ржавом мире?

— Ты видел местное небо?

— Желтое?

— Ага. Осенью все будто ржавеет. Оттого и прозвали этот мир Ржавым. Пока ты опять меня не перебил, скажу: ходят слухи, что это не единственный мир Пропасти. Говорят, их девять. В местной вселенной они расположены по спирали. Девять огромных, почти бесконечных миров, каждый — шаг ближе к сердцу Пропасти. Ржавый их всех девяти — самый далекий от сердца.

Я вдруг испытываю трепет и волнение.

— А что такое сердце Пропасти?

— По легенде… повторяю, только по легенде, никто из нас не знает правды! Так вот, по легенде, в сердце Пропасти, в Нулевом мире, иначе говоря, находится Нечто. То, что и создало Пропасть.

— И что это? — спрашиваю шепотом.

— Люди рассказывают, будто это скопище игровых и программных артефактов. Осколков всех когда-либо созданных игр, кусочков экспериментов, фрагментов логических цепей и отражений искусственных интеллектов. Все это слилось в единое целое, в дьявольское существо с тысячей и одной личностью. Это и есть Бог Пропасти.

Звучит жутко. Даже мурашки по коже.

— От воли этого существа и зависит все, что случается в Пропасти, — мрачным шепотом говорит Два-по-сто.

— И что? — прерываю молчание. — Никто не пытался до него достучаться?

Бармен отвечает мрачно:

— Я своими глазами видел сотни ребят, которые намеревались добраться к сердцу, войти в Нулевой мир и, либо поговорить с Ним, либо надрать ему задницу. Видел таких смельчаков сотни, но, когда они уходили, никто не возвращался обратно. Черт возьми, я даже не встречал за всю свою долгую жизнь ни одного игрока, кто что-нибудь знал бы о путешествии между мирами и был в других.

— Может, — предполагаю, — не возвращаются оттого, что находят в сердце выход?

— Может, — неожиданно легко соглашается Два-по-сто. — А может гибнут, как и все здесь, кто еще не перестал надеяться на спасение.

И вновь мы замолкаем.

Слышно, как ворочаются во сне пьяницы, что-то бормочут под нос.

— Так что с форпостом, — напоминаю.

— Каждый из нас, — говорит бармен, — не уходил отсюда особенно далеко. Наверное, Торговец и я — были в Ржавом мире глубже всех. Поверь, там истинное безумие. Кланы, кочевники, чумные города, опустошительные войны и, как ты верно подметил, — полный хаос. Разок увидев это, я насмотрелся на всю жизнь. И ушел подальше, на самый край Ржавого мира. По пути познакомился с Тамерланом. Мы сыгрались, решили держаться в паре. А, когда набрели на это место, нас уже была целая команда. Вот мы и сговорились тратить все формпойнты на создание укрепленного дома. До сих по чуть-чуть достраиваем, развиваем, делаем защиту круче. А потом к нам пришел Торговец и тоже поселился здесь. Это верный знак.

— Почему?

— Не знаю всей правды о Торговцах. Ходят слухи, что это и не игроки вовсе. А, если и были когда-то игроками, то развились до такой степени, что стали даже ментально частью Пропасти. У них свои тропы, свои секреты. Они могут найти общий язык и с воинствующими кочевниками, и с Анклавами, и даже с биоморфами. В общем, странный народ. Очень странный. Иной раз хочется прижать их к стенке, пытать, ломать, как угодно, лишь бы рассказали обо всем, что знают, но… вряд ли получится.

— Кто-то уже пробовал?

Два-по-сто усмехается:

— Людская жадность не знает границ. А как еще можно быстро разбогатеть и стать крутым, кроме как убить Торговца? Да только эти ребята тоже не лыком шиты. Говорят, они не умирают так, как остальные, не теряют лут и часть души. Да и убить их почти невозможно. В общем, о чем я тебе и толкую, странный это народец. Иногда мне кажется, что они — тоже часть того Бога, что с тысячей и одной личностью в башке.

Я киваю, хотя вопросов меньше не становится. Наоборот, их количество неуклонно растет.

— Так почему это хороший знак, когда в селение приходит Торговец?

— Это значит, что селение стабильно, что у него есть будущее. В конце концов, такое селение просто так не разграбить, как мы сделали с лагерем «койотов». Опять же, у Торговца можно купить редкие и дорогостоящие предметы, софт, инструменты, каталоги и пушки. Куда ни плюнь — везде польза…

— Какая польза? — слышу рев из угла.

Оттуда, как медведь из берлоги, выбирается Тамерлан. Его здоровый глаз красный, как у кролика, лицо опухло и имеет зеленоватый оттенок.

— От кого польза? — хрипит бедняга, хватаясь за голову. — От вас?! Своими разговорами будите несчастный народ… лучше воды принесите! Не видите — помираю!

Два-по-сто предлагает ласково:

— Может пивка?

Секунду Тамерлан пучит на бармена единственный глаз, пытается вникнуть в суть предложения. Потом громко икает, лицо становится радикально зеленого цвета и одноглазый ковбой со слоновьим топотом убегает.

— Ну вот, — говорит Два-по-сто, вставая из-за стола, — и начался у нас новый день.

— Спасибо за завтрак.

Я тоже встаю.

— И куда ты теперь?

— Хочу, — говорю, — вашего ветеринара навестить.

Два-по-сто глядит пронзительно, потом кивает:

— Вникаешь в местные законы ты неспроста, парень. Не оставил, значит, надежды свою девку найти?

Я молчу.

— Ох, Видж, Видж… тяжела твоя ноша. Только путь, который ты для себя избрал — еще тяжелее.

* * *

Заметки

[

←1

]

Виджилант Овердрайв — имя, которое можно рассматривать в нескольких вариантах. Первый: «вигиланты» — персоны или группы, целью которых является преследование лиц, обвиняемых в настоящих или вымышленных проступках и не получивших заслуженного наказания, в обход правовых процедур. Хотя их жертвами нередко становятся настоящие преступники, вигиланты могут иметь собственные представления о том, что называть преступлением. Вигиланты считают, что официальное правосудие неэффективно, вследствие чего объединяются для того, чтобы противостоять криминальным элементам своими силами. В отдельных случаях вигилантами становятся одиночки, разочаровавшиеся как в законе, так и в окружающем их обществе (Юрий Деточкин и Декстер Морган). Второе: виджилант происходит от испанского слова и означает «бдительный», что в приставке со вторым словом (овердрайв) может означать — гипербдительный, буквально параноик.