Некрос: Языки Мертвых. Главы 1-8 из 13)

VI

Streets as cracks in the skin

To drink from the night itself

Webs of perdition — crush the rushing earth

The aching void lures — promising rebirth

"Order from Chaos"

Я стянул окулус, какое-то время сидел в темной комнате, тупо глядя в окно, за которым переливалась электрическими отсветами ночь. Город шумел за окном, негромко и монотонно: гудели машины, пульсировали где-то электронные басы, эхом отражались от бетонных многоэтажек чьи-то выкрики, смех. После мертвой тишины Шадуппума все казалось слишком громким. Слишком живым. Я поднялся, взял со стола мобильный. Половина двенадцатого. Пошел в туалет, потом долго держал голову под холодной водой. Все, надо спать. Хватит на сегодня.

Долго не мог заснуть — слишком шумно было. Ворочался с боку на бок. Наконец встал, пошел на кухню. Бегемот недовольно и сонно мяукнул, когда я включил свет. Начало второго. Нет, такими темпами мне до утра не дотянуть. К тому же, очень хотелось есть. Полез в холодильник, обнаружил там остатки колбасы и сыра. Вытащил из шкафа успевший слегка зачерстветь хлеб, соорудил себе бутерброд, сунул его в микроволновку. Поставил чайник, подготовил поршневой заварник. Бегемот выбрался из своего кубла под радиатором, потерся о ногу. Я отрезал ему кусок колбасы, бросил в миску. Кот поглядел косо, подошел, понюхал... есть не стал. Я залил чай кипятком, достал из микроволновки бутерброд.

Еда особого удовольствия не принесла — хрящи в колбасе застревали в зубах, сухой хлеб ранил небо, сыр потек и выпачкал пальцы. И все же, горячее внутрь согрело и успокоило. Я вернулся в кровать, бросив грязную посуду на столе.

Утром проснулся с тяжелой головой, как после похмелья. На завтрак обошелся яичницей, вышел в магазин возле дома, купил свежего хлеба. К девяти утра уже сидел за компьютером, глядя на загрузочный экран Abruption.

Все еще сидел в той низинке. Вокруг было светло — похоже, ночь миновала, пока я был офф-лайн, а вместе с ней миновал и дождь. Оно и к лучшему. Вскоре, местность изменилась: редколесье сменилось плоской как стол степью, густо заросшей высокой, желтой травой. Кажется, трава уже давно высохла и отмерла — она легко ломалась в руках несмотря на пропитавшую ее влагу, листья крошились пальцами в труху. Пройдя метров пятьсот, не больше, я увидел вдали город, обнесенный стенами из бурой глины. Над ним поднимались, сливаясь в одно облако, множество дымных струй. Дорога, по которой я шел, влилась в другую, более торную, с глубокой, утоптанной колеей. Я обогнал одинокую телегу, запряженную косматым быком с короткими рогами и высокой холкой. Возница, сгорбленный, сутулый крестьянин, проводил меня тяжелым взглядом из-под низко надвинутого капюшона.

Ворота Неребтума были раскрыты. Высокие, окованные темным железом, они были украшены поблекшей росписью, изображавшей крылатых существ с туловищами льва и людскими головами, бородатыми в высоких цилиндрических шапках. Стражники на воротах встретили меня молчанием и пристальными, подозрительными взглядами. Они были одеты в длиннополые кольчуги со стальными пластинами на груди и остроконечные шлемы с личинами и кольчужными бармицами. На широких кожаных поясах висели длинные мечи, Руки сжимали круглые железные щиты и короткие, чуть выше роста, копья с гранеными наконечниками. Стража, больше подходящая дворцу, чем воротам.

Внутри город напоминал муравейник. Множество грязных, оборванных людей бродило по узким, извилистым улицами, сверху укрытым навесами или выступающими балконами верхних этажей. Прямо на земле какие-то нищие продавали невообразимый хлам — старую посуду, вылинявшие обноски, растоптанные до бесформенности сапоги. Одни сидели молча, уставившись в землю и скрыв головы под капюшонами. Другие кричали, как ненормальные, хватали прохожих за одежду, тянули к себе, бормоча что-то непонятное. Я видел их руки — вспухшие, с пятнами на коже, отслоившимися ногтями, струпьями неведомой заразы. Лица были не лучше — отекшие, морщинистые, с глубоко запавшими глазами, воспалеными и гноящимися. Какие-то лежали прямо в грязи — не поймешь, спят или умерли уже. Дети, чумазые, костлявые, одетые еще хуже взрослых, копошились у своих домов, игрушки их — грязь и мусор, глаза казались неестественно крупными и белыми на фоне худых, темных лиц.

Я продвигался дальше, вглубь лабиринта тупиков и проулков. Предсказуемо, ближе к центру улицы стали просторнее, а дома — больше. Только нищих меньше не стало. Весь город насквозь пропитался их вонью и сам стал похож на бродягу-прокаженного. Но уже появились в толпе и одетые приличнее — в дорогих камзолах, расшитых и отороченных мехом плащах, в бархатных беретах с перьями. Таких всегда сопровождали люди с оружием — панцири, шлемы, короткие мечи, факелы в железных корзинах на длинных древках. Странно, но огонь здесь жгли везде, хоть стоял день, и было достаточно светло. Огонь горел в светильниках у входов в дома, таких же, как я видел в Акшаке, факелы и чаши на цепочках носили с собой многие горожане. Что это — суеверие или необходимая предосторожность?

Хитросплетение улиц вскоре вывело меня на площадь — точнее, к холму, который здесь служил центральной площадью. На вершине его возвышалось массивное, циклопическое строение. Уже изрядно обветшалое и утратившее былой величественный вид, оно все же внушало трепет: собранное из гигантских, идеально подогнанных блоков, возвышающееся на добрых пятнадцать-двадцать метров, выстроенное с изысканным геометрическим аскетизмом. Первый ярус, самый большой, казался цельным монолитом в семь или даже десять метров высотой. По нему, под строгими, выверенными углами поднимались лестницы. Следующий ярус был меньше и уже имел признаки строения — двери и окна. Третий был самым маленьким и, похоже, был чем-то вроде главного святилища. Храм казался оставленным — не было видно ни стражи, ни жрецов. И все же, над верхним ярусом курился тонкий белый дым. Пологие склоны холма, на котором был возведен храм, были буквально заполнены людьми. Они сидели и лежали прямо на земле, одетые в грязные лохмотья, воздевающие к храму худые руки, поющие молитвы и гимны, рыдающие. Некоторые сидели молча, закрыв глаза и обратив лицо к каменной громаде. Другие лежали ничком, лицом в грязи, вообще не шевелясь. Пилигримы (я назвал их так, хоть и не был уверен), кажется, провели здесь не один день. Тут же виднелись костры и закопченные чаны над ними. Здесь же люди справляли нужду, ели, спали, даже спаривались — как животные у всех на виду. Тех, кто уже умер, крючьями оттаскивали в общую кучу и грузили на телеги люди в кожаных фартуках и безликих масках. Зрелище угнетало. Я смотрел, пораженный настолько, что просто не хватало сил отвернуться и уйти.

— Впервые здесь? — голос за спиной заставил резко обернуться. Передо мной стоял крепкий человек в укрепленной железными полосами стеганке, лысый, с нестриженной, клочковатой бородой. За широкий пояс был заткнут топор с узким, щербатым лезвием и загнутым шипом на обухе. За спиной угадывался круглый деревянный щит. Человек улыбался, и было видно, что у него нет двух передних зубов.

— Впервые, а что? — ответил я. Человек улыбнулся еще шире.

— Город Живых. Так они называют это место. Сюда собираются все, у кого еще есть силы передвигаться. Они думают, что тут спасутся от смерти.

— От ходячих мертвецов?

— И от них тоже. Но ходячие мертвецы — не причина. Они этого не понимают. Не кадавры приносят смерть. Сначала приходит смерть, а они только идут по ее следам.

— Не понимаю.

— И не надо. Я — Бильга, — он протянул широкую, в кожаной рукавице лапу.

— Вад, — мы пожали друг другу руки.

Он указал на одну из уходящих с площади улиц:

— Я знаю одно место, где наливают недорогую выпивку. И мне как раз не с кем посидеть за кружкой. Ты как?

— Не против, — кивнул я. Надо держать ухо востро — наверняка этому Бильге что-то от меня надо. И хорошо если просто поговорить, а не ограбить в безлюдной подворотне. Хотя, мне трудно было представить в этом городе безлюдную подворотню. Даже самую маленькую. Кажется, куда бы ты ни ступил, за тобой следят минимум с трех сторон. Голодными, отчаявшимися взглядами.

Мы пошли сквозь толпу, свернули на улицу, относительно широкую и чистую. Чистую — значит такую, где не справляют нужду прямо тебе под ноги. Бильга шел впереди, уверенный, как ледокол. И все же, спустя пару минут он вжался в стену, едва услышав чей-то выкрик впереди. Послышались глухие удары, лязг железа и тяжелый топот. Прошла всего пара секунд, прежде чем я понял, почему он так поступил.

По улице шли трое. Беглого взгляда на них было достаточно, чтобы понять — это не люди. Огромные, больше трех метров ростом, массивные, с бочкообразными туловищами, в тяжелой латной броне, они шествовали, расталкивая тех, кто не успел убраться с дороги. Двое несли на плечах тяжелые двуручные палицы, один держал руку на висевшем у пояса топоре. Но хуже всего были их лица. Под глухими забралами толком их было не разглядеть, но хватало уже того, что из-под шлемов спускались два похожих на сабли клыка, длинной сантиметров сорок каждый. Когда они прошли мимо меня, я понял, что меховая подстежка под доспехами, вовсе не была подстежкой — слишком явственно бугрились под ней мышцы и натягивались жилы.

— Ни фига себе! — прошептал я. — Это кто?

— Заткнись, пока тебя не услышали, — цыкнул Бильга. — Потом расскажу.

Остаток пути проделали быстро. Таверна оказалась буквально за углом — темные, приземистые двери, рядом с которыми привычно горел светильник. Внутри, в зале с низким потолком стояли прямо на полу столики, вокруг которых были расстелены соломенные циновки. Обходя потолочные балки, мы пробрались к свободному, уселись.

— Я не при деньгах, — сразу решил предупредить, чтобы не было непоняток потом. Заодно и проверить.

— Значит, будешь пить, что дают и сколько дают, — хрюкнул Бильга. — А потом сочтемся. Главное, запомни: кто не платит — тот не отказывается.

Звучало не слишком оптимистично. Бильга стянул рукавицы и сунул их за пояс, грохнул кулаком по столу.

— Хозяин! Кувшин вина!

— Так кто это был там, на улице? — спросил я, осторожно оглядывая помещение. Народу здесь хватало — найти свободное место оказалось не так просто. Одеты местные посетители были немногим лучше тех, кто сидел на улице — разве что меньше грязи было на одежде. Все пили — из плоских засаленных чашек и щербатых кувшинов. Еды на столах я не заметил.

— Бессердечные Воины Дера. Наемники из города далеко на северо-востоке. Опасные ребята.

— Я догадался. А зачем везде жгут огонь?

— Огонь? — Бильга хмыкнул. — Не знаю. Так повелось. Огонь — значит жизнь, я думаю. Может они так хотят отсрочить смерть этой земли?

Я кивнул. Ну что, вступительную часть можно считать законченной.

— Зачем ты позвал меня сюда?

К нашему столику подбежал смуглый, юркий как ящерица мальчуган, поставил на столик кувшин и две чашки. Бильга кинул ему пару монет. Я терпеливо ждал ответа.

— Не спеши. Сначала выпьем, — он разлил содержимое кувшина по чашкам, взял свою, осушил в один глоток, вытер губы рукавом. Я последовал его примеру.

[Дрянное вино Неребтума]

[Усталость: -8]

[Жажда: -13]

[Восприятие: -1]

[Координация: -2]

[Энергия: 99(+21)]

Я поставил чашку на стол, Бильга тут же налил еще. Снова выпили. В этот раз положительный эффект уже не так ощущался, зато отрицательный только усилился. Если так пить и дальше, я упаду под стол еще до того, как мы прикончим этот кувшин.

— Слышал о Гуабе? — спросил вдруг Бильга. Я мотнул головой:

— Нет, не слышал.

— Это порт на берегу Нижнего моря. Его еще называют Чумной Порт.

— Хорошее название. Догадываюсь почему.

— Да-да, — кувшин снова наклонился, наполняя чашки. Выпили. Теперь пойло только снизило восприятие и координацию. Причем на 3 и 5 соответственно.

— Именно через Чумной Порт в Долину Двуречья пришел Рука Эн-Уру-Гала, — продолжал Бильга. — Там он сидит и поныне, направляя вылазки своих слуг. Проклятое место, даже сам воздух там пропитан чумой. Что не мешает сотням слуг смерти бродить по его улицам.

— Прекрасно, — я поднял чашку и стал рассматривать ее. Грубо сработана — темная от множества прикосновений глина еще хранит следы пальцев гончара. Поверхность неровная, шершавая. — И что ты хочешь от меня?

— Прошел слух, что Чумной Порт хотят отвоевать у Руки и уничтожить этот источник заразы. Говорят, что это остановит шествие смерти по Долине. Я сомневаюсь, но Гуаб был очень богатым городом. А когда смерть пожрала его, те немногие, кто успел спастись, не вывезли с собой и малой толики его богатств. И вот, я собираю отчаянных парней, готовых, как Древний Царь прогуляться в преисподнюю и вернуться с барышом. Ты кажешься мне одним из таких парней. К тому же, готов поклясться, ты — пришелец.

— А ты нет?

Бильга рассмеялся, разлил по кружкам вино и поднял свою, салютуя.

— У тебя наметанный глаз. За это стоит выпить.

Глухо стукнули чашки. Я пригубил пойло, но от серьезного глотка удержался. Хватит уже параметры просаживать. Неизвестно, чем обернутся наши посиделки. Вместо этого спросил:

— Слушай, ты с листом персонажа разобрался? Я пока и половины не понял — дурацкие пиктограммы, нет бы обычным текстом все сделать.

Бильга согласно кивнул, скорчив саркастичную гримасу.

— Это точно. Я более-менее раздолбался, могу помочь, если что. Запускай чарлист.

Я вызвал меню персонажа.

— Первые шесть штук — базовые жизненные показатели, — начал Бильга. — Здоровье, Эссенция, Энергия, Усталость, Голод, Жажда. Три последних прямо влияют на Энергию — тупо вычитаются из нее. Энергия падает до нуля — ты отправляешься в нокаут.

— Это я уже выяснил, — кивнул я.

— Хорошо. Здоровье — самый бесполезный параметр. В бою оно просто решает с какого ты удара отвалишься. При хорошем здоровье можешь помереть не с одного удара, а с двух. Но это еще не значит, что сможешь биться, например, схлопотав по голове боевым молотом. Тут в расчет пойдут твои атрибуты, но об этом потом. Здоровье прямо завязано на эссенции. Эссенция, в общем-то, это процентный показатель. То бишь, сколько эссенции у тебя, столько процентов от максимального здоровья ты можешь иметь. И соответственно, эссенции у тебя не может быть больше ста. Погибая, ты теряешь эссенцию, но можешь приобрести, убивая других игроков ну и еще по мелочи.

— Да, это я уже знаю.

— Само собой. Все нубы считают эссенцию чуть не самым важным параметром. Но это не так. Да, ты понемногу теряешь здоровье. В какой-то момент становится тебе совсем плохо — если только...