Акула пера в мире Файролла-11 Снисхождение. Том 2

— Не то важно, под кем тот или иной департамент — Ватутин иронично посмотрел на меня — То важно, с чьей руки ест тот или иной работник. Этот кормится близ Зимина, хотя формально он сотрудник Ядвиги Владековны. Впрочем, там у них никогда точно не скажешь, кто кому служит и кто кому прислуживает.

— А вот вы все про всех знаете, да? — Вика чуть потеснила меня, перегнувшись через переднее сидение.

— Вы даже не представляете насколько все и насколько про всех — без улыбки сказал ей Ватутин, уставившись ей в глаза.

В зеркало заднего вида я увидел, как Вика немного изменилась в лице и непроизвольно закусила губу.

— Не думаю, что эти двое представляют для нас опасность — решил я сменить тему разговора — Они не похожи на наемных стрелков, которые пожаловали по мою душу.

— Если все стрелки будут похожи на стрелков, то жить будет неинтересно — вступил в разговор водитель.

— Мощно задвинул! — восхитился я — Убедительно. Но я, если что, готов еще лет пятьдесят жить скучно.

Наверное, какой-нибудь доморощенный критик сказал бы что-то вроде: 'Блин, да он слепой и тупой, надо Ватутина брать за горло и узнавать, отчего Вика так переполошилась'.

Иди-ка вы в задницу, достопочтенный критик. Вот прямо туда, никуда не сворачивая и навсегда. Есть правда, которую надо знать сразу и правда, которую следует узнавать в нужное время. Вот эта — из второго раздела. Вика для меня сейчас как якорь, за который я держусь, чтобы окончательно не свихнуться от того, что вокруг меня происходит. Да, я знаю, что она жадновата, эгоистична, высокомерна — это все так. Но она — живая и настоящая, от нее идет тепло человека, обычного человека. Без него в том здании, где я сейчас обитаю, мне будет совсем уж плохо. А еще она не дает мне углубиться в мысли, которые время от времени меня одолевают, она не дает мне все разложить по полочкам своей бесконечной трескотней, пожеланиями и требованиями. И за это ей отдельное спасибо.

Я не хочу знать все. Есть вещи, которые лучше не знать, и это не позиция страуса, засунувшего голову в песок. Просто на свете встречаются пределы, за которые лучше не заглядывать, поскольку за ними живет безумие. Я знавал пару своих коллег, которые слишком глубоко залезли в тайны... Как бы это так сказать... Вещей, лежащих по ту сторону науки. Это были сильные журналисты, я бы сказал — матерые, и дело свое они знали. Как оказалось — даже слишком хорошо знали. Одного потом опознали по обрывкам одежды и экспертизе обугленных костей, которые собрали в пепелище ритуального сатанистского костра. Второго вовсе не нашли. Он вышел из дверей квартиры на втором этаже, направляясь на работу, а из подъезда не вышел. Что, как, куда он пропал, преодолевая расстояние в один лестничный пролет стандартной 'хрущевки' — никто так и не узнал.

Маринка, моя давняя приятельница, было начала рыть тему этого исчезновения, пропавший в никуда журналист был ее давним любовником, и даже, судя, по ее словам, успела что-то накопать, но что именно — я так и не узнал, поскольку буквально через несколько дней она погибла в аварии на трассе 'Дон'. Я потом посмотрел ее записки, оставшиеся на рабочем столе компьютера и в блокнотах. Там было много всякого разного, Маринка была профи до мозга костей и даже за такой короткий срок на самом деле успела собрать кое-какой материал. Там были телефоны, позвонив по которым, наверное, можно было понять, до чего именно она докопалась, но вот только Мамонт, заставший меня за этим занятием и сразу понявший, о чем я думаю, отобрал, сопя, у меня ее блокноты и тут же спалил их на моих глазах, все до единого, зажигая листок за листком. А после и пепел переворошил в массивной маринкиной пепельнице. Потом он дождался системщика, и не уходил до того времени пока тот не отформатировал жесткий диск её компьютера.

Я самодостаточен, так было всегда. Да и эгоистичен до крайности, что скрывать. Но даже стопроцентному эгоцентрику нужна точка опоры, иначе он упадет. Для меня это Вика.

Я не знаю, кто на самом деле те, кому я служу. У меня много предположений, одно чудней другого, какое-то из них наверняка верное. Но я не желаю знать, какое именно. Пока я не знаю этого, у меня остается минимальный шанс выскочить из той ловушки, в которую угодил, причем выскочить живым и вытащить за собой женщину, которая попала в неё по моей милости. Или хотя бы вытолкнуть из этого капкана только её, что меня более-менее устраивает. Но если я узнаю правду — то и этого шанса не станет, а мне подобный расклад невыгоден. Узнай я правду — и мне придется выбирать сторону, которую занимать, сообразуясь не только с расчетом, но и с моральными принципами. И ничего хорошего от этого процесса ждать не приходится.

Потому я не буду ни о чем расспрашивать Ватутина, который, возможно, что-то мне бы рассказал, что-то такое, что изменило бы для меня расклад позиции. Пока — не буду.

Заиндевевшая парочка наконец-то заметила нашу машину и дружно замахала нам руками.

— Вот ведь — водитель цыкнул зубом — Как их выдрессировали, а? Замерзли оба, отсюда слышно, как у них бубенчики звенят, но гляньте только — они улыбаются и машут!

— Дисциплина — с непонятной интонацией ответил ему Ватутин и открыл дверь машины.

— Харитон Юрьевич? — стараясь унять лязг зубов, обратился ко мне один из замерзающих, тот, что повыше, который работал на Зимина.

— Предположим — доброжелательно ответил ему я, подходя поближе.

— У меня к вам поручение — выдавил из посиневших губ улыбку он — Меня к вам направил Максим Андрасович.

— Ух ты — я стянул перчатку, достал из кармана телефон и спросил у молодого человека — Вас как зовут?

— Александр — опасливо посмотрел на гаджет в моей руке тот — Устюгов.

— Чего вы так напряглись, Александр? — удивился я, набирая номер Зимина — Просто хочу уточнить у Макса одну простую деталь — чего это он сам не пожелал со мной беседовать.

— Макса? — Устюгов переглянулся со своим спутником — В смысле — у Максима Андрасовича?

— И вправду — как дрессированные — сообщила Ватутину Вика, беря меня под руку — Забавно.

— Пошли в помещение — предложил тот, озираясь — Я вообще не люблю открытые пространства в городе, а тут еще и район старой застройки, с этими никому трижды не нужными чердаками.

— Пошли — согласился с ним я, и первым шагнул к дверям.

— Да — отозвался в трубке голос Зимина — Чего тебе? Я занят!

— Хотел уточнить — чем я вызвал ваш гнев, Максим Андрасович? — последние слова я произнес почти по слогам, пережевывая их также тщательно, как диететик размалывает зубами морковную котлету — Вы не желаете со мной общаться лично?

— Что за бред? — рявкнул Зимин — Киф, ты в запой с Валяевым отправился никак? Поверил в его слова, что там чудо как хорошо? Так он врет, нет там ничего хорошего. Я с ним в него ходил пару раз, мне не понравилось.

— Просто раньше вы вроде как находили на меня время, а теперь каких-то клерков посылаете — я повернулся к двум юношам, с упоением втягивающих ноздрями теплый затхлый воздух пустого редакционного вестибюля — Вот я и пришел к выводу, что отныне я не в фаворе.

— Тебе не идет этот слог — фыркнул в трубке Зимин — Ты не умеешь верно подобрать и расставить слова, а потому не в состоянии добиться нужного эффекта от изреченной фразы. Стыд и позор, Никифоров, ведь ты же журналист! Интонации еще туда-сюда, а подача и текст — слабоваты.

— Да? — искренне опечалился я — Грустно. И все-таки?

— Просто мне некогда заниматься всякими мелочами лично — миролюбиво объяснил мне Зимин — Не в том смысле, что ты мелочь, а в том... Короче — поговори с ними, а вечером ко мне не забудь зайти, поблагодарить. Все, отбой.

В трубке раздались гудки.

— Хорошо — внезапно выдавил из себя второй визитер, стягивая лайковые перчатки с рук — Тепло! А здесь есть какое-нибудь место, где кофе подают?

— Есть — Вика вытянула руку — Вон там автомат стоит.

— Автомат? — поморщился Устюгов — В них же не кофе, а бурда.

— Чем богаты — я убрал телефон в карман — Мы тут непривередливые. Ладно, молодые люди, теперь объясните, какого лешего вас занесло в наши палестины и за что я должен поблагодарить Зимина?

— Прямо здесь говорить? — удивился Устюгов — Может, пройдем в переговорную?

— У нас нет переговорных — объяснил ему я — Курилка есть. Подойдет?

— Нет переговорных? — просто-таки со священным ужасом переглянулись клерки. Судя по всему, любое здание без переговорной для них было невероятной экзотикой.

— Нет — Вика тоже все поняла и от чистого сердца забавлялась — А еще у нас нет штатного психолога, кабинетов для мозгового штурма с пластиковыми досками и тренажерной комнаты. У нас их заменяет спортивная редакция.

— Верно-верно — поддержала разговор невесть откуда появившаяся Шелестова, которая несомненно слышала последние фразы из разговора. Она обняла за шею Вику, чем крайне ее удивила и положила ей подбородок на плечо — Там три в одном получается — сначала можно побухать, потом побухтеть, а после и подраться.

— Шелестова, отпусти меня — Вика стряхнула ее руки с себя — У меня возникло ощущение, что на меня напала анаконда и хочет задушить. Не тяни свои лапы к моему горлу.

— Не хочешь — не надо — Шелестова подошла ко мне и оперлась на мое плечо — Я просто сегодня люблю весь мир и хочу этим поделиться со всеми. Этих двоих я не знаю, вот тот суровый дядька тоже не подходит — у него два пистолета под пиджаком — один под мышкой, один на поясе, с ним лучше не шутить. И кто остается? Только вы и наш любимый шеф. Я, как ваша верная подруга, было хотела соблюсти 'статус-кво', показать, что я не посягаю...

— Иди работай! — покраснев, рыкнула Вика — Между прочим, рабочий день давно начался. И руки фу от моей собственности!

— Крепостное право отменили в 1861 году — прощебетала Шелестова у меня над ухом — Мы с тех пор все свои собственные. Да, Харитон Юрьевич?

Ну вот нравится Шелестовой бесить Вику, я это понял с самого первого дня. Причем никакой определенной цели она перед собой, скорее всего и не ставит. Она как ребенок, который тыкает веточкой в жука-рогача — поползет тот после этого или нет. По крайней мере, мне так кажется.

— А у вас тут все время такой бардак? — тихонько поинтересовался у меня Устюгов.

— Куда только местные кадровики смотрят — поддержал его второй клерк, до сих пор для меня безымянный — Насколько я понял, вот эта девушка — она подчиненная Виктории Евгеньевны. Следовательно, здесь налицо сразу два должностных нарушения — опоздание на работу и неподчинение приказам вышестоящего руководства, что недопустимо и непременно должно быть зафиксировано соответствующим образом. Плюс вся эта фамильярность...

Ух ты. Вика популярна в 'Радеоне', даже эти двое знают, как её по имени-отчеству зовут.

— Вот-вот — оживилась тем временем Вика — Шелестова, слышала?

— Канцеляризм не пройдет — Шелестова выпрямилась и нахмурилась — Харитон Юрьевич, неужели вы дадите убить ту славную атмосферу, которая обитает в этом здании, неужели вы допустите сюда офисную заразу...

Гости из 'Радеона' обменялись нехорошими взглядами.

— Стоп! — не выдержал я и прекратил эту вакханалию — Обе — в редакцию и ждать меня. Если Таша опять жует — пресечь. Если Петрович спит — разбудить. Если...

— Все понятно — Шелестова вытянулась по стойке 'смирно' — Можно не продолжать. Соловьевой прыщи выдавим, Стройникову и Самошникову на орехи выдадим, Ксюшу... Ээээ... Ну, тоже что-нибудь придумаем. Виктория Евгеньевна, нам пора.

Вика явно была недовольна таким поворотом дела.

— Киф — нахмурившись, произнесла она — Мне же интересно, что от тебя надо молодым людям. Имей совесть.

— Давай-давай — подтолкнул ее я — Я тебе потом все расскажу. А пока иди и строй народ.

Шелестова ее ждать не стала и уже шагала по направлению к лестнице, напевая 'Белла чао'.

— Экстравагантная персона — заметил Ватутин — Молодец.

— Разгильдяйка — просопела Вика — Убила бы.

— В принципе, если подойти с умом, то за неделю-другую можно ее уволить без особых хлопот — вкрадчиво сказал кадровик — И даже со статьей. Я таких сотрудников знаю, от них один гвалт и беспокойство, потому опыт имеется, имеется, смею вас заверить. Давили мы таких не раз, даже заступничество начальников отделов их не спасало. Они же, такие, без тормозов и тут главное все их грехи своевременно фиксировать документально. Если желаете — могу поподробнее вам объяснить, что к чему. А мы со своей стороны поддержим, не сомневайтесь.

Мне показалось, что воздух в вестибюле, и без того привычно-затхлый стал совсем уже гнилостным, откуда-то потянуло болотно-кладбищенским духом.

— Идея интересная — Вика криво улыбнулась — Со статьей, говорите?

— Как полагается — приторно-сладко буквально пропел кадровик — Это наша профессия. А еще можно потом сделать так, что ее даже дворы мести не возьмут. Там есть некоторые тонкости...

— Вика, первый протокол, или как там это называется у них, у кадровиков, будет написан по твоему поводу — не выдержал я. Еще пара реплик этого отогревшегося скользкого ужа — и я за себя не ручаюсь — Было отдано распоряжение — брысь в редакцию. Ты еще здесь.

— Вот визиточка — кадровик будто из воздуха достал белый прямоугольник — Вы мне позвоните, мы продолжим этот разговор. Ничего, мы эту вашу Шелестову так вытурим, что ей только на панель останется пойти. Тем более, что и выглядит она как после...

Договорить он не успел — я сходу зарядил ему прямой в челюсть.

Наверное, это было глупо. Как минимум — не разумно. Но — не удержался вот, рефлексы сработали. Мне батя с детства говорил — за своих бить не думая и не договариваясь, он в меня это вколачивал столько, сколько я себя помню. Свои со своими могут бодаться сколько угодно, но чужим в эту драку хода нет. А если полезут — по зубам их сразу, чтобы думали в следующий раз. Да и вообще — гнусь этот кадровик, гнусь кондовая и неприкрытая. Его обязательно надо было после этих слов ударить, потому как если этого не сделать, то потом в зеркало на себя будет противно смотреть. Нет, в моем зеркале и так всякий раз, как я к нему подхожу, фильм ужасов крутят, но пока мне только страшно. А потом еще и противно будет.

И еще — прямо вот как-то повеселел я после этого. Агрессия из меня вышла, копящаяся с давних времен. Хорошо мне как-то стало.

— Правда глаза режет! — взвизгнула Вика — Я так и знала!

Нет, все-таки с ней иногда сложно. Вот только про нее хорошо в машине подумал — и на тебе. Все-таки женщины — они ну очень непредсказуемые существа. Никогда не знаешь, что выкинуть могут и что сказать.

— Можешь написать на меня докладную руководству — сообщил я кадровику, который не устоял на ногах и плюхнулся на пол — Или даже направиться в травмопункт, снять побои и накатать 'телегу' в полицию.

— Да что я такого сказал-то? — проскулил кадровик — Я же по процедуре... Как полагается.

— Зря вы так — добавил от себя Устюгов — У вас и правда могут быть проблемы.

Ватутин засмеялся.

— Я же сказал — он может жаловаться на меня сколько угодно, я готов отвечать за свои слова и действия — я потер костяшки руки, которой бил — Сколько угодно и кому угодно. Хоть Старику, не проблема. Тем более, что он, как мне кажется, одобрит мои действия. Он сам своих людей за проступки наказывает жестоко, но при этом и в обиду их не дает, я тому свидетель.