Безбожие. Героический Режим + Злая Игра

Я поспешил ретироваться. Теперь как-то нужно открыть ворота, и как-то позаботиться о своей шкуре — пусть я и помог, но выдал своё местонахождение. А в замке и без того подняли тревогу.

Мне удалось выскользнуть из-под самого носа полудюжины легковооружённых бондов. Один из них, кажется, засёк меня, но уже слишком поздно — я ушёл в тень и быстро спустился на первый этаж. Охрана у ворот была утроена, так что мне пришлось просто отступить. Помыкавшись между общим залом и дверью, я решил уйти вглубь замка. Вряд ли Нервилу хватит людей, чтобы искать меня там, а уж с дверьми всей оравой и без меня должны справиться.

Спустя пару минут я наткнулся на какого-то паренька, с трудом прущего ведро с водой. Поразмыслив, что у него можно узнать что-нибудь полезное, я быстро выбил из его рук ведро и, зажав левой ладонью рот, приставил меч ему к горлу.

— В замке прячется кто-нибудь важный? — прошипел я пареньку на ухо, стараясь сделать голос как можно более злым и неприятным.

Мычание похожее на посыл по всем известному адресу. Что ж... Я кольнул мальчишке шею и провёл острием по его глотке. Парня затрясло, но он лишь повторил направление, куда мне полагалось идти. Меня это разозлило. Мы и так торчали посреди коридора, стража могла появиться в любой момент, а мальчишка строит из себя героя.

— Я отрежу тебе ухо, потом второе... Хотя, чего тянуть?

Я сделал неглубокий надрез. Не садист же я, в конце-то концов... Приглушённый писк, означающий согласие. Это всё-таки двенадцатилетний пацан.

— Теперь тихо, но внятно. Кто-нибудь важный находится в замке?

— Конунг.

Интересно. Не увидев его среди челяди, я решил, что он командует войсками, обороняющими ворота. Оказывается, этот ублюдок прячется здесь.

— Веди меня к нему.

— Туда, — шепнул мальчишка, указывая направление, откуда он появился.

— Если там ловушка, ты умрёшь быстрее, чем я.

— Туда, — повторил он, вздрогнув. Первый испуг прошёл, и теперь он выглядел уверенней. Вот только в чём? Хочет умереть во имя конунга? Или смирился со своим предательством?

— Пошли.

Мы прошли по пустому коридору с большим количеством боковых дверей. Я держал парня под прицелом, тот трясся, но, в целом, вёл себя молодцом.

С улицы послышался приглушённый лязг, а после чудовищный вопль. Кричали десятки человек. Клан взял ворота? Но люди кричат так, будто заживо сгорают. Вспомнив про берестяной "напалм", я, внутренне содрогнувшись, понял, что моя догадка может быть недалека от истины.

Коридор тем временем закончился тяжёлой окованной дверью. Кажется, мы добрались до второй башни.

— В зале могут быть люди.

Под Скрытностью я заглянул за дверь. Небольшой зал с трофеями, большую часть которого занимали составленные подковой столы, в дальнем конце стоял высокий стул с красивой резьбой и украшениями. Открывающаяся дверь тихо заскрипела плохо смазанными петлями. Пусто.

— Пошли дальше.

Парень провёл меня мимо столов. В центре располагался очаг, наполненный обугленными детскими костями. Злоба, которой я не давай воли, чуть не вырвалась наружу. За большим стулом располагался решётчатый люк, ведущий в подземелье.

— Здесь?

— Да.

— Хочешь закрыть меня здесь?

— Нет. Нервил... он давно уже там. Это тюрьма. Он любил, когда пленники слушали, как сверху веселятся.

— Откуда знаешь?

— Я его сын. Внебрачный, конечно же. Я слишком стар, чтобы меня можно было убить, и слишком молод, чтобы драться. Никто не знал, что со мной делать. Ты убьёшь его?

— Конечно.

Парень облизнул губы. Кажется, когда-то он любил отца. Возможно, всё ещё любил. Но он твёрдо произнёс:

— Это лучше, чем то, что сейчас с ним происходит. Сделай это быстро, пожалуйста.

— Хорошо.

Я открыл люк и спустился в него. Но парень не стал его захлопывать, он просто ушёл. Я какое-то время слушал его отдаляющиеся шаги. Я в ловушке. Если клану не удастся взять замок, и меня прихватят с телом конунга...

Я отбросил эти мысли. Нужно делать своё дело. А моё дело сейчас — убивать.

Короткий коридор с шестью дверьми. Четыре двери приоткрыты, значит, за ними никого. В первой запертой камере сидело двое мужчин, старых, грязных, заросших волосами так сильно, что они не походили на людей. Увидев меня, оба забились в угол, тихо мыча. У них не было ни глаз, ни ушей, ни языков. Эти существа думали, что я пришёл их пытать. Стиснув зубы, я застрелил обоих через окошко в двери. К нормальной жизни их уже не вернуть.

Где-то на краю подсознания будто звякнули монетки, наполняющие копилку моего опыта. И было этих монет много, словно я выполнил какое-то задание. Акт милосердия? Или наоборот — безжалостный убийца?

Человек, находящийся за другой дверью, выглядел не намного лучше. Старый, с обвисшим животом, всколоченными волосами и буйной бородой, закрывающей почти всё лицо, он смотрел на меня широко раскрытыми глазами безумца. В руках он тискал какую-то небольшую вещицу.

— Здравствуй, сынок, — сказал он. — Ты пришёл, чтобы обнять папу?

Я перезарядил арбалет. Двери открывать я и не собирался. Ещё бросится на меня... он же, скорее всего, непредсказуем.

— Оружие, — произнёс Нервил, вслушиваясь. — У тебя оружие?

— Да.

— Ты хочешь меня убить?

— Да.

— Это хорошо. Я заслужил это. Знаешь, что я хотел? Просто стать лучшим правителем. Я всегда заботился о своих людях. А что до детей... никто не безгрешен. Тем более, за ними следили. За мальчиками воины, за девочками — мать. И всё было нормально. Пока не ушли боги. Я хранитель осколка. Я видел такое, что невозможно вообразить. Зло пришло в этот мир. И я решил выбрать меньшее зло. Или... древнее забытое зло. Этих ведьм, служительниц культа Гаспа. Вернувшегося Гаспа. Ты же знаешь, что он возвращался недавно, лет за восемьдесят до появления Властелинов? О нет, откуда тебе знать, ты слишком молод. Даже мой прадед моего прадеда тогда был сопляком.

Гасп возвращался, да. Он тогда совсем обезумел, этот старый долбанутый бог. Всё ещё пытался воевать... И тогда Корд наказал его и лишил сил. Как лучше всего наказать бессмертное существо? Конечно же, обречь его на бесконечные муки. Во время битвы Корд лишил Гаспа левой руки, левой ноги, распотрошил ему живот, выдрал половину внутренностей. Когда Гасп сдался, Корд бросил его таким в один глухой, всеми забытый мирок... Мирок, который терзали бесконечные войны. В родной их мир, изначальный мир.

Но Гасп потерял не все силы. Безумный, никчёмный, он всё больше и больше сходил с ума, становился всё злее и злее. Злоба придала ему сил. После десятилетия мучений в лесах он нашёл людей и убил их, а после начал создавать себе новое тело. По кусочку. Потом он нашёл себе новых учеников. Учениц, вернее. Кто же, кроме женщин, способен выращивать в себе новые тела? Но Гасп всегда имел извращённые представления об этом мире. Женщины, которые должны были рожать, наоборот забирали себе жизни детей, чтобы приобрести силы и жить вечно. Да и сам Гасп питался чужими силами, как же ещё сохранить свою жизнь и подпитаться силами?

Но Корд вернулся. Как всегда в самый последний момент. Он разгромил культ Гаспа, а самого бога куда-то дел. Куда — я не знаю. Думаю, наконец-то убил. А бога, даже обессилившего, просто так не убить, нет... Потому-то и сам Корд пропал. Может, тоже сдох. Одна жизнь бога за другую, такое вполне могло произойти. Мне даже мать говорила... — Нервил на миг замолчал, но, собравшись с мыслями, продолжил:

— Но культ не мог исчезнуть просто так. И я его нашёл... — Конунг хихикнул и прикоснулся к своему виску. — Вернее, она меня нашла. И залезла вот сюда.

Он замолчал. Искра разума, горящая в его глазах во время рассказа, исчезла.

— Сынок, ты пришёл, чтобы обнять меня? Иди к папочке. Прости меня, хорошо? И пусть твоя мама простит, я не хотел...

Уже ничего не опасаясь, я вошёл в камеру и зарубил обезумевшего конунга. Быстрая смерть — это даже больше, чем он заслужил, но я обещал парню сделать всё быстро. Из сжатых ладоней Нервила я вытащил осколок Молота Корда.

Вернувшись в зал, я увидел, что перепуганная челядь бежит сюда. По ощущениям их преследовали не меньше двух десятков моих соратников. Стена пала, замок взять, конунг мёртв.

Мы победили.

Милосердие I

Корум выкрикивал приказания, активно жестикулируя. Он делил пленников на три кучки. В одной были ведьмы, во второй — бонды и ярлы, в третьей — челядь, прятавшаяся в замке и по сараям.

Я торчал у всех на виду у левого плеча босса. Видать, за особые заслуги. На меня косились, хлопали по плечу и всячески выражали своё признание, хотя никто толком не знал — за что.

С ведьмами особо не церемонились. Выжило всего семь тварей. От их матриарха осталась лишь бесформенная масса, совершенно не напоминающая человеческое тело, но даже она продолжала жить. Когда связанных ведьм согнали в кучу и принялись забрасывать собранными наспех досками и дровами, они подняли обречённый вой. Не знаю, о чём они думали, когда сдавались. Если надеялись на пощаду, то сами могут пенять на свою наивность. Когда импровизированный костёр был собран, в него метнули несколько свёртков бересты и подожгли. Никаких речей или обвинений, они были излишни.

Воинов осталось не больше четырёх десятков, большая часть еле стояла на ногах, а несколько тяжелораненых и вовсе лежала прямо на снегу. Труп Нервила тоже вынесли на улицу, он лежал рядом с ранеными. Как я уже успел узнать, не меньше пятидесяти человек погибло у ворот — туда били и местные, и наши, стягивая большую часть обороняющегося войска в одно место. А потом в ход пошли свёртки с берестой. В огне погибло несколько нападающих, около десятка получили сильные ожоги, но в открытом бою народа погибло бы куда больше. Не думаю, что сгорающим заживо людям было от этого легче.

Пленных окружили люди Хорвила. Сам новый конунг с перевязанной рукой командовал своими людьми, расставляя лучников так, чтобы им было легче вести огонь по толпе. Когда всё было готово, он повернулся к пленникам.

— За все ваши преступления, — сказал он. — Хороший воин должен погибнуть рядом со своим командиром.

Я не смотрел, как их расстреливают из луков в упор, а потом дорезают ножами. Меня больше беспокоила судьба пленной челяди.

Их никто особо не охранял, но никто и не пытался бежать. Им дали время на то, чтобы одеться и оказать помощь слабым, что немного радовало. Слышались мольбы о милосердии и крики о помощи. Я нашёл взглядом парня, показавшего мне местонахождение конунга, и одобряюще улыбнулся, но тот то ли меня не увидел, то ли не поверил мне.

— Они тоже пострадавшие, — сказал я Коруму. — Их заставляли служить.

— Уверен?

— Я был в замке. Они даже пальцем не пошевелили, чтобы помочь ведьмам. Их детей точно так же принесли в жертву, как и у тех, кто нам помогал.

— И никто не посмел помешать?

— Те, кто посмели, думаю, мертвы.

Берсеркер помолчал, а после пробасил:

— Я тебя услышал. Но решаешь здесь не ты.

Около двух десятков соклановцев стояли здесь. Большая часть сейчас оказывала помощь раненым, кто-то хоронил убитых. Всего погибло двадцать восемь наших и двадцать пять человек Хорвила. Самые большие потери клана за всю историю, но и победа одержана самая большая.

— Не знаю почему, — громко начал Корум, обращаясь к пленным, — но Хорвил хочет, чтобы вас судили мы, пришлые. — Он помолчал, глядя на женщин, детей и стариков. — Наверное, думает, что взгляд со стороны будет более объективным.

"Или не хочет марать руки в крови, чтобы не выглядеть таким же мясником, как Нервил".

Был у меня ещё один вариант. Жестокий, но тоже правдоподобный. Вполне может быть так, что сам Корум решил судить их. Чтобы проверить, способны ли мы по его приказу убивать безоружных. Но я сразу отбросил эти мысли.

— Но взгляд со стороны, — продолжал босс, — может быть ещё и неполным. Мы не присутствовали при вашем бегстве из замка. Многие, думаю, служили конунгу здесь. И уж тем более, я не могу знать, кто участвовал в расправах над безвинными, а кто нет. Кого заставляли служить, а кто это делал по собственной воли. Никто не рассудит вас лучше, чем те, кто присутствовал при этом. — Трясучка вскинул руку, указывая на север. — Там находятся деревни. До них день пути. Там сейчас остались такие же женщины, старики и дети, как и вы. Ваши родственники, односельчане, ваш народ. Я не дам вам ничего, ни дополнительной одежды, ни еды, ни тем более оружия. И пусть такие же как вы беззащитные судят, кого им принять, а кто останется умирать на улице. Идите.

Кто-то не верил в своё счастье, кто-то выл, умоляя дать им хоть что-то, но Корум развернулся и отдал приказ уходить.

— А они не ограбят тех, кто остался в деревнях? — спросил кто-то.

— Там осталось достаточно крепких мужчин, пекарей, пахарей и пастухов, чтобы их защитить, — ответил Корум.

Вот тебе и милосердие. Прямо по-местному.

— Ладно, — сказал босс, когда мы миновали догорающие остатки ворот, — все свободны. Награды будем раздавать завтра.

Он хлопнул меня по плечу и ушёл в сопровождении наиболее приближённых людей. Рудды среди них не было.

Я побродил по замку и нашёл Алексея. Он сидел с несколькими знакомцами и пил вино. Думаю, скорее в целях анестезии — у некро-друида после боя осталось несколько сильных ожогов, да и одна ведьма чуть не свела его в могилу своими амулетами.

— Прости, что мне придётся это говорить, — еле слышно прошептал он, — но Тёмная Мать...

Они стояли вместе в задних рядах. Проку от них практически не было — Алексей не мог поднять ни мёртвых животных, ни управлять травой ввиду их отсутствия, а Тёмная Мать запорола прокачку давным-давно, превратившись лишь в слабого персонажа поддержки. И когда взорвались ворота, они стояли рядом. Просто некро-друиду повезло, а Тёмной Матери — нет. Балка с прилипшим куском берестяного "напалма" сбила её с ног. Дерево сняли быстро, но у Тёмной Матери уже загорелась одежда, волосы... У неё обгорело половина тела прежде, чем удалось сбить огонь. Рука превратилась в культю, сгорела правая грудь...

Я стоял у кровати, слушая сквозь стоны и крики других раненых её прерывистое дыхание. Правую половину лица скрывали пропитанные мазью Гаи тряпки, но я знал, что мясо там сгорело до кости.

— Ничего, выживет твоя ненаглядная, — проговорила старуха. Несмотря на собственные раны, она не покладая рук ухаживала за ранеными. — А через полгодика будет такой же красоткой, как и была.

Я угрюмо кивнул.

— Иди, ей нужен отдых.

Я поднял взгляд на старуху.

— Ты даже не попробуешь меня убить?

— За что? За то, что убил моего сына и внучку? Они оба выбрали свою дорогу самостоятельно, они знали, что умрут, а ты лишь слепое орудие в этой игре богов. Нет, Судья, тебе придётся с этим жить.

— Почему ты назвала меня судьёй?

Старуха тяжело вздохнула. В её взгляде читалась злость.

— Узнаешь, если доживёшь. А теперь вали-ка отсюда, не отвлекай меня от раненых.

Я вернулся к нашим. Горько покачал головой на безмолвный вопрос "как она?". Мне всучили выпивку.