Безбожие. Героический Режим + Злая Игра

Якудза поднял бокал.

— Выпьем за живых!

Мы повторили тост.

Осень заканчивалась, значит, заканчивалась война. Дороги заметёт, море замёрзнет. Время для героев прошло, пришло время для мирных жителей. Время чинить дома, подсчитывать потери и надеяться, что весна станет временем для свадеб, а не для войны.

Не знаю, стали ли мы для этого мира своими. У нас есть ещё полгода покоя, чтобы узнать это. Знаю одно — мы стали героями. Жестокими, безжалостными, озлобленными. Наше милосердие — лишь отсрочка неминуемой смерти. Способ решения проблем — меч и смертоносная магия. Наша жизнь — смерть для других.

Именно таких героев заслуживает этот мир.

Часть вторая. Время для зла

Зима I

Широкой лопатой я чистил снег во внутреннем дворе замка. Кровавого льда уже почти не осталось, лишь несколько отколовшихся от мёрзлой земли кусочков портили девственно-чистую белизну снега. Закончив работу, я их засыпал.

Сунув в заново отстроенный амбар лопату, я направился к воротам. Часть ворот была заделана свежей древесиной, но закопчённые куски напоминали о недавнем сражении.

— Куда направился? — спросил меня стражник.

— Погулять, — пожал я плечами, — засиделся в замке.

Стражник понимающе ухмыльнулся. Прогуляться ходили многие — в замке не хватило бы женщин на всех соклановцев, а если учесть четыре десятка дружины Хорвила, и говорить нечего. До ближайшей деревни день пути, так что на прогулки обычно уходило четыре дня, эдакий своеобразный отпуск. В деревнях кроме местных жило ещё человек пятьдесят наших. Вместе с людьми Хорвила они патрулировали границу, и вообще поддерживали порядок: когда слухи о кончине старого конунга расползлись по округе, многие прячущиеся по лесам крестьяне начали возвращаться на насиженные места. Завелись и разбойники, но их быстро сократили в числе до такой степени, что про них уже неделю ничего не слышно.

Обычно у покидающих замок спрашивали письменное разрешение от Корума или кого-то из его приближённых, но меня стражник выпустил просто так. Я как-никак человек, "без которого весь диверсионный отряд погиб бы в первые минуты", "внёсший неоспоримый вклад в победу", "собственноручно убивший злодея". Или "лучшая крыса, которую когда-либо знал мир", если припомнить похвалы от Репья. Из-за этого мне пришлось покинуть старую пати — Якудза быстро намекнул, что ему такие крупные шишки в отряде не нужны, а уступать командирское звание он не собирается. Да и, честно говоря, я уже прижился в отряде Репья. Впрочем, мой уход все пережили безболезненно: Алексей нашёл девушку среди наших и почти всё тратил на неё, а у остальных было слишком много других дел.

Но я и не на четыре дня уходил, я планировал вернуться уже сегодня.

Выгоревший кусок земли, где проходила основная часть сражения, теперь покрывал снег — мы специально сваливали его туда, и за две недели его набралось достаточно. Остатки несгоревших костей мы захоронили в другом месте, дальше от ворот, не пытаясь разделить своих и чужих, но снежное "надгробие" напоминало о погибших. Кучу снега приходилось обходить, но никто не жаловался.

А вот место расправы над ведьмами и воинами Нервила мы сторонились. В первую очередь из-за страшной трупной вони — несгоревшие останки ведьм разлагались даже при отрицательной температуре. Во-вторых, рядом с могильником сразу становилось как-то не по себе. Именно из-за этого мы весь следующий день сооружали кострище для казнённых солдат, хотя до этого Хорвил собирался бросить тела вообще без погребения, в наказание. Новоиспечённый конунг ещё поговаривал, что если трупы встанут, он с удовольствием убьёт их ещё раз. Но тёмная магия, оставшаяся от ведьм, заставила его передумать. И я его в этом поддерживаю.

Все ходили в увольнительную в деревни, где клан базировался до штурма, я же экономил полдня как минимум. В деревнях меня никто не ждал, а вот у озера, оккупированного утопленниками, кое-кто был. Местные называли это озеро Озером Мертвяков, а мертвяки — Туманным. Или Вечным. Дело в том, что когда температура воздуха падала ниже нуля, и озеро по идее должно было замерзать, с поверхности воды поднимался тёплый туман, не дающий встать льду и даже "отапливающий" берег метров на пятнадцать. Не сказать, что там было тепло, так, градусов восемь-десять, но всё получше, чем морозиться.

До озера я добрался бегом за пару часов. Летом времени ушло бы меньше, но по снегу особо не разгонишься. Сороковой уровень стал для меня каким-то прорывом, я получил за него много статов (рост составил сорок процентов), и, думаю, косвенно это усилило все мои способности, не говоря уже о физической форме. К тому же, я получил новое чуть ли не лучшее из имеющегося снаряжение — лёгкую кольчугу из воронёной стали, великолепный плащ и два отличных ножа, один из которых висел на поясе, а второй был вставлен за голенище. Встреться мне по дороге какое-нибудь чудовище, я бы места мокрого от него не оставил. Даже без Меча Тени, который, напившись крови, как будто ушёл в спячку. Иногда я чувствовал, что с ним что-то происходит, но проверить не мог, иначе пришлось бы искать себе жертву, и не одну. Чем сильнее становится меч, тем больше ему потребуется жизней, чтобы насытиться, в этом я был уверен практически со стопроцентной уверенностью.

Когда лес закончился, мне открылась будто заполненная туманом котловина. После мороза от влажного прохладного воздуха становилось немного не по себе, но только на пару секунд. Я сбросил плащ и направился к шалашу, который построил в прошлое своё посещение. Топлюши там не оказалось, так что мне с четверть часа пришлось отмахиваться от покойной любовницы Нервила.

— Вы обещали принести нам его труп, — тупо бормотала она, расхаживая по кромке воды. — Вот я бы поиздевалась над ним... он бы пожалел за то, что нам пришлось с собой сделать...

— И тебе бы пришлось видеть его рожу каждый день, — раздражённо сказал я, но это не подействовало, как и другие объяснения. Я рассказал покойнице и то, что разумом конунга завладели ведьмы, и то, что он сошёл с ума, и плевать ему было на все мучения, какие бы она не выдумала. Без толку. Аму просто хотела выцарапать покойному любовнику глаза, и я не виню её в этом.

Появившись, Топлюша отогнала Аму. Она пользовалась среди утопленников уважением, не знаю почему. Да и не моё это дело.

— Привет, — улыбнулась утопленница, в руках она держала рыбину.

Шрамы совершенно исчезли с её тела, будто их и не было. О наших ранних встречах напоминали только сросшиеся веки на левом глазу. Причём, под ними чётко виднелось полноценное глазное яблоко, и даже ресницы уже выросли.

Я отказался от угощения, сославшись на то, что у меня есть своя еда.

— А я поем, — с позитивным настроем в голосе сказала утопленница. — А потом ты должен мне помочь.

— Хорошо.

Топлюша пальцами распотрошила рыбу, выдавила все кишки и принялась за трапезу. Ела она с такой аккуратностью, какую вообще можно ожидать от "человека", поедающего сырую рыбу целиком. Закончив, Топлюша умылась, подсела ко мне, положила голову мне на колени и попросила:

— Разрежь мне глазик.

— А я его не поврежу?

— Так ты аккуратно режь. А если и выколешь, новый вырастет и даже быстрее, чем в этот раз.

Я тяжело вздохнул и вытащил из-за голенища самый маленький из своих ножей. Растянув кожу двумя пальцами, я проделал хирургический разрез на веке, умудрившись даже аккуратно разделись ресницы пополам.

— Готово.

Утопленница несколько раз моргнула и захлопала в ладоши.

— Ой, как хорошо! А то когда разрываешь веки руками, очень больно получается.

— Это у тебя не в первый раз? — поинтересовался я.

— Конечно, нет! — махнула рукой Топлюша. — Как-то раз, когда я ещё была совсем слабой и молодой утопленницей, я захотела поиграть с медведицей и её медвежатами, так она мне пол-лица оторвала, правую руку и кое-что из мягкого. — Моя собеседница кокетливо поправила свои лохмотья, от которых за осень практически ничего не осталось. Вообще, ей вполне можно было и вовсе остаться без них, настолько мало голого тела прикрывало то, что осталось от платья.

— Молодой и слабой утопленницей? — переспросил я.

— Ну да. Со временем сил становится больше. Вот ты, например. Когда я тебя первый раз встретила, ты был совсем слабый, а сейчас мы бы со Стрыгой и Лешим втроём с тобой бы не справились.

— Это немного другое.

— Почему ты решил? Потому что ты убиваешь кого-то и только после этого становишься сильнее? Так и я многих убила, — голос Топлюши неожиданно похолодел, стал похожим на тот, что я слышал увидев её впервые. — У меня было много игрушек, Безымянный.

От этого прозвища я вздрогнул. Утопленница так начала называть меня, когда я выложил ей всю правду про себя. Всё, что меня глодало, про смерть Рилай в том числе. "Я не буду называть тебя ни Доктором, ни Алексеем, потому что это не твои настоящие имена", — сказала тогда Топлюша.

Странно. Я не осмелился рассказать никому из друзей и знакомцев о себе. Даже Тёмная Мать знала обо мне не больше других. Когда меня спрашивали, я ограничивался общими фразами, а заканчивал разговор словами типа "да что уж теперь-то об этом говорить", и мой собеседник каждый раз вздыхал и тянул "ну, да...".

Топлюше же я рассказал всё, как только она попросила, хотя я с ней даже не спал. Потом долго пыталась что-нибудь вспомнить о подобных случаях, потомках Корда и Мече Тени. Расспрашивала утопленников, но никто не мог вспомнить большего, чем знал мне уже было известно. Даже жена Нервила знала только о каком-то очень важном камушке, который вроде как был счастливым талисманом для её мужа. Ни о крови Корда, текущей по жилам её детей, ни о разбитом Молоте.

Думая об этом, я понял, что практически ничего не знаю о Топлюше. В прошлое своё посещение я рассказывал о себе да давал задания, чтобы она расспросила других утопленников. У нас была куча времени, а я даже не спросил, что для неё значили Стрыга с Лешим, как она жила до смерти и что делала после.

— Стрыга и Леший много для тебя значили? — осторожно поинтересовался я.

— Много? — Топлюша грустно хмыкнула. — Почти всё.

— Расскажи. О них, о себе.

Утопленница лукаво улыбнулась.

— Я уж думала, что ты никогда не спросишь. Я почти не помню того, что было со мной, когда я была жива. Знаю одно — я любила одного парня. Он был таким милым, так смешно дышал мне в шею, когда... трогал меня. Мне было так щекотно. Но у меня был другой жених, и, когда он узнал о нас, то в приступе ревности утопил обоих. Но я утонула... не до конца. Конечно, я умерла, но была в сознании. Я обнимала моего возлюбленного на дне озера и плакала, но не ощущала слёз — вокруг была только вода. Когда ты ушёл от меня в третий раз, я тоже хотела плакать, потому что я решила, что потеряла тебя... Но ты вернулся. — Топлюша улыбнулась и продолжила:

— Я долго ждала, пока мой жених не придёт купаться в озере, а когда он пришёл, утопила его. Мне это понравилось, и я стала топить других симпатичных парней, они мне были безразличны, но я понимала, что такова уж моя участь. Ведь в сказках утопленницы и русалки должны топить симпатичных парней. Постепенно моя сила росла, и я поняла, что могу путешествовать по другим рекам и озёрам.

Так я познакомилась со Стрыгой и Лешим. Они были старые и относились ко мне, как к внучке. Это было лет шестьдесят назад. Когда я поняла, что уже совсем старая, и если бы мой жених меня не утопил, то я бы давно умерла своей смертью и покоилась в земле, то сказала им это, но они начали на меня ругаться. "Ты маленькая девочка, — говорила стрыга. — Ты погибла, когда была такой молодой, а значит, ты осталась молодой навеки". Ещё лет через десять я поняла, что им нравится, когда я веду себя по-детски, потому что они любили меня, как дочь. И тогда я стала вести себя, как ребёнок. Но потом пришли вы, — в голосе Топлюши послышалась боль. — Вы убили и Стрыгу, и Лешего, и я осталась одна. Я хотела тебе отомстить. И одновременно хотела, чтобы ты был моим. Я искала тебя... Но ты сам нашёл меня. Вот так.

— Грустная история.

— Очень грустная, — печально кивнула утопленница. — Но если ты меня поцелуешь, я стану весёлой-весёлой.

Я облизнул губы. Черт, почему нет? Это красивейшая девушка, которую я знаю. Тонкие черты лица, идеальная фигура. Характер, как оказалось, не такой уж и скверный (кучу трупов в расчёт не берём — это было давно, да и я сам не ангел). Чуть-чуть бледновата, но это даже не минус, стоит лишь посмотреть на эту белую гладкую кожу.

А Тёмная Мать?..

Я не святой. И я никогда её не любил. Она мне нравилась... Но, чёрт, сейчас она сама не может смотреть на своё отражение в зеркале. Конечно, с каждым днём ей становится всё лучше, она уже ходит на костылях, а на лицо наросло мясо...

И всё равно мне не по себе, когда я проведаю её.

О Топлюше я думаю уже долго. Слишком долго, чтобы не признаться себе, что я кое-что к ней испытываю.

И что же мне делать?

Я осторожно взял Топлюшу за подбородок и поцеловал её в губы. Они были мягкими и тёплыми. Я с трудом заставил себя оторваться от неё. Чувство было странным. Ей в несколько раз больше лет, чем мне, и большую часть времени она не то чтобы жива.

— А если ты поцелуешь меня ещё раз, я приведу утопленника, который кое-что знает о Корде и его потомках.

Я вздрогнул от неожиданности. Вот так так... И как давно, интересно, она с ним знакома? И чего ждала? Пока я спрошу об её прошлом или поцелую? Я посмотрел на хитрую улыбку Топлюши и улыбнулся сам.

— Поцелую два раза.

Боги I

Утопленник, о котором говорила Топлюша, обитал на другом краю озера. Пока мы шли, я заметил несколько изменений. Во-первых, топляков сильно поубавилось. Во-вторых, я увидел несколько мёртвых деревьев. И дело вовсе не в зимнем увядании. Приблизившись к одному из них, я постучал кулаком по коре. Будто по камню ударил. Со вторым то же самое.

— Они мертвы, — сказала Топлюша, до этого наблюдавшая за мной молча. — Умерли в один момент. И умерли окончательно, не как я.

— А что с теми местами, откуда мы пришли?

Утопленница вздрогнула и повела плечами будто от холода.

— Там уже всё мертво. Не осталось даже нежити. Сейчас все живут здесь, кто-то ушёл дальше, но... многие думают, что рано или поздно смерть достанет всех.

— Поэтому утопленников здесь стало меньше?

— Нет, просто рыба сейчас ловится хуже, многие закопались на дне, чтобы спокойно перезимовать.

"Зимой рыбы становится меньше, и обитатели местной неживой фауны уходят в спячку на зиму, чтобы весной, с первыми тёплыми деньками, выйти на охоту на мелководье". Передачу можно будет назвать "Диалоги о утопленниках" или "В мире нежити".

Как обычно яркие, но в то же время слишком обобщённые воспоминания о том мире не нашли внутри меня никакого отклика, никакой зацепки о моём прошлом. Безымянный, Судья, Доктор, Алексей... четыре прозвища, за которыми как будто и нет человека, только разумная оболочка с ограниченным набором действий, чаще всего сводящейся к простым действиям вроде "найти цель — убить цель".