"Аниматроник: Князья Хаоса"

— Вот, — одобряюще цыкает Два-по-сто, — теперь я вижу не мальчика, но мужа.

— Только осторожней, — волнуется Тамерлан и почти незаметно перемещается в сторону, чтобы между ним и мной был бармен. — Там ведь предохранителя нет.

Я киваю и вновь переламываю самострел (язык не поворачивается называть ЭТО пистолетом), извлекаю патрон. Сразу появляется ощущение потери. Нет, не зря любят повторять, что бог хоть и создал человека, но сделал свободным его мистер Кольт.

Два-по-сто будто чует мое настроение и на его губах появляется кровожадная улыбка.

— Ну что, Видж, прищучим этого сукина сына?

Идем дружной ватагой. Увидел бы я со стороны такое сборище, решил, что пугачевщина вышла на разбой. Толпа мужиков в десять рыл, все страшные и пьяные.

Солнце только-только поднимается из-за горизонта. Желтое небо в розовых лучах, облака в красивой подсветке. Воздух свеж и бодрит не хуже крепкого кофе.

Я оглядываюсь тайком.

Долина, в центре которой красуется архитектурное извращение, которое Тамерлан сотоварищи прозывают форпостом, не растет ничего, кроме мелкой чахлой травы. Да и ее не видно из-за тонкой полоски тумана, что стелется у самой земли. Вокруг долины лес, покрывающий пригорки. Больше глазу просто не за что зацепиться.

«Нужна будет карта, — думаю я. — Не представляю, как искать Алину. Поэтому для начала узнаю, какие тут есть крупные поселения и пробегусь по ним. Но сперва — хотя бы немного нужно прокачаться…»

Да и бревно в моей руке, ошибочно называемое пистолетом, очень согревает и придает уверенности. А значит — следует его выкупить. Хотя понятия не имею, где взять деньги.

— Давно нас этот гребаный лучник изводит, — говорит Тамерлан, оторвавшись от фляги. — Будешь?

Я отказываюсь, подозревая, что одноглазый ковбой пьет отнюдь не воду. Вижу, что он, кажется, единственный, у кого оружие приближено к нормальному: в кобурах на поясе два больших револьвера с барабанами на три патрона.

— Новички в нашей области появляются рандомно, — говорит Тамерлан. — Но все чаще — именно в лесу, у обрыва. Почему так — хрен его знает.

— Так этот лучник, — подхватывает Два-по-сто, — повадился салаг отстреливать. Не по-человечески. Мочит же, а потом мы безумных мутантов вынуждены отстреливать. Сука такая!

Я вспомнил слова дока, что при каждой гибели игрок в Пропасти теряет часть воспоминаний. Значит, полностью лишившись души, игроки становятся мутантами? Хреновая перспектива…

— За этот квест нам, конечно никто платить не будет, — сообщает Тамерлан. — Но набитый опыт — весь твой. Остальное же делим поровну.

У меня вертится на языке вопрос: почему именно сегодня решились прищучить стрелка? Но мы уже взбираемся на пригорок, в лицо веет лесной свежестью и разговоры смолкают. И ладно, потом узнаем, в чем тут причина. Уверен, не стали бы обитатели форпоста просто так и спьяну переться в лес.

— Заряжай гранатомет, Видж, — бормочет Тамерлан, с удовольствием расстегивая кобуры. — Пришло время.

Я киваю, переламываю ствол и затыкаю его патроном. Никогда не стрелял, но почему-то в голове проносятся удивительные вопросы: какова точность и отдача этого кустарного орудия пыток? И еще: не оторвет ли мне при выстреле пальцы?

— Если оторвет, — ухмыляется Тамерлан, — используешь формпойнты, чтобы отрастить новые. Ты же их еще не потратил? Сегодня у тебя должно быть уже два очка.

Я касаюсь шишки за ухом, гляжу в профиле.

— Ага, два.

— Не потрать их зря.

Мы взбираемся на пригорок и входим в лес. Шутливость и веселье пропадают. Два-по-сто шипит:

— Идем цепью. Не шуметь. Огонь открывать только в случае крайней необходимости.

И тут же народ расходится.

Я иду крайним справа, отодвигая край цепочки почти к самому склону, у которого вчера вывалился из небытия. До ближайшего охотника метров десять. Его почти не слышно, мужик крадется, как заправский краснокожий.

Азарт заставляет сердце ускорить бой, я перехватываю бревномет двумя руками. Несмотря на все старания, больше всего шуму произвожу именно я. Никогда раньше не крался по лесу, да еще босиком. В лесу полно акаций, стопы то и дело что-то колет, хрустят сухие ветки.

Охотник по левую руку только морщится и знаками показывает, что я пру, как олень. В ответ я старательно (тоже знаками) показываю, что его мнение очень ценно для меня. Попробовал бы сам босиком да по колючкам!

Так мы топаем с полчаса. Солнце успевает подняться, в лесу светлеет, в прорехах крон видно окончательно пожелтевшее небо.

Задумываясь, я не сразу замечаю, что вырвался далеко вперед. Оборачиваюсь, охотник слева делает страшную рожу и дико косит глазами. Гляжу в ту сторону и холодею.

В низине то ли развалины, то ли строящееся здание из белого кирпича. Окон еще нет, далеко не везде даже есть проемы. С одной стороны уже готовится кровля, с другой стороны Г-образного дома еще нет торцевой стены. Повсюду поваленные деревья, строительный мусор и черные точки кострищ.

Я очень медленно отступаю, вдвигаюсь задом в куст. От напряжения глаза заливает холодный пот.

Нервничаю не зря. То и дело в развалинах мелькают черные кожаные куртки, черные плащи и безрукавки. Внешность их обладателей даже издалека не внушает надежды, что мы наткнулись на мирный лагерь. Рожи уголовные…

В прохладном по-утреннему воздухе скрип разносится далеко и четко. Я поворачиваю голову и забываю про уголовников.

Из сортира, деревянной будочки с куртуазным сердцем-окошком на двери, вываливается лучник. Правда, без своего ужасного оружия. Видимо, на толчке с ним не посидишь. Зато гориллью руку видно издалека.

— Эй…

Охотник слева шепотом зовет на совет. Я киваю и осторожно отползаю в лес, потом беру левее.

Председательствует на военном совете Два-по-сто. Он строго оглядывает нас, шепчет, подсознательно поглаживая свою винтовку:

— Сволочи почти достроились. Задержались мы, черт вас подери!

— А что мы могли сделать? — огрызается Тамерлан. — Половина наших в походе была.

Бармен отмахивается и спрашивает:

— Сколько их там?

Один из охотников говорит:

— Десять.

Два других поправляют в один голос:

— Двенадцать.

Я молчу. Соображаю потихоньку, что меня накололи. Не за лучником пришли, а за всей этой ватагой. Давно готовились, паразиты. Но обиды на Тамерлана не возникает. Если эти, в развалинах, позволяют своему собрату гоняться с луком за новичками, значит они априори виноваты. Да и мне нужен опыт.

— Двенадцать прокачанных убийц, — резюмирует Два-по-сто, — против десяти бравых воинов.

— Девяти, — поправляет Тамерлан, подло моргая в мою сторону.

— Против девяти бравых воинов и одного страхового агента, — поправляется бармен. — Не так уж и плохо. На нашей стороне внезапность.

— Внезапность в Пропасти, — назидательно возражает Тамерлан, — как и удача — всегда на стороне только лишь Пропасти.

— Шел бы ты на хрен со своими баснями!

— Там Крот, — не моргнув глазом, парирует ковбой. — Нам нельзя рисковать.

Грузин харкает в сторону и кривится:

— Сомневаюсь, что Крот еще жив. Почти сутки прошли.

— И что? Заложников держат годами.

— Только не эти гады.

Тамерлан сопит, но возражать больше не пытается.

Молчание прерывает мужик по имени Айвен:

— Так что делать будем? Налет?

Бармен качает головой:

— Нужно подобраться поближе.

Подбираемся, значит, поближе, мать их за ногу!

Бравые ковбои ползут, как пауки, окружив развалины внизу. А я продвигаюсь по миллиметру. У них, черт, одежда для таких мероприятий приспособлена, а я усердно скребу брюхом по палочкам-колючкам, футболка то и дело цепляется за что-то, бандура в руках чертовски мешает. А ведь еще нужно незаметным остаться, не то осознаю себя через пару недель сидящим в совершенно незнакомом месте, с тем же нулевым уровнем. Да еще и забуду что-нибудь, или кого-нибудь…

Маршрут мне достался не самый удачный: на траектории только один куст, а дальше лысый склон. У куста-то я и зависаю.

Из-за угла появляется мужик в черном кожаном плаще, оглядывает лес. У меня шевелятся волосы на затылке.

Мужик напоминает знатного урку, бывалого сидельца. Рожа в шрамах, во рту окурок незажженной папиросы. А взгляд у этой сволочи особенно неприятный: внимательный, цепкий, беспощадный.

Чувствую, как по спине, щекоча, скатывается первая капля пота. Пальцы начинают подрагивать. Только сейчас я понимаю всю серьезность своего положения. Каждая смерть в Пропасти неизбежно приближает меня к настоящей, окончательной и бесповоротной кончине. И гребаная реальность происходящего вокруг только усугубляет.

Мужик откидывает полы плаща, я вижу два ствола в кобурах на поясе.

«Все, — думаю, — звиздец мне пришел…»

Но мужик спокойно расстегивает ремень, пуговицы, штаны…

«Он что собирается делать?!»

…И начинает мочиться. Этот процесс поглощает его внимание полностью, взгляд мужика прикован к струе, которой он что-то вычерчивает на земле.

«Гребаный писающий мальчик! — с облегчением думаю я. — На природе поссать решил!»

Только сейчас я понимаю, что судорога сковала мышцы. Я с трудом могу пошевелиться. Очень медленно и осторожно перехватываю самострел, кладу на траву так, чтобы дуло глядело в эстетствующего ссыкуна.

И тут все катится к чертовой матери.

— Атас, мужики!!!

Тут же гремит выстрел. Следом — еще два.

Мужик в плаще пригибается от неожиданности и его штаны, под тяжестью револьверов, бухаются к пяткам. Дергаюсь от выстрелов и я. Инстинктивно жму на спусковой крючок. Оглушающе бахает. Бандура извергает дым и пламя, подскакивает в руках.

Я одурело вскакиваю. И понимаю, что промазал. На меня, безумно выпучив глаза, глядит мужик, все еще сжимающий пенис. Струя обрывается. А за спиной мужика, у самой стены, плывет облачко пыли. Огромное отверстие в кирпиче позволяет прикинуть, что я прилично взял выше головы врага.

— Сука! — орет мужик и резко сгибается.

Подхватывает штаны, вздергивает, пытается расстегнуть кобуры и достать револьверы. Я понимаю, что жить мне осталось считаные секунды и не придумываю ничего лучше, чем размахнуться и швырнуть разряженный бревномет.

«Надо было сделать это сразу», — проносится у меня в голове.

Четырехкилограммовая пушка, кувыркаясь, приземляется в аккурат на макушку врага. Слышу громкий «хрясь», мужик с обрывистым стоном опрокидывается.

Я стою истуканом, сердце не бьется, пальцы дрожат. Все еще не могу уверовать, что избежал сытного и питательного свинца на завтрак. К счастью, выстрелы теперь бахают без остановки и ко мне возвращается способность двигаться.

Согнувшись в три погибели, бегу к мужику. Тот лежит без движения, раскидав руки-ноги. В метре от его башки валяется бревномет с окровавленной рукоятью. Трава вокруг красная.

«Я его убил, что ли?..»

Стараясь не глядеть на все еще вываленный напоказ пенис мужика, дрожащими руками открываю его кобуры, пытаюсь достать трофейные револьверы. Тут из-за угла выскакивает Тамерлан. При виде меня его перекашивает, единственный глаз едва не вылезает из орбиты.

— Ты что там на хрен вытворяешь?! — у Тамерлана отпадает челюсть. — Ты на хрена с него штаны снял, извращенец?!!

Деликатное положение разруливает хозяин револьверов. Он стонет и открывает глаза. При виде меня, мародерствующего в районе его паха, челюсть бандита повторяет маневр челюсти Тамерлана.

— Стреляй! — ору. — Тамерлан!

Тамерлан стреляет. Мне на руки брызгает горячая, дурно пахнущая кровь. Мужик дергается дважды и с хрипом замирает.

— Правду про вас говорят, москвичей, — ошалело орет ковбой, вытряхивая отработанные гильзы из барабанов. — Все вы там больные извращенцы.

— Пошел к черту! — огрызаюсь. — Пошел к черту!

Через минуту я вжимаюсь спиной в стену, стискивая рукояти трофейных револьверов. Сердце колотится, воздуха не хватает. Массивные стволы оттягивают кисти, но чувствую с ними себя не в припер уверенней, чем с бревнометом.

— Что происходит? — кричу. — Мы их всех уже перестреляли?

— Их тут не двенадцать оказалось, — орет в ответ Тамерлан. Выглядывает из-за угла, тут же втягивает голову. Гремят выстрелы, с визгом рикошетят пули и летят осколки кирпича. — Сволочи! Гарика подстрелили.

Выстрелы не смолкают.

Я ползу по стене к другому углу, повторяю маневр ковбоя. По счастью, с этой стороны никого нет.

— Я туда, — киваю. — Поможешь?

— Прикрою, — соглашается Тамерлан.

Из-за угла выскальзываю первым. Согнувшись, крадусь. Над головой проплывает оконный проем, внутри здания слышна ругань. Я знаком показываю ковбою, чтоб ждал здесь, а сам ползу к соседнему окну.

«Готов?» —двигая бровями, вопрошает Тамерлан.

Я киваю, вскакиваю.

Мельком успеваю заметить в комнате мужика в черной куртке. Он судорожно перезаряжает обрез. А дальше, как в лучших боевиках, палю с двух рук. Револьверы дергаются, выламывая запястья, сверкают и гремят выстрелы. Мужика отбрасывает на стену, крутку на его груди несколько раз вспарывает, на белый кирпич брызжет кровь.

Револьверы сухо щелкают и смолкают. Мужик, оставляя кровавый след, сползает по стене.

Тамерлан уважительно выпячивает нижнюю губу. Но ответить я не успеваю. На периферии зрения мелькает что-то черное. Я разворачиваюсь на каблуках. Успеваю нажать на спусковой крючок, услышать бессильный щелчок…

Бандит дважды стреляет. Мое брюхо пронизывают раскаленные иглы, пышущий жар захлестывает. Я падаю, скрюченный адской болью. Над головой несколько раз гремят выстрелы.

Ни о чем другом, кроме как о дикой боли, думать не могу. Внутренности жжет, кажется, мне в живот заливают раскаленный металл.

— Видж, твою мать!

В кровавом мареве мелькает физиономия Тамерлана. Кто-то пытается разжать мои сведенные судорогой пальцы.

— Да убери же ты руки, идиот!

С трудом понимаю, чего от меня хотят. Слова ковбоя доходят с третьего раза.

— Войди в профиль! — орет Тамерлан. — Войди в свой гребаный профиль!

Поднимаю руку, замечаю окровавленную ладонь.

«Звиздец, — думаю. — Мне звидец…»

Перед глазами разворачивается меню. Схематичное изображение моего тела подсвечено красным, на животе пульсирует надпись «смертельное ранение».