Проект Данте. Врата Ада.

Непроизвольно, пораженный перспективой и убегая от действительности, я погрузился в воспоминания. Дом, работа, любимая... Яркие, ласкающие теплотой картинки совсем недавнего прошлого. Или не недавнего — вспомнил я дату серверного времени.

От мыслей меня отвлеки красные брызги перед темнотой закрытых глаз. Такие бывают, когда на свет посмотришь и после глаза закроешь, только сейчас огоньки появлялись строго на периферии и были ярко-алыми. И почти сразу все тело пронзило тянущей усталостью, вернулась жажда, снова ощущалась сухость в горле и саднящая боль от крепких пут. Не открывая глаз, я едва-едва повернул голову, чувствуя, как опадает с меня пелена отрешенности, возвращая полную гамму ощущений. Опустив вниз взгляд закрытых глаз, заметил силуэт у моей ноги. Крыса. Крыса меня жрет.

Вот сволочь! — рванулось внутри злость. Но не к грызущей меня твари — добавилось еще и разочарование от того, что физический урон снимает эффект медитации.

Несмотря на периодические укусы, я остался спокойно сидеть, пока не дергаясь и наблюдая. Лишь едва-едва глаза приоткрыв, чтобы не спугнуть. Крыса была похоже на ту, которую я убил не так давно — большая, едва не с кошку размером. У этой также ярко светились в темноте угольки глаз, настороженно глядящих на меня.

Кусала она меня наскоком — резкий скачок, боль в ноге, в которую вонзались серьезные клыки, и почти сразу же прыжок обратно.

Снова мое тело смогло меня удивить. В тот момент, когда крыса, выждав несколько мгновений, видя, что я по-прежнему не шевелюсь, бросилась, я под звон цепей взвился вверх с крестом, и припечатал ногой к полу не успевшую остановиться тварь. Хрустнуло, крыса протяжно запищала — моя пятка опустилась ей на спину, ломая позвоночник.

— Еще кто? — открывая глаза, хрипло от пересохшего горла спросил я, поворачиваясь к стене, где тепло тел чувствовал. Зашуршало, и больше в углу никого не было.

Поверженная же мною крыса продолжала пищать, скребя передними лапами по полу, пытаясь скрыться. Преодолевая брезгливость, я придвинул ее ногой поближе к себе, не давая уползти.

— Решением военно-полевого суда, за попытку меня сожрать приговариваю тебя к высшей мере наказания, — попытавшись хмыкнуть, произнес я, глядя в единственный видный сейчас глаз извернувшейся крысы. Язык от жажды уже двигался с трудом, губы пересохли и потрескались.

Я поднял ногу, готовясь нанести удар. Крыса, будто что-то почувствовав, вдруг изошлась в писке. А оттого, что это была довольно большая крыса, ее визг разносился довольно громко, до дрожи пробирая.

— Боишься, — обратился я к заметавшейся твари, которая судорожно перебирала передними лапами, извиваясь всей верхней половиной тела. Нижняя в это время оставалась неподвижной, понемногу волоком передвигаясь за панически пытающейся уползти крысой.

— Я тоже боюсь, — хрипло произнес я, выпрямившись и резко ударив ногой. Хрустнуло, и писк затих, как отрезало. В этот момент на меня кинулось сразу несколько тварей — резко, одновременно. Зубы впились в меня со всех сторон — ожгло болью руки, ноги, одна крыса повисла у меня сзади, впившись когтями в спину, пытаясь вгрызться в шею. Заорав от неожиданности и испуга, я попытался извернуться, схватить хоть одну, но получалось плохо — мог свободно двигать только кистями — браслеты на запястьях железных полос держали вытянутые руки крепко. Рвали меня уже штук шесть крыс — взъярившись, я заметался, увидев красную пелену, застилавшую глаза. Одну тварь смог стряхнуть и припечатал к полу ногой, на вторую упал всем телом, придавив бедром. Крыса попыталась выскользнуть, но я извернулся, стараясь не дать ей уйти, и в этот момент перед глазами оказалась та, которая по-прежнему грызла мою шею. Интуитивно дернул рукой, но только кожу на запястье обручем дернуло болью, и тут я почти не думая вцепился в крысу зубами.

Короткая шерсть мешалась под сомкнутыми зубами, забивалась в рот, мешаясь добраться до кожи. Зажмурившись, я утробно зарычал и что было сил сжал зубы, чувствуя на губах горячую жидкость, и камеру огласил пронзительный визг умирающей крысы, настолько сильный, что даже от стен отражался, гуляя эхом.

Поздравляем! Получено достижение 'Утонченный гурман!'

Если бы это было в реальном мире — точно бы вытошнило. А здесь — противно, неприятно, но никаких позывов совершенно. Лишь приятное чувство влаги наполняющей рот. Если бы кровь была прохладной, было бы гораздо вкуснее. Но и так ничего оказалось на удивление — почти как сок вишневый, только не такая сладкая.

За всю оставшуюся ночь ни шороха не раздалось с той стороны, где из стены выходили крысиные норы. Ни шороха, ни шевеления и ни одного намека на постороннее присутствие. Даже за трупами бесславно погибших товарищей никто не пришел, хотя напившись кровью, я тушки отбросил от себя. А после, рывками пытаясь раскачать цепь, забил их ногами как можно дальше.

Надеюсь, когда меня отсюда заберут, убитых крыс никто не будет рассматривать: так-то ладно — не поделили камеру, бывает, но мне очень не хотелось, чтобы кто-то другой узнал о том, как я жажду утолил. Даже самому хотелось это забыть и никогда больше не вспоминать.

Утром, несмотря на мое откровенное желание рассказать о том, что Таскер сам таким пришел, никто спрашивать даже не собирался. Решение было вынесено даже без доследственной проверки — появившиеся с рассветом во дворе стражники удивленно посмотрели на безжизненное тело наставника гладиаторов, после чего скрылись там, откуда пришли.

Минуты две всего царила тишина, а после гладиаторский двор будто ожил — где-то заголосили, послышались сразу рявкающая череда выкриков, и вокруг сразу все загремело дверями, затопало бегущими подошвами. На плац из решетки главного входа вывалилось сразу десятка два стражников, один из которых тащил неведомую железную хрень.

Цепи кандалов, держащие меня, стравили с предосторожностями — двое стражников цепко держали мои руки, а несколько едва кожу мне на груди остриями копий не протыкали, напряженно всматриваясь, ловя каждое движение взглядом. Стоило только разомкнуться наручникам на руках, как суставы у меня хрустнули, когда стражники меня в позу ласточки поставили, еще и припечатали железкой сверху. Снова защелкнулись кандалы, но в этот раз не только на запястьях — меня прикрепили к железке в форме ровного креста, к двум из концов которой пристегнули запястья, на один обруч к шее, а к ногам от последнего, ткнувшегося мне в поясницу, просто кольца на цепях провели.

Небольшим утешением служило то, что когда один из воинов подошел к трупу Таскера, поднимаясь, он сделал характерный жест 'все', обернувшись к кому-то в стороне. В стороне и наверху. На террасе, наверное — подумал я, но удостовериться не смог — голову уже было не повернуть.

Обратно в камеру меня волокли довольно грубо, несколько раз чувствительно засадив в углы коридора. Когда конструкцию со мной забросили обратно в каменный мешок, один из стражников шагнул следом и пристегнул свободную цепь к крюку на стене.

Хлопнула массивная дверь, вновь отсекая меня от ровного света магических светильников в коридоре. И снова почти сразу мрак вокруг начал тускнеть, играя серыми тонами. Несколько мгновений, и я опять хорошо различил очертания стен каменного мешка, где очутился.

Попытавшись выпрямиться или присесть, с большим трудом удержался от стона — время-то идет, дух тренируется. Если бы не это, точно бы плевался долго — положение в котором оказался, было не хуже первого визита сюда, но гораздо неудобнее и унизительнее: железка в форме креста, к которой я был пристегнут, разводила руки в стороны, не давая им сгибаться. Шею также притягивало обручем, а перекладина вдоль позвоночника не давала спине согнуться.

Цепь, которая от поясницы поднималась вверх, к крюку, также была длиннее, чем в первый раз. Я даже лечь мог. На живот, так что лицо елозило бы по каменному полу, устланному обрывками соломы и крысиным дерьмом. А вот для того чтобы перевернуться на спину, длинны цепи не хватало.

Кое-как усевшись на корточках, я чуть поерзал и вдруг интуитивно подогнул ноги и уселся в позе лотоса. Как раз — еще и спина прямая, руки в стороны, только жесты особые делай, как в йоге принято. Самое-то для медитации.

При мысли о том, что можно отключиться сейчас от всего сущного, не чувствовать неудобств и, самое главное, так никуда не девшейся жажды, я зажмурился. Все же, плоть слаба — последние сутки для меня были слишком насыщенными событиями, унижениями и мучениями. И даже такая неожиданная победа над Таскером не давала иллюзий по поводу того, что мучения мои вскоре кончатся.

Я сдался.

Несколько раз глубоко выдохнув, я прикрыл глаза и отрешился от тела, что подтвердила едва видимая табличка, появившаяся перед глазами. Сразу стало легко и свободно, причем было ощущение, что захоти — и сознанием можно вырваться из тела, отправившись на прогулку.

Я хотел, но чего-то не хватало.

'Может быть, еще пяти единиц духа и очередного достижения?' — появилась в голове догадка. Мысли сейчас текли легко и приятно, и мне даже доставляло наслаждение их ни кем не сдерживаемый полет.

Так, до этого у меня была одна единица духа, заработанная предшественником тренировкой. Еще четыре я сегодня за сутки заработал, перед получением достижения и способности к медитации. Еще одну единицу совсем недавно. Значит: шесть плюс семь плюс восемь плюс девять — прикинул я количество часов еще на четыре единицы. Тридцать часов.

'Да ну нафиг!' — мысленно удивился я. Тридцать часов подвергать себя телесным и моральным пыткам. Не, это реальный дзен будет по окончании такого марафона, пусть даже и разделенного на четыре отрезка. И после такого я наверняка смогу летать бесплотным духом по округе.

Тридцать часов еще. Херня, как два пальца об асфальт.

Обязательно сделаю. Но потом.