Земля-Игра

— Будучи один раз в столице, пришлось мне там подзадержаться. Но не столько из-за дел, которые меня туда привели, сколько ради красоты хозяйского сына; однако я старался изыскать способ, чтобы отец не мог заподозрить моей любви.

Как только за столом начинались разговоры о красивых мальчиках, я приходил в такой искренний раж, с такой суровой важностью отказывался осквернять свой слух непристойными разговорами, что все, в особенности мать, стали смотреть на меня, как на философа. Отец с лёгкостью доверил мне руководить его занятиями и следить за тем, чтобы ни один из охотников за красавцами не проникал в дом.

Однажды, в праздник, покончив уроки раньше обыкновенного, мы лежали в триклинии — ленивая истома, последствие долгого и весёлого праздника, помешала нам добраться до наших комнат. Среди ночи я заметил, что мой мальчик бодрствует. Тогда я робким шёпотом вознёс моление.

— О Венера-владычица! — сказал я. — Если я поцелую этого мальчика так, что он не почувствует, то наутро подарю ему пару голубок. — Услышав о награде за наслаждение, мальчик принялся храпеть. Тогда, приблизившись к притворщику, я осыпал его поцелуями. Довольный таким началом, я поднялся ни свет ни заря и принёс ему ожидаемую пару отменных голубок, исполнив свой обет.

На следующую ночь, улучив момент, я изменил молитву.

— Если дерзкой рукой я поглажу его и он не почувствует, — сказал я, — я дам ему двух лучших боевых петухов.

При этом обещании милый ребёнок сам придвинулся ко мне, опасаясь, видимо, чтобы я сам не заснул. Успокаивая его нетерпение, я с наслаждением гладил его, сколько мне было угодно. На другой же день, к великой его радости, принёс ему обещанное. На третью ночь я при первой возможности придвинулся к уху притворно спящего.

— О боги бессмертные! — шептал я. — Если я добьюсь от спящего счастья полного и желанного, то за такое благополучие я завтра подарю ему превосходного арканийского скакуна, при том, однако, условии, что мальчик ничего не заметит.

Никогда ещё мальчишка не спал так крепко. С раннего утра засел он в спальне, нетерпеливо ожидая обещанного. Но, сам понимаешь, купить голубок или петухов куда легче, чем коня; да и побаивался я, как бы из-за столь крупного подарка не показалась щедрость моя подозрительной. Поэтому, проходив несколько часов, я вернулся домой и взамен подарка поцеловал мальчика. Но он, оглядевшись по сторонам, обвил мою шею руками и осведомился:

— Учитель, а где же скакун?

Хотя этой обидой я заградил себе проторённый путь, однако скоро вернулся к прежним вольностям. Спустя несколько дней, попав снова в обстоятельства благоприятные и убедившись, что родитель храпит, я стал уговаривать отрока смилостивиться надо мной, то есть позволить мне доставить ему удовольствие, словом, все, что может сказать долго сдерживаемая страсть. Но он, рассердившись всерьёз, твердил все время: «Спи, или я скажу отцу».

Но нет трудности, которой не превозмогло бы нахальство! Пока он повторял: «Разбужу отца», — я подполз к нему и при очень слабом сопротивлении добился успеха. Он же, далеко не раздосадованный моей проделкой, принялся жаловаться: и обманул-то я его, и насмеялся, и выставил на посмешище товарищам, перед которыми он хвастался моим подарками.

— Но ты увидишь, — заключил он, — я совсем на тебя не похож. Если ты чего-нибудь хочешь, то можешь повторить.

Итак, я, забыв все обиды, помирился с мальчиком и, воспользовавшись его благосклонностью, погрузился в сон. Но отрок не удовлетворился простым повторением. Потому он разбудил меня вопросом: «Хочешь ещё?» Этот труд не был мне в тягость. Когда же он, при сильном с моей стороны оханье и великом потении, получил желаемое, я, изнемогши от наслаждения, снова заснул. Менее чем через час он принялся меня тормошить, спрашивая:

— Почему мы больше ничего не делаем?

Тут я, в самом деле, обозлившись на то, что он все меня будит, ответил ему его же словами:

— Спи, или я скажу отцу!

Всякий волен думать о моем рассказе, что хочет, но да прогневаются на меня наши гении, если я соврал. Могу поклясться святым именем Виталиным, что слова мои правдивы и достоверны.

Да у любого всякое сомнение пропадёт, как посетит он столицу да порасспрашивает. Там об этой истории только и разговору, ведь события происходили у всех на глазах, — под искренний смех и аплодисменты гостей закончил он свой рассказ.

Хозяин, хоть и смеялся вместе со всеми, но, похоже, точку зрения рассказчика не разделял.

— И все же, Сервий, не понимаю я твою страсть к юношам. Как можешь ты предпочитать их, пренебрегая прекраснейшим созданиям, самими богами созданными для любви? — поинтересовался он, нежно поглаживая ягодицы довольно улыбавшейся при этом жены, — ведь заключённое в объятие тело женщины податливо, губы её нежны при поцелуе. Поэтому, когда обнимаешь женщину, тело твоё как будто полностью окутывается её плотью, и любовник словно погружается в наслаждение.

Мальчики же целуют безо всякого искусства, объятия их неловки, притязания Афродиты тщетны, наслаждения никакого.

— Ты, конечно, вовсе не являешься новичком в делах любви, и тебе доподлинно известны всякие ухищрения. Но послушай же, что я тебе скажу, — продолжал упорствовать в своём мнении непись-педофил, — все у женщин поддельно, и речи их, и красота.

Если женщина поначалу и кажется красивой, то это лишь следствие многочисленных притираний. Вся её красота — это мирра, крашеные волосы и прочие выдумки. Если же лишить её всех этих хитростей, то она уподобится галке из басни, с которой сняли чужие перья.

Мальчики же, в сравнении с женщинами, безыскусственны, а красота их доставляет более острое наслаждение. Она не нуждается в помощи благовонной мирры и прочих чужих ароматов, приятнее всех женских притираний запах отроческого пота.

В объятиях тело мальчика не расслабляется из-за рыхлости его плоти, крепкие тела борются друг с другом за наслаждение.

Поцелуи отрока, в отличие от женщины, бесхитростны, не сыщешь в его губах тех праздных обманчивых ухищрений, которым научены женщины, нет ничего искусственного в поцелуях мальчика — он целует как дитя. И любовь к ним превосходит во всех отношениях любовь к женщинам.

— Не могу с тобой согласится, — покачал головой Марк, но впрочем …

Впрочем, что было «впрочем», узнать не довелось. В зал внесли блюдо с огромной свиньёй, занявшее весь стол. Все были поражены такой быстротой приготовления, и дружно хвалили повара, который сумел справиться с таким большим животным быстрее, чем с цыплёнком, когда пристально разглядывающий её Марк Амбибул возмущённо закричал:

— Как? Свинья не выпотрошена?! Честное слово, не выпотрошена! Позвать сюда повара, немедленно!

К столу подошёл опечаленный повар и заявил, что он забыл выпотрошить свинью.

— Как это так забыл? — негодовал хозяин. — Как будто ты забыл перцу или тмину добавить! А ну, раздевайся!

Тяжело вздохнув, повар разделся и, понурившись, встал у стола, ожидая наказания. Все гости стали просить за него, говоря:

— Это бывает. Пожалуйста, прости его. Если он ещё раз сделает, никто из нас не станет за него просить!

Один только Флавий, который явно относился к тому типу, что не замечая бревна в своём глазе, видит пылинки в глазах других, поддержал хозяина.

— Да твой повар, видно, никуда не годен! Как же это можно забыть выпотрошить свинью? Всыпал бы ты ему плетей!

Но Марк Амбибул поступил иначе. Делая вид, что поддался уговорам гостей, он повеселевшим голосом сказал:

— Ну, если ты такой беспамятный, вычисти-ка эту свинью сейчас, на наших глазах.

Повар снова надел тунику и, вооружившись ножом, дрожащей рукой полоснул свинью по брюху крест-накрест. И сейчас же из прореза посыпались жареные колбаски.

Гостей эта немудрёная шутка невероятно развеселила. Они зааплодировали, некоторые вскакивали со своих мест и кричали: «Да здравствует Марк Амбибул!»

Сам юморист, лёжа на кушетке, радостно улыбался, довольный произведённым эффектом и с благодарными кивками принимал восхваления в свой адрес.

А затем наступил пир. В зале раздались звуки приятной музыки, и гости набросились на угощения. Надо отдать должное, хозяйский повар был действительно хорош. Судя по тому, с какой скоростью исчезали со стола приготовленные им яства, перевод в декурию посыльных в ближайшее время ему точно не грозил.

Вскоре пирующие не только насытились, но и изрядно захмелели. Пришло время развлечений. Некоторые вскакивали на ноги и начинали неуклюже танцевать; взявшись за руки, они с громким пением водили хороводы вокруг стола. Другие щекотали друг друга и оглушительно орали. Третьи со связанными за спиной руками, пытались поднимать с пола кольца; четвертые, став на колени, загибали назад голову, пытаясь ею достать пальцы на ногах.

Герои в этих игрищах участия не принимали. Цель их, как объяснили Сергею, была в том, чтобы освободить место в желудке для дальнейшего приёма пищи.

У местных он работал по принципу автомобильного двигателя. Заправил в бак горючее, а дальше оно расходуется, перерабатывая свой объем в пройденные километры. Так и у людей. Только вместо бензина была пища, а в роли бака выступали их бездонные животы. Набив их под завязку, те начинали двигаться, и находящаяся в них еда, напрямую, без каких-либо отходов, перерабатывалась в необходимую для движения энергию.

Из всех членов маленького отряда, один только Тристан вовсю веселился с гостями. Но, похоже, целью Блудливого Пса было вовсе не освобождение места в желудке для его последующего наполнения. Поскольку, последний раз, когда его видели, он, весело смеясь и обнимая за талию симпатичного мальчика, который ещё недавно выступал предметом спора между прокуратором и его другом с нетрадиционной сексуальной ориентацией, двигался по направлению к выходу из общего зала. И, судя по похотливо поблёскивающим глазкам, тот явно не планировал заниматься с подростком десятичным счётом или любоваться его горшочками.

Сэр Эдуард оказался абсолютно прав в своих утверждениях по поводу сексуальной неразборчивости разбойника. В выборе объектов для удовлетворения похоти Тристан был совершенно не принципиален.

В самый разгар веселья Марк Амбибул поднялся со своего места и, хлопнув в ладоши для привлечения всеобщего внимания, сделал небольшое объявление:

— Друзья мои, чувствуйте себя свободно и продолжайте веселиться, как будто вы не у меня в гостях. Я же прикажу ещё на столы накрыть. Мне-то самому и одной перемены хватило бы, а вторую трапезу только ради вас подают.

Да уж ладно, если есть там что сладкое, тащите сюда, — а затем, обратившись к героям, добавил, — вас же, благородные лорды, прошу пройти со мной на террасу, поговорим о делах наших. Я велел поставить каждому особый столик. К тому же там будет не так жарко.

Кроме героев и прокуратора на террасу проследовал один из гостей. Когда все расположились на слегка продуваемой приятным вечерним ветерком площадке, Марк Амбибул представил своего спутника:

— Это, легат первого легиона Гай Марий, именно он будет командовать завтрашней операцией, можете при нем говорить без стеснения и опаски, — после чего, повернувшись в сторону Эрика, спросил у того, — теперь поведай мне, мой рыжебородый друг, какой же важности задача стоит перед тобой, что не только лорды Эрафии под твою руку стали, но и сам Пуплий Калистус повелел все твои пожелания исполнять?

Эрик на секунду задумался, а затем, тщательно подбирая слова, стал вводить того в курс сложившегося положения дел. Как оказалось, гном мог вполне успешно контролировать свой вздорный характер и говорить достаточно вежливо. Похоже, что часто употребляемое в их диалоге обращение «друг мой», было совсем непустым словом и их связывало нечто большее, чем просто шапочное знакомство.

— Говоришь счёт пошёл на дни, — задумчиво проговорил прокуратор, когда Эрик закончил свой рассказ, — ну что ж, я сделаю, что должно и даже более. Пяти тысяч наших воинов с лихвой хватило бы на и двадцать тысяч разбойников. Но, это в открытом поле. В лесу же все по-другому.

Поэтому, помимо этих пяти тысяч, к нам присоединится ещё двухтысячное пополнение из тех воинов, которые охраняют от варваров Дельту и Солнечный Город. Итого, завтра в лес войдут семь тысяч легионеров и вся гвардия прокуратора, которую возглавлю я лично.

Многие из нас не вернутся обратно, но клянусь всеми богами, у вас будет необходимое время. Варвары надолго запомнят этот день!

Но и от вас зависит многое. Врагам и неприятелям своим не пожелал бы я такой нелёгкой, поистине титанической ноши, которую боги взвалили на ваши плечи. Но, коль уж так выпало, свершите все возможное и невозможное, чтобы сохранить наши жизни и разум. Мир не должен погибнуть.

— Клянусь! — вскочив со своего лежака и прижав руку к сердцу, с несвойственным ему пафосом, воскликнул гном, — и знай же, если не суждено мне будет сдержать своё обещание, значит, я умер.

— Они смогут, — вмешался в разговор, молчавший до этого легат, — если уж сама хитроумная леди Муразель, которая своими ухищрениями превзошла всех живущих в мире, идёт с ними, то точно смогут.

На него посмотрели с недоумением, даже Марина, не поняв за какие заслуги ей достались лавры местного Одиссея, удивлённо приподняла бровь.

Заметив непонимающие взгляды собеседников Гай Марий изумился:

— Вы что же, не знаете какую нечеловеческую хитрость придумала она в Порто-Драко?

В ответ все отрицательно замахали головами. Даже герои-персы, которые знали обо всех их приключениях, не были посвящены в такие подробности.

— Не медли же, Гай, поведай нам об этом, — от имени всех присутствующих попросил его прокуратор.

— Ну что ж, расскажу, чего не рассказать. Может гости наши и не знают, но приключилась у нас давеча беда. Варвары разграбили приграничное поселение. И грабя его, забирали они все, что под руку им попадалось: душистое вино, зерно без меры и счета, мёд в сотах. И много всего они там награбили, а так как только недавно кончился сбор винограда, то немало убили и людей, которые в полях над всем этим трудились.

Получив столь страшное известие, я, не мешкая, поднял легион и повёл его в поход. Нам предстояло пересечь обширный лес, но не успели мы пройти и часа как угодили в засаду. Варвары подрубили деревья по обе стороны дороги, так что они продолжали стоять ровно, но готовы были рухнуть от первого, самого лёгкого толчка.

Когда войско достигло этого места, варвары, притаившиеся близ опушки, толкнули крайние из подрубленных деревьев, те повалились, увлекая за собою соседние, и в течение нескольких минут вся передовая колонна оказалась похороненной под стволами и сучьями.

Но, даже понеся такие потери, мы не утратили своей решимости и с яростными криками бросились на разбойников, в мгновение ока обратив их в бегство. Они пытались скрыться в гуще лесов, но не тут то было. Огорчённые неудачей и полные жаждой мщения мы пустились им вслед. И уже, было, настигли отступающих к границе дикарей, когда на нашем пути встретился вестник из Порто-Драко, сообщивший об осаде города.

Узнав об этой ужасной новости, я мгновенно приказал легиону прекратить преследование и отправиться на помощь осаждённым. Побросав все лишние вещи и припасы, мы спешным маршем двинулись в путь.

Весь остаток дня и всю ночь двигались мы без передышек и к рассвету увидели осаждённый город. Положение его было отчаянным. Ров перед воротами завален, сами ворота отсутствовали, а бесчисленные орды монстров готовились к последнему штурму.

Легионеры, хоть и валились с ног от усталости, но увидев, что город находятся в столь плачевной ситуации, собрались с силами и с ходу атаковали тварей.

Нельзя сказать, что победа была достойной. Завидев нас, большинство обратилось в бегство, а те немногие, кто пытался оказать сопротивление, последовали за ними, как только на помощь вышли пережившие эту ночь защитники Порто-Драко.

После чего, мы вошли в город довольные своей победой и гордые всеобщим восхвалением. Но все наши усилия, как поведал мне достойнейший командир королевских гвардейцев капитан Дель Монде, были бы тщетны, не придумай леди Муразель воистину демоническую хитрость, которая и позволила горожанам продержаться столь долго.

— Пожалуйста, Гай, не томи всех своим красноречием. Разве не видишь ты нетерпение на наших лицах? Ради Витали и самого Юпитера расскажи же скорее, что именно пришло в голову нашей гостье, — не сумев сдержаться, воскликнул заинтригованный прокуратор.

— Об этом я и собираюсь вам поведать, — ничуть не обескуражившись от того, что его перебили, продолжил легат, — по её совету поселяне, сойдясь вместе, разобрали дорогу и вырыли на её месте яму в несколько сажней в ширину и не менее четырёх в глубину. Большую часть земли они раскидали, убравши далеко от ямы, а над ямой положили сухие длинные доски и засыпали их остатком земли и камнями, чтоб придать месту прежний вид.

Если бы даже заяц здесь пробежал, то и тогда б эти доски сломались, ведь в местах, где их подпилили, они были не толще соломы.

И когда крепостные ворота пали, и торжествующие твари ворвались в город с намерением уничтожить всех его жителей, там их ожидал неприятный сюрприз. Земля под ногами внезапно провалилась, и монстры посыпались вниз, давя друг друга своими телами, а выживших горожане добивали сверху пиками и камнями.

Вот так леди Муразель вошла в легенды нашего мира и заслуженно ступила на пьедестал памятника спасителям города, — закончил Гай свой рассказ.

— Памятника? — традиционно широко распахнув свои глаза, изумилась Марина.

— Как, вы и этого не знаете? — в свою очередь удивился легат. — В тот же день, отложив все работы по восстановлению города, благодарные жители воздвигли на центральной площади монумент своим спасителям.

Во главе его, воздев руки к небу, стоит, пожертвовавший своей жизнью священник Серафим, а за ним ты, леди Муразель и, — он кивнул в сторону Сергея, — твой достойный спутник. Теперь там постоянно лежат живые цветы, перед ним клянутся вашими именами, и каждый житель и гость города считают своим долгом воздать должное бесстрашным героям.

— Памятник, — задумчиво проговорила Марина, — памятник это, наверное, слишком. Хотя пусть будет так. Отец Серафим его точно заслужил.

— И вы, безо всяких сомнений, заслужили его, — не согласился с ней прокуратор, — память о столь славных деяниях должна сохраниться навечно. Друзья мои, идёмте же в зал и поднимем кубки за наших гостей! — подавая пример, он первым поднялся с кушетки и двинулся к дверям. За ним потянулись и остальные.

А в зале уже произошла смена блюд, и столы были уставлены различными фруктами и сладостями.

Главным блюдом сладкого стола, несомненно, стали выпеченные в виде фаллосов пирожные. Причём, при малейшем нажатии на них, из верхнего отверстия брызгал мутный беловатый крем. Что вызывало у измазавшихся гостей приступы неимоверного веселья и сопровождалось множеством похабных шуток, что вызывало ещё больший хохот.

Только участникам завтрашнего похода было не до смеха. Тяжкий груз нелёгкого знания давил на них и не позволял расслабиться. Поэтому, сославшись на то, что им требуется отдых, герои покинули пиршество и отправились в выделенные им комнаты.

Ведь отдых им действительно требовался. Завтрашний день должен был стать если и не самым трудным, то, несомненно, самым ответственным днём в их жизни.