Итрим. Книга - 5: "Завтра Война"

Округа разом осветилась, на мгновение лишаясь ночной темноты, и чернеющие в сумраке силуэты обрели свои очертания, через мгновение смазанные ударившими в них разрывающимися зарядами и вспышками молний. Зачарованные магией стрелы и болты засвистели, прицельно обрушившись на надвигающуюся волну, мерцающую слабыми всполохами пламени или же какого-то света.

— Их больше! — сквозь грохот разрывов прорвался голос Воислава: — Разведка, это что за ебуйня?!! Тени! Ветер!!!

Ожидавшие команду убийцы разом исчезли, мгновение спустя оказавшись среди надвигающейся орды нежити и нанося серии атак по целям. Еще мгновение, и те вновь материализовались рядом с авангардом, окутываясь свечением от налагаемых целительных заклинаний. Следующее мгновение, и убийцы вновь атаковали, довершая начатое, но движущиеся десятки нежити, с каждым шагом все сильнее источающей алый свет разгорающегося пламени, будто бы не замечали внезапных атак, целеустремленно двигаясь к нам.

Ворон, стиснув зубы, кастовал заклинание за заклинанием, посылая один огненный шар за другим и проговаривая что-то про необходимость создать нормальный посох, а то без него туговато идет. Емельян постоянно что-то бормотал, кажется, на старославянском, но никто не смел его остановить и даже дотронуться, ведь именно он бафал все войско, поддерживая усиливающий эффект против нежити.

— Ну не дебил ли? — произношу, ударяя мифриловой ладонью себя по лбу и вспоминая, что я здесь не для выставки, и через мгновение, глаза окружающих меня людей и гномов увеличились, когда все ощутили вливающиеся в них силы. Полагаю, если бы до сих пор работали инфоокна, то они бы тут же отписали все эффекты от рейдовых умений и умений Князя, усиливающих войско, сразу же воспарявшее духом, если можно так выразить участившиеся выстрелы в неминуемо приближающуюся орду.

Авангард разом ударил, встречая первых, мечи и секиры рассекали мертвую плоть, через раны вырвались языки пламени, тени замелькали меж перемешавшихся противников. Стрелки принялись работать реже, но прицельнее, маги переключились с массовых заклинаний на точечные, целители заработали активнее, ведуны их поддержали, снижая нагрузку.

Дружный удар по щитам ознаменовал, что гномы ждать более не стали, плотной стеной двинувшись вперед. И мне уже было ясно, что это не было спонтанным решением, но согласно некоей тактики боевого содействия основным силам, ввязавшимся в ближний бой. Лишь моя гвардия стояла на своих местах, не бросаясь в полымя сражения, где остальные показывали, насколько они выдающиеся мастера, и что уникальное в них имеется.

Несколько десятков пылающих мертвецов, состоявших не только из людей, но и животных, наседали, стремясь изничтожить вставших на пути живых. Мощные взрывы, разряды молний не сокрушали, лишь нанося травмы, металл не рассекал мертвую плоть, оставляя лишь раны, вырывающееся из нутра тел пламя стремилось вцепиться, ранить, поглотить.

— Нет, — произношу, со скрипом рукоятей сжимая эфесы своих клинков: — Просто так стоять и смотреть. Нет. Увольте! Братия! Слушай мой приказ! Охранение прекратить! Бить ворога!!!

Белоснежное истинно чистое пламя с призрачными всполохами иных форм вырвалось, с почти что забытой теплотой обнимая меня, тело принялось трансформироваться, принимая обличие оборотня. Стоявшие до этого волки ликующе взвыли, преображаясь, как и братийники, кажется, с облегчением принявшие новый приказ и перевоплощающиеся в волоколаков, обнимаясь обычным пламенем, как и волки.

— Это мое право, и никто не в праве мне воспрещать, — буквально рычу, делая первый шаг изменившейся поступью и разводя пылающие мечи: — Примите же сие!!!

Прыжок, удар с небес, и первая цель лишилась обеих рук, из-за спины донеслись голоса, но я уже не слушал, ощутив, как пламя вновь согревает нутро, а тело, вспоминая само себя, ликующе требует нового убийства, и клинки уже рассекают воздух, с ревом разгорающегося пламени устремляясь к следующей цели, решившей, что я для нее легкая добыча.

Я вновь вспомнил себя настоящего, ощутив почти что забытые эмоции. Вновь вернулось упоение действием, вновь вспыхнул азарт, какой я не осознавал с далеких по восприятию времен, когда проводил часы за любимой игрой, игнорируя внешний мир. Тогда было все, о чем хочется вспоминать раз за разом, и, кажется, потому я сейчас думаю именно о том, как некогда ходил в рейд с друзьями, приятно общаясь с ними и считая, что каждый стал крепким другом. Со временем я понял, что заблуждался, но в памяти остались слепки чувств и эмоций, и вот сейчас они вновь оттаяли, напоминая, что даже нынче ощущать почти забытое возможно. И вот мои мечи рассекают очередную тварь, даруя новую порцию приятного осознания собственной всесильности.

Клин оборотней, перепрыгивая через соратников, ворвался, вгрызаясь в пылающую нежить и ослабляя натиск на войско, получившее возможность восстановиться. Два пламени встретились, смешиваясь в единый ураган бедствия, охватившего всю округу. Гром приказов смешивался с раскатами взрывов, треском молний и звоном металла, хаос сражения поглотил все и вся.

Опьянение бурлящим адреналином погружало все глубже, окончательно одурманивая сознание и давая волю безнаказанности налившемуся силой телу, жаждущему лишь рвать и истязать, покуда не наступит насыщение смертями. Пусть подъятые однажды уже умерли, но и сейчас, погибая, их тела отдают частицы прежних сущностей, тут же принимающихся истаивать. Белесые всполохи освобожденных обрывков срывались с тлеющих тел, стремясь отлететь подальше, их чистое сияние завораживало, и руки сами тянулись, чтобы схватить словно бабочку, так неосторожно порхающую перед лицом. И таких бабочек вокруг с каждой минутой появлялось все больше, пока те, мерцая не истаивали окончательно.

Гул сражения стих, когда последнее изрубленное тело, обмякнув, упало на почерневший вытоптанный снег, окончательно рассыпаясь прахом. Уставшие воины не опустили оружия, продолжая озираться по сторонам, не нахлынет ли очередная волна из необычной нежити. Но в этот раз никто не напал ни через минуту, ни через десять, и все облегченно вздохнули, поздравляя друг друга с победой. Лишь я продолжал стоять посреди поля брани, молчаливо глядя в темноту ночи, откуда пришли Пылающие Мертвецы, а внутри меня зарождался новый голод, не позволяя отдохнуть от прежнего, кажется, насытившегося теми частицами, что я сумел поймать и поглотить. Я стоял и смотрел, пытаясь разобраться в себе, выявив ту самую сакральную частицу, что некогда проникла в меня и, затаившись, выросла настолько, что теперь способна диктовать свои условия.

"Убийца Богов, проклятый фламберг, не уж-то ты сумел-таки передать свое сознание, соединившееся с моим? Или же это я сам, перешагнувший на следующую ступень развития по ветви Смерти, перестав быть Палачом и став Ловцом Смерти?"

— Огнеслав, — голос верного друга кузнеца окликнул меня.

— Слушаю.

— Здесь остановимся на ночлег? Дружина устала.

— Нет, здесь не будем, пройдем чуть дальше. Кажется, тут неподалеку деревня должна быть.

— Должна.

— Вот до нее и идем.

— Тогда выдвигаемся?

— Да.

— Славная битва была, — произнес Борислав, после чего развернувшись и пойдя к остальным, громко передавая то, что я сказал.

— Славная, — повторил я шепотом, пытаясь вслушаться в собственный голос и эти слова.

Дружина шла в ночи, делясь впечатлениями, каждый стремился похвастаться, как обычно и бывает меж соратников, да и столь бурное обсуждение по-своему излечивает, снимая мандраж и шок от произошедшего. Люди не закрепощаются, а выплескивают накопившееся, облегчая собственное сознание, перешагивая через яму, угодив в которую, побывавший на войне, рискует заработать посттравматический синдром, из-за которого многие ветераны начинают орать по ночам и срываться на близких.

Мне вспомнилось сейчас многое: отрывки из воспоминаний тех самых ветеранов, с которыми некогда пообщался, отрывки из документальных сюжетов, слова героев фильмов о войне. И я вспомнил, от чего большинство из этих людей пило, причем, бывало так, что вполне с виду нормальные люди внезапно срывались и уходили в затяжные запои, из которых не могли выбраться даже через неделю. И я помню, почему те пили, вспомнился даже герой из фильма об Афганистане, когда его спросили, что тот будет делать, вернувшись домой. Он сказал просто "Буду пить" и на вопрос "А потом", вновь просто ответил "Снова буду пить и потом буду пить, и так до тех пор, пока все это не забуду. А после встану, умоюсь и начну жить заново" ...

— Сергей, — голос Воислава выбил меня из размышлений: — Ты зачем бросился в бой?

— Это ты сейчас мне предъявить собираешься? — не знаю, как выглядело мое лицо со стороны, но Василий несколько оторопел.

— Я хочу узнать, зачем ты бросился, ломая строй?

— Я почувствовал, что должен был помочь своим людям.

— Ты чуть не подставил своих людей.

— И как?

— Очень просто, оголив тылы и принудив переключить все внимание на тебя и твоих оборотней и волков, ворвавшихся в самую задницу, игнорируя все инструкции. И остальным пришлось рисковать собой, чтобы прикрыть и помочь.

— Никто не рисковал, мы бессмертны.

— Это ничего не меняет. Есть определенный порядок, выработанная тактика боя, четкие инструкции и задачи для каждого. Мы бы и так победили, постепенно выбивая одного за другим. А твоя выходка чуть не стоила нам первых потерь, Сергей, нельзя так бесшабашно бросаться, тебе пора думать не о себе, но о людях. Ты для них символ, икона, гарант их новой жизни и свободы.

— А как же громкие "впереди на белом коне", "во главе воинства", "собственным примером", "за командиром на врага"?

— Все это лишь громкие слова, каким в пору быть лишь в фильмах и книгах. В реальности во время войны никто командирами не рискует, стремясь сокрыть их от глаз врага. И тем более главами государств, ведь любой из них, пусть даже офицер, только пришедший из учебки, первичная цель. Ведь убрав такого, можно обезглавить войско. А если убрать тебя, то обезглавится целое государство. Ты об этом подумал?

— Думал, но все равно, я должен быть вместе с остальными и сражаться плечом к плечу.

— Ты должен стоять в тылу, дабы мы чувствовали, что за нашими спинами сила, и враг не сможет зайти сзади и внезапно атаковать. Подожди, дай я скажу, после ты уже скажешь. Пойми, главное, что ты более не сам по себе, и мы с тобой не ради веселья. Да и как я погляжу в глаза своей сестры, когда скажу, что отец моего племянника погиб, потому что я не смог его защитить? Тем более, что ты сам на себе почувствовал, что мы не бессмертны настолько, чтобы рисковать по полной.

— Серег! — появившийся рядом Ворон подскочил: — Ты что? Папкой скоро будешь?!!

— А он что еще не в курсе? — киваю на Леху.

— Эх, — Воислав вздыхает: — Теперь все будут в курсе. Ворона быстро растреплет.

— Э-э-э, я — могила.

— Ага. Ну что, Серег, я тебя убедил?

— Я подумаю над вашим предложением, товарищ Жуков, — произношу, шутливо пытаясь изобразить вождя прошедшей эпохи.

— Подумай, хорошенько подумай. И это, чего это ты там скакал, метался по полю, будто бы ловил мошек?

— Да так.

— Ага, мы так и подумали, мол, решил просто так побегать. Не хочешь, не говори.

— Деревня! — донеслось издали, где шел передовой отряд.

Первое, что пришло в голову, когда я увидел окраину— здесь побывали немцы. Видимо, в памяти сработал рубильник восприятия, появившийся в моем подсознании, когда я смотрел фильмы о Великой Отечественной, попутно просматривая фотографии того времени сначала будучи школьником, позже попросту ради собственного интереса.

Были времена, когда я интересовался тем или иным периодом, пытаясь найти аналогии с нынешним временем или же оправдания тому, что происходило вокруг. Ведь когда-то люди говорили "лишь бы не было войны", терпя невзгоды и лишения, какие обрушились на них в послевоенное время, и так те жили в дальнейшем, став пенсионерами, вынужденными выживать на мизерные пенсии. И вот все это вспыхнуло яркой вспышкой воспоминаний, когда деревня предстала перед нами разоренным пепелищем.

Ни единого дома, ни единой ограды, только головешки среди кострищ на месте построек. Все подчистую выгорело дотла, лишь черные от копоти печные трубы возвышались над выжженной землей. И вокруг лишь свинцовый воздух, будто бы душащий изнутри.

— Плохое место, проклятое, — басовито пробурчал гном, зачем-то выставив щит и подготовив свой молот: — Уходить отсюда надо, беду накличем.

— Все погибли, — произнес Борислав, оглядывая пепелища, пока мы шли по улице к центру деревни: — Ни одного не взяли, все сгинули, но не дались.

— Не дались кому?

— Ворогам. Деревню только поставили, частокол не успели поднять, вот и не удержали.

— И они сами подожгли себя?

— Выходит, что так, — проговорил Емельян, остановившись возле одного из пепелищ и с мрачным взглядом вглядываясь: — Или же их подожгли, но те не вышли из домов.

— Здесь дома ставили, аки тверди, — продолжил Борислав: — Сруб толстый и тяжелый, окон нет, лишь щели возле крыш, двери тяжелые воротные. Каждый дом аки крепость, не войти свободно, вот и могли их поджечь. Или они сами себя, если увидали, что спасения не видать.

— И зачем себя же?

— Чтобы в полон не попасть, видимо, те, кто пришли в деревню, не особливо понравились.

— Полагаешь, нежить?

— Может и она. Кто теперь узнает?

— Судя по следам, — произнес один из воинов, присевший возле: — Нежить.

— Почему так решил?

— Следы неправильные, да и вместе людские и звериные.

— Тогда, вполне возможно, что пришли огоньки, попытались захватить, но сами же и подожгли дворы, они же вон как горят.

— Вероятно, так и было.

— Сергей, что делать будем? Люди устали, но место гнетущее.

— Выбора у нас нет, — произношу, тяжело вздохнув: — Соберите все останки, что найдете, вместе с головешками, что сгореть еще могут, ну и хвороста. Сделаем погребение и разместимся в центре деревни, все равно забирать ее надо.

Люди принялись расчищать пепелища, бережно вынимая останки и при этом не забыв выставить охранение, усиленное волками. На некоторое время очистилось, чем не прильнул воспользоваться лунный свет, прогоняя сумрак, и мерцающие снежинки закружились в хороводе, падая вниз, чтобы застелить все белым одеялом. Кажется, воздух стал мягче, исчезло гнетущее доселе, и даже люди перестали быть настороженными, продолжая собирать погребальный костер и укладывать завернутые в невесть откуда взявшуюся материю.

Меж тем посреди деревни появилось несколько походных палаток, в центре стояла главная, над которой сиротливо висел Алый Коловрат или Ладенец, кому как больше нравится именовать, но смысл един. Внутри швея по моему заказу вышила секиру и молот, на которых красовались волк и медведь. Заметив трепещущее на ветру знамя, все реагировали по-разному. Кто-то стоял некоторое время, кто-то морщился, что-то обдумывая или вспоминая, кто-то кивал и продолжал заниматься делами, но негатива не было. Я же не требовал от них ничего, не повод, да и каждый вправе иметь свое мнение, позже выскажут и сами решат, подходит им или нет.