Героический режим. Не для героев

Остров, где со своими людьми расположился Заг, оказался, наверное, самым маленьким островом, на котором я успел побывать. Почти круглый, с единственной удобной бухтой, он едва ли достигал дюжины километров в поперечнике. С другой стороны, не понимаю, как его раньше оставили без внимания поселенцы — рядом с единственной бухтой располагался подковообразный холм, где Заг и приказал строить новое село. За холмом местность резко снижалась, и на протяжении нескольких километров, до самого центра острова, шла плоская не заболоченная равнина, изредка прерывающаяся крохотными рощицами. Центр острова был более скалистым и постепенно переходил в непроходимую гору, обрывающуюся у самого моря.

Я хорошенько изучил остров за последние три дня, другой работы у меня, фактически, и не было. Строитель из меня никакой, охотник и рыболов тоже. Так что меня отправили расчищать поля от нечисти, обосновавшейся там. Зачистка была длительной и муторной — одному действовать оказалось куда сложнее, чем я даже предполагал. Бесконечные танцы вокруг монстра с меткой, редкие удары, наносящие небольшие раны, и ожидание, когда же моб обессилит и свалится, чтобы его добить. За первый день я убил пять мобов, во второй четверых, а в третий, немного приспособившись, семерых. Монстры не респаунились, и, после убийства всех, я получил бонусный опыт за квест, подняв двадцать второй уровень.

За уровень я получил два очка ловкости и по одному силы и выносливости. Ослепление теперь имело пятнадцатипроцентный шанс выжечь глаза мобу и пятипроцентный человеку. Приятное дополнение. Для меня, конечно.

Впрочем, я вполне мог понять своих противников — чудовищные боли в правой глазнице продолжались. Гая осмотрела мне глаз и сказала, что он больше никогда не вырастет — кислота убитой мной на корабле твари выжгла все нервные окончания.

За квест из запаса Зага мне достался небольшой двуручный арбалет. Половина бонусов терялась, но Теневая стрела могла подействовать.

— Спасибо, — кивнул я. Мы сидели в единственном достроенном доме, стол ломился от жареной, варёной, копчёной рыбы и ухи — единственной еды, которую можно было не экономить перед предстоящей зимой.

— Тебе спасибо, — довольно хмуро ответил Заг. — Ты точно хочешь уехать? Мне понравилось, как ты работаешь.

Я покачал головой.

— Мне нельзя здесь оставаться.

Голова немного раздражённо дёрнул плечами.

— Что ж, дело твоё. Рыбаки встретили торговцев с материка, завтра они приплывут, чтобы осмотреть наши товары.

Товаров у Зага действительно прибавилось — в трюме мёртвого корабля нашлось три сундука с тканями, несколько хороших шуб и дюжина ящиков южного вина, не говоря уже о том, что из деревни Нервила было вытащено много доспехов и прочей мелочи. А так же небольшая шкатулка с деньгами, что было ещё лучше. Драккар приволокли к деревне, что затянуло наше путешествие, теперь несколько человек его латали. Шлюпку в носу корабля пришлось разбивать топорами и вытаскивать по кускам. Так же Заг планировал перепланировать нижнюю палубу, в чём не было ничего удивительного.

— У тебя есть деньги, чтобы заплатить за провоз? — спросил Заг.

Я пожал плечами.

— Думал, ты мне поможешь.

— Тебе не кажется, что мы помогли тебе уже больше, чем должны были?

— А корабль, который я освободил от монстра? Деньги там? Товары? Тебе не кажется, что я имею право на некоторую долю?

— Мы должны экономить, — жёстко сказал конунг. Но, выдержав паузу, он добавил: — Впрочем, ты прав. Я оплачу проезд... и разрешу тебе кое-что набрать. Еду там... огниво, верёвку, котелок. Но денег не дам. Не пойми меня неправильно.

— Я понимаю, — кивнул я. — Тогда я заберу ещё пару хороших ножей.

— Договорились.

Я пожал протянутую руку. К чему был этот разговор, если он и так собирался помочь? Торговался? Наверняка. Или, быть может, действительно хотел, чтобы я остался. Впрочем, не думаю, что Гая была бы за — те два раза, что я её встретил, она едва мне кивнула и смотрела как-то... недружелюбно. Зато дети и её новый муж встретили меня доброжелательно.

Покосившись на опостылевшую рыбу, я поблагодарил хозяйку — коренастую довольно симпатичную женщину лет тридцати — за ужин и покинул дом.

Деревня представляла собой живописное место. Полностью готов был только дом конунга, часть которого в дальнейшем будет таверной. Ну, ещё частокол и причал, но без них в этих местах никак. Остальные дома представляли собой прямоугольные срубы, поверх которых была натянута парусина, защищающая жителей от дождя. Напротив будущей таверны несколько человек копали колодец. Они стояли по колено в грязи, матеря дождь, льющий не переставая. Никто не оставался без дела, даже дети чем-то да были заняты — кто-то чинил сети, кто-то помогал таскать доски или колол дрова. А дерева здесь было навалом: пара рощ под холмом полностью прекратили своё существование.

Я шагал по стоптанной траве, которая скоро станет улицей и улыбался работающим. Те встречали меня беззлобными, иногда даже доброжелательными взглядами.

Впрочем, дело уже шло к закату, и работающих становилось всё меньше. У костров собирались семьи, пахло едой и свежевыстроганным деревом. Здесь, наверное, собралась большая часть выживших со всех островов — по моим прикидкам никак не меньше четырёх или пяти сотен человек.

— Не так всё и плохо, а? — раздался позади каркающий голос Гаи.

Я остановился.

— Думаю, да.

— Ха, думает он. Да, сейчас всё выглядит неплохо. Мирно, я бы сказал. Запах еды и свежей древесины всегда становится запахом мира. Но стоит вспомнить о тех, кто погиб, и к привкусу свежей еды на языке добавляется горечь.

— Думаю, у вас всё будет хорошо.

— Хорошо? Хрен-то там. — Ведьма постояла, глядя на меня. — Не думаю, что в этом мире вообще когда-нибудь всё будет хорошо. Зайди.

Она провела меня в один из срубов. Этому дому уже частично сделали крышу, но без парусины было никак. Здесь пахло дымом — очаг топился в чёрную. Ни мужа, ни детей в доме не было.

— Сядь, — гаркнула Гая, указывая на стул рядом с очагом.

Я послушно сел, старуха уселась напротив и принялась смотреть в огонь.

— Дерьмо, — произнесла она. — Сплошное дерьмо. Загляни в огонь, может, чего-нибудь увидишь.

Я посмотрел в очаг. Внимательно посмотрел. Всматривался до тех пор, пока не заслезился единственный глаз.

— Что-нибудь видишь?

— Огонь? Угли?

— А я вижу. Вижу смерть.

— Чью?

— Всего, — она провела рукой, но глаз от огня так и не оторвала. Я ждал, пока ведьма не заговорит пару минут. Наконец, выругавшись, Гая сказала: — Сосуды лопаются. Те, по которым течёт зло. Но это ещё не самое худшее. Кто-то стягивает их к центру материка, копит всё зло, что уже произошло и когда-либо произойдёт. Не знаю его причин. Возможно, захотел получить силу. Но никто не сможет удержать зло под своей властью. Когда сосуды лопнут... я даже не представляю, что произойдёт. Хаос. Матери будут душить своих младенцев в колыбелях. Отцы насиловать дочерей, а сыновья матерей. Старики будут выброшены на улицу. И все будут убивать друг друга.

Я кашлянул. Уж хаос-то в огне рассмотреть можно было с лёгкостью. Но я знал, что Гая не лжёт.

— Я видел нечто подобное, — тихо произнёс я. — Гризли...

— Да, рядом с той деревней лопнул один из сосудов. Небольшой, но для той деревни хватило. Представь, что будет, когда... — Ведьма не договорила. Она обхватила голову руками и начала раскачиваться взад-вперёд. — Я прикоснулась к нему, когда колдовала. Оно пропитало всё. Злоба и ненависть Гаспа, его боль и отчаянье. Кто-то должен это остановить.

— Наверное... — Я облизал пересохшие губы. — Наверное, для этого нас сюда и прислали.

— Прислали?

— Да. Я... не местный. Издалека. Это... вроде игры, понимаешь.

— Хорошенькая игра, когда на кону стоит жизнь целого мира.

— Поверь, мне она тоже не нравится. Я точно так же могу отбросить копыта в любой момент... В общем, я думаю, беспокоится нечего. Мы это остановим.

— Мы?

— Да, мы. Игроки. Нас тысячи, десятки тысяч. Если мы здесь не для этого, то я вообще не знаю, зачем мы здесь.

— Ясно. — Гая впервые оторвала взгляд от очага. И её глаза полыхали ничуть не слабее. — Надеюсь, у вас получится. Хоть ты и сам соткан из этого.

— Да, — я слабо улыбнулся. — Пчёлы против мёда, но если остались только пчёлы, то им ничего не остаётся, как бороться, да?

— Наверное. Наверное.

Я вышел из дома Гаи. Встретив паренька из приюта, потрепал его по голове, на что тот только фыркнул. Он тащил рыбину размером чуть ли не с него самого. И в этом доме сегодня будет рыба.

Небо частично расчистилось, дождь шёл на убыль. Не думаю, что это надолго. Слишком много дождей, чтобы они закончились просто так. Наверное, это до зимы. Холодной, страшной зимы. Передёрнув плечами от мгновенного наваждения, я сжал губы. Нечего пугаться погоды.

Солнце уже заходило на западе, но я вышел из деревни. В нескольких сотнях метров севернее деревни был небольшой пруд, где у меня сегодня запланирована встреча.

Впервые с того дня я увидел Топлюшу только вчера, когда возвращался с поля. Её кожа всё ещё имела несвойственный розоватый оттенок, но утопленница выглядела куда лучше, чем раньше. Мы договорились на сегодняшний вечер.

Она сидела на берегу, свернувшись в клубок.

— Привет, — сказал я, садясь рядом.

— Привет.

Хотелось обнять её, успокоить... Или чтобы успокоится самому. Мы встретились, фактически, в первый раз за долгое время, а я уже собрался сказать ей, что ухожу.

Я кашлянул. Это можно сказать и позже...

— Ты уходишь, я знаю, — произнесла Топлюша. — У тебя всегда такое лицо, когда не хочешь говорить мне неприятные новости. Уйдёшь завтра?

— Да. Завтра. Мне...

— Если бы тебе было действительно жаль, ты бы не ушёл.

Я бессильно сжал кулаки.

— Нет. Мне надо уйти. Ты... — Что она? Не понимает? Возможно. Но какая разница, понимает она или нет? — Просто так надо.

— Я знаю. Знаю, что бы ты обо мне не думал. И... пусть я мёртвая... — В голосе утопленницы послышались рыдания. Она выпрямилась, глядя на озеро. — Нет, я не мёртвая. Но и не совсем живая. Пусть даже так... Но я всё равно могу чувствовать боль. Вот здесь, — её рука сжалась у груди. — Но даже если ты это и понимаешь, тебя что-то останавливает. Тебе противно, да? Зачем тебе холодная баба, которая прожила, наверное, сотни лет, когда...

Я осторожно взял её за руку. Не мастак я успокаивать женщин. Но... надо хотя бы попробовать. Особенно, потому, что она права.

Её рука была холодной и гладкой. Кожа вернула прошлый бледный оттенок и стала куда более нежной. Я смотрел на платье, которое подарил ей. Оно почти скрывало фигуру, но едва проступающие очертания талии, бёдер и груди сводили с ума. Я знал, что делать. Не знал, что думать.

Если она чувствует, то почему я не считаю её за человека? Да и человек ли я сам? Я часто думаю об этом, слишком часто, эти мысли не выходили из моей головы, крутились в ней, повторяясь и повторяясь, и я ни разу не заставил себя дать твёрдый ответ даже самому себе. Что изменится от этого ответа? Чёрт его знает.

Я улыбнулся Топлюше и принялся что-то рассказывать. Какую-то хрень, как мне кажется. Но это немного её успокоило. Или она делала вид, что спокойна. Шло время, наверное, несколько часов. Дождь совершенно закончился, стало темно. Мы болтали... я даже не знаю о чём. Так, мелочи. Но... всему приходит своё время.

— Мне пора, — сказал я, поднимаясь. — Пора.

— Я знаю. Прощай. Я люблю тебя, пусть даже...

Не знаю, что на меня нашло. Хотя. Знаю. Не буду обманывать себя, говоря, что в темноте она так походила на человека. Что она вела себя, как человек. Она не была им, и я знал это.

Я поцеловал её в губы. Холодные, но такие мягкие, страстные. Топлюша ответила на поцелуй. Мои руки скользили по её платью, жадно ощупывая тело утопленницы. Наконец, она выскользнула из одежды. Я сжал левой рукой её грудь, впился губами в сосок, пока правая скользила по ягодице, бедру...

Мы легли на расстеленный мной плащ. Это не длилось долго, но я знал, что уже не уйду до самого рассвета. Я был счастлив впервые за долгое время. Действительно счастлив, пусть и ощущал горечь расставания. Думаю, Топлюша испытывала те же эмоции. Но, уверен, и она была счастлива.

— Прощай, — шепнул я, одеваясь. — Прощай.

Над горизонтом медленно поднималось солнце. Я поцеловал Топлюшу в губы. Она улыбнулась.

— Прощай, — сказала она. — Я люблю тебя.

— И я люблю тебя, — ответил я. — Я вернусь, вернусь.

— Я верю.

Я лгал, лгал самому себе и ей. На счёт возвращения. Или меня убьют, или я пройду эту чёртову игру. Но... так ли я уверен в том, что вернусь после этого домой? Что вообще произойдёт? Это был миг той сладкой лжи, когда и сам веришь в свои слова и знаешь, что произойдёт именно так, хотя этого никогда не случится.

А на счёт любви... если и лгал, то самую малость.

— Вернусь, — повторил я и, улыбнувшись, ушёл.