Гротескум (Второй темпоральный реверс)

Это знание тенью легло на Дух Стаса и вдруг причинило невыносимую боль и тоску. Тоску настолько сильную, что дальнейшее пребывание в этом порочном месте оказалось просто немыслимым. Он хотел обратить процесс, вернуть все в первозданное состояние однородности. Но знания и чувства, способные на такой подвиг уже ускользнули. Их поглотила трещина, которая неумолимо засасывала этот Мир для Себя.

Последнее, что потерял Стас, было бесконечное сожаление, а потом исчез и сам Стас... для того чтобы тут же открыть глаза...

Что это?...

Глава 2. Круги грязной воды.

— А я тебе говорю, не подходит обувка для события — выделяя интонацией "не", сетовал Григорий Матвеевич — Грязно там. К трупу не подойти. А в этих твоих "сандальках" и на пять метров.

В слове "сандальки" звучало такое обилие приторно-сладкого ехидства, что про сравнению с ним любое другое "обильное" явление показалось бы мелким и незначительным.

Ссутуленный больше сидячей работой над рапортами и отчетами, чем возрастом, седоусый дядька смело шлепал по мокрой гнилой траве глухими кожаными ботинками. Двигался быстро, но аккуратно. Так, что черные наутюженные брюки оставались без единого пятнышка. Да и во всем его блике улавливалась какая-то неестественная, несвойственная пожилому человеку ловкость и собранность.

— Ну не люблю я переобувку с собой таскать, вы ж знаете... — неуверенно оправдывался молодой "русак", безуспешно пытаясь скопировать походку коллеги. Строгий рабочий костюм с едва заметным синим оттенком оживляли позолоченные запонки да серебристый шарф, старательно намотанный вокруг шеи. Завершающим штрихом в наряде пестрила россыпь из бисерин грязи едва не до колена. Почему-то только на правой ноге. Может от того, что правая работала усерднее, может от особенностей физиологии, а может просто судьба такая — одной ногой по колено в гряз влезать. Кто его разберет.

Мечтательные юношеские черты до сих пор не покинули чела, успевшего повидать многое. Порою такое, что никак не укладывалось в рамки возможного. Такое, что заставляло усомниться в светлом будущем человечества и существовании высшей справедливости. Что никак нельзя принять, не замазавшись, хотя бы по колено, хотя бы одной ногой.

— А второй-то чуть дальше. И гораздо более презентабельный. Вот с него и начну. — наконец-то нашелся парень, всматриваясь в дикие заросли придорожной посадки.

— Ох, Алешка, человек рассеянный с улицы Мойссейной. — вздохнул Григорий Матвеевич — Пошли тогда ко второму. Выглядит он действительно приятнее.

Он с улыбкой хлопнул по плечу парня. Так легко и непринужденно, будто и нет никакого жуткого происшествия. Будто они вдвоем по старой дружбе вышли в посадку насладиться природой да шашлычка пожарить. Будто жизнь проста и понятна, где черное— это черное, а белое-это белое.

Но уж кто-кто, а Алексей знал, что за легкостью, спокойствием и непринужденностью коллеги скрывается живой ум, скрученный тугой пружиной. Именно эта пружина, как в механических часах, и придавала походке энергичности, взгляду остроты, дарила энергию и легкость. И стоит только закончиться очередному "делу", стоить только потерять "раздражитель", что заставляет нутро каменеть и скручиваться, как возраст вновь возымеет свою страшную власть. Веки расслабленно прикроются, руке вернется легкая дрожь, вновь напомнит о себе ревматизм.

Но сейчас все это не важно.

Сейчас Григорий Матвеевич снова молод. Снова забыл свой реальный возраст. Забыл, едва только пришло известие о двух странных трупах.

Покуда весть дошла до ДНК (Департамента нанификации клиентов), солнце уже уперлось в небосвод настолько высоко, насколько могло взобраться погожим осенним днем. Оно конечно немудрено: дело сильно попахивало жутким маньячным криминалом, пока не обнаружили второй труп, что живописно раскинулся поодаль от первого.

Не в пример проливной ночи, прихватившей частично и утро, воздух дышал теплом. Влажным стоячим теплом экваториальных лесов. Ветер не торопился разгонять это безобразие, и небольшая посадка край обочины замерла в ожидании.

Только приближающиеся голоса полицейского да назойливая трескотня репортера напоминали о нормальном течении времени. Ни тебе шума автомобилей, ни грузовиков, что ранее резво сновали по объездной — дорогу перекрыли до устранения последствий аварии. Аварии и еще одного "нехарактерного" повреждения дорожного покрытия, что аккуратным квадратом за каким-то интересом взяло да и вздыбилось.

— ... вы препятствуете объективному освещению событий... — тараторила скромных размеров шатенка и одновременно маневрировала, пытаясь обойти и заградительную ленту и крепкого носатого мужичка в теплой форменной одежде полиции.

— Откуда ты вообще взялась... — лицо стража порядка, солидно налитое кровью, казалось на пределе и вот-вот лопнет.

— Ну наконец — то!!! — воскликнул он. Завидев представительное усатое лицо оперативника ДНК, с облегчением вытер вспотевший лоб рукавом — Сколько можно, а? Уже б давно тела забрали — так нет же. Пусь валяются на солнце, гниют! Вон уже и падальщики собираются — он пренебрежительно ткнул пальцем в журналистку.

— Григорий Матвеевич Белугин, старший оперативный сотрудник ДНК — улыбаясь представился усач и ловко подцепив тонкую руку барышни, едва коснулся ладони губами. Алешка, спешивший сдедом, покачал головой.

— Пока вы тут с дамой кокетничаете, ее напарник, небось трупы уже и снял и облапал и улики затоптал — эту реплику он адресовал полицейскому, но сделал это так, словно разговаривал со всеми и ни с кем одновременно (глядя в глубь посадки за деревья).

Затем он выбрался на относительно сухую кочку и принялся отчищать сместь грязи с листвой от подошв явно не дешевых туфель. Настал черед Григория Матвеевича качать головой — все равно ж опять в грязь полезет. Но говорить ничего не стал. Они уже давно перестали перевоспитывать друг друга ввиду бесплодности сего занятья. Только изредка подтрунивали, уж и не мечтая добиться результата.

— Анну пшел отсюда, сосунок!!!... — взрыкнул полицейский, но Белугин тут же осадил — Алексей Андреич Аршинин. — как бы невзначай, тихо представил напарника.

— "Микропалец"..., ой, то есть "ТриА"!!?? — изумленно переспросил носатый и Григорий Матвеич едва заметно кивнул, скорчив при том многообещающую и очень зловещую гримасу.

Журналистка оживилась, мгновенно утратив интерес к стражу порядка.

— Скажите, а правда ли, что это преступление имеет отношение к "Делу Двенадцати"?... Есть ли в "Деле Двенадцати" продвижение? Установлена ли причина сбоя в работе нанитов и не грозит ли подобная опасность прочим гражданам? — эти и другие вопросы тут же на бегу выстрелила журналистка своим очаровательным ротиком миниатюрного калибра.

"Спасен" — подумал полицейский, впервые за долгую мокрую смену с благодарностью взглянув на пигалицу.

— Ой, вы знаете, все так запутанно, мне надо уточнить в офисе — невинно похлопал глазами Алешка и решительно добавил — Заберите подельника с места происшествия, не то одной аккредитацией не отделаетесь.

Весь дальнейший монолог с прерываниями на "Коля, уходим" сводился к сетованию на нелегкую судьбинушку современной прессы и коррумпированность государственных органов. А особенно на острую таинственность министерства Здравоохранения, к коему и принадлежал ДНК. Прада делал (то есть принадлежал) он (то есть Департамент) очень уж неохотно и честно говоря лишь формально. На самом же деле основателем указанной структуры была одна всемирная организация, представлявшая собою для всех людей всего мира нечто вроде Ватникана для всех христоан.

Но то все пустое. Микропалец и Белуга (за глаза), а почтительно, "ТриА" и Белый, за немалое время пути к месту происшествия досконально изучили предысторию событий и знали расположение тел куда лучше самого полицейского. Его коллеги давно уже все запротоколировали и, если б не вмешалось ДНК, давно б отправили тела в морг. Но не срослось — тела остались, как остался и дежурный, на чью долю выпало "отгонять мух".

— Так, что у нас тут. В отчете сказано, что личность установить не удалось. — протянул Григоий Матвеевич, на мгновение закрыв глаза.

— Господи, Пьер Дювайн!!! — воскликнул Алешка и едва не отпрыгнул, на что напарник строго шикнул

— Он же должен быть в "Саркофаге" — уж тише продолжал негодовать парень.

— Должен, должен. Еще как должен. Что думаешь? — неопределенно протянул Белугин, осматривая землю вокруг.

— Крыса. Не сам же он сюда пришел, да еще и минуя три десятка уровней безопасности. Это без вопросов... Но зачем вытаскивать законсервированный труп годовалой давности с охраняемого объекта класса "А". Смею напомнить сверхсекретного. — приложив кулак к губам, ответил Алексей.

— Смеешь, смеешь. Еще как смеешь — вновь неопределенно протянул напарник. Эта черта вечно вызывала в юноше дикое бешенство. "Ну иль молчи, или говори по делу, чего воздух понапрасну сотрясать". Более того Лехе пару раз даже кошмары снились, как он подцепил эту непроизвольную распущенность речевого органа.

Интересно, что жуткие анатомические шедевры, не редко попадавшие в поле деятельности, никогда не обременяли ночной досуг. А вот это "смеешь, смеешь...", нате пожалуйста.

Все дело в том, что ДНК курировал весь процесс вживления в организм современных граждан колонии нанитов — синтетических устройств, без которых человечество пожалуй уже бы вымерло.

Вот уже двадцать лет прошло, как всемирную известность снискала Соня, самая первая жертва вируса, позже названного этим же замечательным именем. И причина заключалась не только в личности этой самой "первой жертвы", но и в характере заразы. Официальное название COH91. Ее второе имя, более распространенное — Сонная болезнь.

Шесть лет шесть месяцев и девять дней Сонечка бродила по Земле, легкой поступью преодолевая все границы, выбираясь из карантинных зон и проникая в самые потаенные убежища. Будто бы унаследовав детскую любознательность первой жертвы, она стремилась заглянуть в каждую щелочку и коснуться каждого человека, не ведая, что сеет смерть.

А сотни тысяч людей просто засыпали. Засыпали, чтобы более никогда не проснуться. Засыпали легко, без мучений судорог и конвульсий, без язв и гноя, чтобы отправиться в последний путь.

Медицина того времени не могла дать внятного ответа на вопрос, что же такое сонная болезнь, поскольку возбудитель вел себя совершенно непредсказуемо.

Изначально будучи вирусом, болезнь выбрала целью самую важную составляющую часть человеческого организма. Клетку, что проникает всюду, принося с собою жизнь. Она поселилась в крови, а точнее в красных кровяных тельцах, эритроцитах.

Соня не уничтожала их, а изменяла, намертво срастаясь и превращая в нечто новое. И теперь эритроцитам не нужен был костный мозг, чтобы воспроизводиться — они самостоятельно справлялись с поставленной задачей путем поглащения жировых тканей и последующего деления.

Поначалу даже казалось, что болезнь пытается спровоцировать новый эволюционный толчок и решает две немаловажные проблемы: ожирение и онкологию крови. Но не случилось. Пораженные клетки столь стремительно поглощали энергию организма, что он отключался быстрее, чем успевал выработать любые контрмеры.

Когда же носитель погибал — возбудитель вновь приобретал вирусоподобную структуру и покидал тело в поисках новой жертвы.

Баловство проказницы Сони имело столь оглушительные последствия, что на задний план отступили межнациональные распри и главы ведущих мировых государств объединили усилия. Жить хотелось всем и они отчаянно искали лекарство.

Особенно после того, как в казавшимся абсолютно непреступным бункере недалеко от Берлина обнаружили десяток мирно спящих тел. Тел Канцлера Германии со всей его семьей.

Однако даже после создания Всемирного центра противодействия заболеваниям (ВЦПЗ или Вципиз) сменилось пять звездно-полосатых президентов, три российских и несметное количество глав прочих не менее важных, однако менее интересных государств.

То и дело повсеместно возникали вспышки насилия, порождаемые отчаянием, кто-то находил забвение в дурмане. (А что, помирать, так с музыкой, веселыми картинками и в объятиях самых аморальных фантазий, которые никто кроме тебя не увидит. Правда есть солидный шанс, что увидят ваше временно покинутое разумом тело в луже собственных испорож...пардон...побочных продуктов неземного блаженства).

Так в США было разрешено повсеместное ношение огнестрельного оружия, поскольку то, что ранее называлось полицией, нацгвардией и армией как ни странно, но тоже оказалось подвержено заболеваемости. И это несмотря на патентованные тренировки по методу Морских Кротиков, некоего таинственного родственника, известного как СВАТ, и целой вереницы голливудских героев, рубивших деревья голой пяткой.

В Европе к всеобщему облегчению узаконили все виды наркотиков. Там вообще издревле стремились если не узаконить, то протащить в верха как можно большее количество запретных, а потому самых изысканных развлечений. Есть подозрение, что тяга к представителям своего же пола, юным мальчикам, животным (у древних вообще была тесная связь с природой) и различным наркотическим средствам таится в генах, унаследованных со времен Древнеракской Империи.

Ну а каким еще могло бы стать государство, основателей которого выкормили гигантские (в старину все было больше толще и чаще) пресноводные раки, имевшие весьма своеобразные взгляды как на мораль, как и на рацион питания.

Что же до "прогрессивных" методик борьбы...или скорее подслащивания эпидемии, применяемых в России, то таковых не обнаружилось. Все дело в том, что это государство издревле движется в одной колее, смазанной известной горючей субстанцией с резким запахом. Единственное, что меняется, так это степень беспробудности пьянства.

Прелесть заключается в том, что данный процесс не требует государственного регулирования. Наоборот крайне негативно реагирует на любое вмешательство. Попробуйте ввести сухой закон и народ начнет захлебываться огненной водой, как в последний раз. Уберите все связанные с алкоголем ограничения и улицы наводнят косые дети и кривые водители. За долгие годы эволюции славянского общества выработался некий баланс, состояние межтрезвости нации, когда народ с виду трезв, но дышит только носом.

Как бы то ни было, несмотря на всю абсурдность описанного подхода, он имел положительный эффект. Люди, взращенные водкой, матрешкой и балалайкой, выкормленные медведями в суровую вьюгу действительно оказались крепче прочих и отчаянно, пусть неосознанно, сопротивлялись эпидемии. Пусть на пять процентов, пусть совсем на чуть — чуть, но заболевших было меньше. И это при скудном ассортименте продвинутых средств обеззараживания и гигиены.

Возможно, не будь открыта в один прекрасный момент чудесная вакцина, великий и могучий русский язык, как и его нерадивый братец, русский мат, воцарились бы повсеместно. Но не срослось.

В последний день зимы одного страшного года, унесшего жизни почти пяти миллионов человек, Вципиз объявил о начале повсеместной вакцинации.