Гротескум (Второй темпоральный реверс)

Быть может, сыщик и не побрезговал бы сунуться в колючие заросли. Однако в то же время, стиджиец осторожно подкрался сзади, чем немедленно и привлек к себе внимание. Они еще некоторое время топтались неподалеку и мирно беседовали. Ну как мирно... насколько мирно могут вообще беседовать карбид и вода. А если бы слова имели обыкновение материализоваться тем, что за ними подразумевается, то весь Фабричный холм оказался бы погребенным под всевозможными экземплярами холодного оружия, пыточными принадлежностями и склянками ядов всех мастей (в том числе и несуществующих).

Обойдя несколько раз вокруг кустарника, дроу вновь раздвигул унизанные шипами ветви и вперился в густую, но прям-таки кричаще пустую тень. После чего сплюнул и вновь переключил внимание на подозрительно притихшего стиджийца. Тот очень странно улыбался. Улыбался одним из тез способов, когда за аккуратной линией губ скрывается нечто смертоносное, вроде гранатомета.

Дроу ответил взаимной улыбкой, намекавшей, что вместо пломб в зубах у него половина ядерного потенциала небольшого, но светящегося в темноте государства. При чем светящегося просто так. Без помощи ламп и костров.

Они кивнули друг другу и синхронно вернулись к созерцанию принципа Дроуновского движения, наглядно демонстрируемого подопечными джелмами. Сей принцип заключался в том, что каждая отдельно взятая частичка толпы неслась по прямой до столкновения со стеной или лбом другой такой же частицы. После чего как жук долго валялась на спине, дрыгая ногами, затем вскакивала и неслась в другую случайно выбранную сторону.

Наконец, налюбовавшись игрищами джелмов, братьев своих меньших, парочка торжественно прошествовала к двери цеха номер пять. Туда, где в данный момент зрел Надрыв.

Кстати о надрыве. На севере это явление называют магическая буря, на юге — аномалия. Оба названия конечно верны, но лишь от части. Это просто громкие названия для неизвестности. А на самом деле базовый механизм предельно прост. Если в достаточно ограниченной точке пространства резко меняются условия (особенно плотность эфира), то образуется зона напряженности, при достаточной силе преобразующаяся в Надрыв. Законы мироздания в таком месте могут искажаться самым непредсказуемым образом. И именно там можно добыть то, чего в Гртескуме быть не может. Гарвергин и сам не отказался бы заглянуть в то место, что возникло на руинах его темницы, но...

Он задумался.

А почему собственно "но"? Какое такое "но"?

Он — годдисс. Проведший много лет в заточении и ныне освободившийся. Почему должны быть еще какие-то там "но".

Плоской тенью в густой траве он скользнул за дроу и стиджийцем. И с чистой совестью покидая Сиитаса, все диву давался, почему не сделал этого ранее, почему укрывал пологом глубоких теней и берег от опасности. Как вдруг...

Тень растянулась до предела.

Пятнадцатиметровая плоская гадюка извивалась в травяном ковре. Она дрожала, как струна, она рвалась вперед, как пес с поводка, кажется, даже пыталась отгрызть себя от чего-то...точнее от кого-то. Тень источала немую ярость.

К тому времени, когда Гарвергин оставил отчаянные попытки вырваться, в цехе номер пять уже отзвучали звуки выстрелов и чьи-то безнадежные вопли. А последний из джелмов как раз захлопнул за собою дверь, настолько похожую на книгу, что у хранителя защемило в груди. Он всегда ценил хорошую книгу. И не только за бумагу.

Обтянутая кожей дверь захлопнулась с чавкающим звуком. Словно огромное чудовище проглотило попавшуюся на крючок жертву и теперь начинается самое интересное — пищеварение.

Слегка приунывшая тень медленно поползла в кусты. А в ее вязкой глубине кипела работа. Богоподобное сознание кроило и шило, разрезало и собирало, черкало и правило вновь актуальный План устранения Сиитаса. Друг за другом на сотни нитей возможного нанизывались бусины вероятных событий, гулким топотом вышагивала кавалерия из десятка "Блицкригов" и вереница готовых к реализации затей выстроилась в боевое построение.

"А вдруг?" — вновь прожужжала надоедливая мысль — "Не спеши. Этот смертный может быть полезен. В конце концов он — единственная паства".

Гарвергин замер. Некоторое время он что-то старательно взвешивал и, если бы не был в данный момент растворен в собственной тени, то шевелил бы губами. Наконец он мысленно кивнул сам себе. Кивнул, потому что прекрасно понимал: отрицание — всего лишь негативная форма веры, ее противоположность, а потому неотъемлемая составляющая. Точно также, как та сторона бутерброда, на которой нет колбасы.

Все мысли с пометкой "убить и уничтожить" бережно сложились в увесистую стопку и отправились в верхний ящик воображаемого рабочего стола. Так, что бы не сильно далеко откладывать.

Годдисс кивнул сам себе еще раз, и еще раз пробежался по замыслу.

Сиитас вернет ключ. Потом надо свободить Ее. А уж Она приведет к Нему, старому доброму приятелю. Тут и сказочке конец...и Сиитасу наверное тоже.

"Главное — не забыть паяльник побольше" — удовлетворено подумал Гарвергин.

На этой веселенькой ноте весьма ободренный планом на ближайшее время, он бесшумно поднялся из тени. Невесомой серой фигурой принял вертикальное положение и приблизился к уху Сиитаса...

— Бах! — крикнул он и длинная золотистая кудряшка упала на лицо поверх серых ремней.

В следующий миг на лицо упал еще один предмет, очертаниями напоминавший пластиковый кулак с черными бусинами суставов. Кулак жалобно хрустнул, вздрогнул, но и не подумал убраться с лица годдисса.

Взгляд Сиитаса скользнул по синей материи пиджака, пробежался вдоль руки, пока, наконец, не обнаружил то, во что она упирается. На той стороне он оказалась золотистая прядь кудрей, по обе стороны которой свирепо сверкали тысячами граней два сапфира.

— Еканый барась! — воскликнул парень и принялся трясти в воздухе ушибленной конечностью.

Данная процедура весьма удивила Гарвергина, поскольку голова у данного индивидуума явно ушиблена сильнее и уже давно. Однако трясти ею тот почему-то не торопился.

— Откуда ты взялся? А? — взмолился Сиитас — Ну чего ты прицепился? Сидел бы в своей... — он запнулся.

Эмоции гуляли по его небритому лицу так, будто оператор, сидевший за пультом внутри черепной коробки от удивления пролил кофе на клавиатуру.

Гарвергин испытал внезапное удовлетворение. Затем удивление. Затем вновь удовлетворение. Мягкими приливными волнами всколыхнулось осознание того, что делать мелкие пакости всяким выскочкам — это в высшей мере веселое занятие. Особенно, когда на них столь бурно и беспомощно реагируют.

Оказывается Стокрылый Гзиггс, один из Верхнего Круга, — не просто мелкая пакость и погибель для личной жизни всех обитателей Гротескума, но и годдисс, умеющий получать удовольствие от мелочей. Коими чаще всего выступали банальные подглядывания в ванных и банях. Однако, если кто-то находил вдруг в постели гнездо Заползушек, то можно смело заявлять, что сию обитель обетованную посещал годдисс.

Что впрочем мало способствовало всплескам религиозности, поскольку даже обнаруженные своевременно, одна-две заползушки из гнезда всегда успевали оправдать свое название и так заползти в анатомически укромные места, что никакой пинцет не поможет.

Не удивительно, что Гзиггсу не столько возносили мольбы, сколь тихонько поносили. Разве что кроме народа гоблинов, которые Заползушек ценили, как деликатес и пикантное разнообразие личной жизни. Точнее сначала второе, а потом уж первое.

Гарвергин улыбнулся, что само по себе приравнивалось к явлению астрономического масштаба.

Что же касается Сиитаса, то, глядя в сияющие сапфировые глаза, он припомнил.... Припомнил тысячи и тысячи потрясающих тайн мироздания, бесполезно томящихся на бесконечных полках памяти годдисса. Припомнил и пожалел о содеянном. Ведь отношения с этим "годдиссом" и так не задались со старта, а тут еще этот прискорбный инцидент с участием кулака.

Кулак, кстати, неслабо саднило, а рельеф "ударных" костяшек напоминал форму носа, погребённого под несколькими слоями тонких ремешков.

— Извини. Я не... — Сиитас вновь запнулся. Начинало складываться устойчивое ощущение, что стоит лишь помыслить о произнесении фразы из более чем трех слов, как тут же перегорает предохранитель.

Годдисс терпеливо приподнял бровь. Точнее одна серая полоска изогнулась, чуточку потрескивая чем-то вроде пряжки.

— Ааааа? — парень нахмурился — А где остальная рука? — наконец выдал он некий суррогат мыслительного процесса.

Гарвергин покровительствующее улыбнулся. Так улыбаются слабоумным, чтобы те не впадали в истерику, после чего медленно, слог за слогом растолковывают все с самого начала.

Он проследил вектор взгляда Сиитаса и пришел к выводу, что упирается этот вектор туда, где всегда находился Завет Подобия, точнее его материальное проявление, факел, часть правой руки.

Не снимая, добродушно снисходительной маски, хранитель разогнул по привычке прижатую к плечу руку и вытянул перед собой. Глядя прямо в лицо собеседника, он не сразу заметил, что распростертая конечность имеет вполне обычный пятипалый вид. Правда данное утверждение будет отвечать действительности, если отбросить такие незначительные нюансы, как пальцы, походившие на корни больного дерева и то, что обхватывали они нечто сферическое, но невидимое.

Гарвергин сждал и разжал крючковатую ладонь. Суставы ответили скрежетом петель, что не смазывались с самого сотворения вселенной.

Пальцы сжались. Пальцы разжались. И даже стали чуточку ровнее. Примерно, как на ноге курицы, наступившей на мину.

Хранитель несколько опешил, прислушиваясь к внутреннему состоянию. Нееет. Завет Подобия никуда не может пропасть. Завет — стержень для любого годдисса. Без стержня ведь нельзя сущес....

Мысль будто налетела на айсберг, дала течь и стремительно пошла ко дну. Неужели? Неужели этот сосунок, этот голик пыльницы вертлявой передал свой недуг?

Годдисс нырнул в себя...глубже...еще глубже. Замерев, он проходил сквозь вековые наслоения чувств и жизненных уроков, сквозь врожденное понимание законов мироздания и принципов соприкосновения вселенных. Проходил сквозь свой опыт и свои достижения. Пока наконец не ощутил его.

Ядро. Основу. Стержень. Ось.

Оно никуда не делось. Оно по прежнему вращалось с немыслимой скоростью, а потому казалось неподвижным. Оно по-прежнему производило энергию, силу и могущество, свойственные каждому из годдиссов. Оно по-прежнему сияло нежной бирюзой и лишь незначительная тень легчайшего смятения витала где-то поблизости. Как будто пропало нечто давно забытое. Как будто точно известен факт пропажи, но вот, что пропало — неизвестно.

Гарвергин озадаченно открыл глаза.

— Тогда где... — невыразительно протянул Гарвергин и вдруг сам запнулся. Будто сильнейшее магнитное поле овладело вниманием и направило взгляд. Внезапно он почувствовал это самое "где".

Прямо перед ним. Прямо под протянутой рукой. Прямо в груди Сиитаса. Под пиджаком синей лазуричной материи, под рубахой из крашеной простачьей верьвы, под слоями пластика и плоти находилось оно. Нечто давно позабытое и затерявшееся в глубинах души, но являвшее неотъемлемую ее часть.

Гарвергин инстинктивно потянулся туда, коснулся пиджака и вдруг тот вспыхнул пронзительным синим светом, сквозь который пробивались багровые вертикально вытянутые контуры шрама.

Раздался треск и щелчок. Будто огромный палец, сравнимый по силе с рессорой грузовика, отстрелил окурок.

Из куста Гарвергин вылетел, описывая высокую размашистую дугу. От всех щедрот, так сказать. (Хотя слово щедрот, больше похоже на оскорбление. Например фразу "Ну ты и щедрот", трудно воспринимать, как похвалу).

Совсем немного не долетев до высшей точки, пятнадцатиметровый лимит натянул поводок и годдисс издал сдавленный хрип. Данный звук спровоцировало резкое торможение с неумолимостью бетонной стены прервавшее авиа круиз.

Его дернуло, кувыркнуло и уронило наземь. Туда, где под ковром разнотравья покоилась его же тень....

Годдисс так и не упал в привычном сысле. Он плюхнулся во мрак. Ибо черное пятно вдруг издало радостный "хлюп", всколыхнулось и проглотило своего повелителя. Черные вязкий всплеск взметнулся сюрреалистичными очень высокими и острыми волнами, будто растянутая до пределов резина, и столь же стремительно разгладился до первичного состояния.

Спустя пару мгновений, описав серию головокружительных пируэтов, туда же хлюпнулось нечто похоже на лапоть. Если конечно отбросить множество пряжек на серых ремнях, вырезов под пальцы и того факта, что предмет дымился.

Похожая струйка дыма вилась над зарослями кустарника.

— А ты точно бог? -безмятежно поинтересовался Стас.

Вокруг вновь расстилалась вязкая субстанция знаний. Они плавали рядом, точно любознательные рыбки. Но стоило пошевелится, как тут же бросались наутек.

— Нет — ответил Гарвергин.

Стас нахмурился.

— Но ты говорил, что тебя называют богом — несколько обиженно напомнил он.

— Я говорил, что в твоём мире меня называли бы богом — невозмутимо поправил тот.

— Одно и то же — сказал парень.

— Нет.

— Поясни.

— Не могу.

Стас опять нахмурился.

— Но почему?

— Чтобы возник ответ, нужно сформулировать вопрос.

— Хм... — парень задумался — Кто ты?

Годдисс улыбнулся.

— Я — годдисс.

— И чем же годдисс отличается от бога?

— Всем.

— А чем конкретно? Хотя бы основные отличия. — умоляюще произнес Стас.

Гарвергин вздохнул.

— Годдиссы есть сущности, питаемые верой. Вера есть сила, происходящая от сознания. Сознание есть отражение души. Душа есть росток, взошедший из зерна. А бог — тот, кто посадил зерна.

Стас чуть было не захлопал в ладоши. Однако возникшее чувство в тот же миг улетучилось.

— Он что, источник душ? — бесстрастно спросил он.

— Нет. Он — тот, кто приводит в движение стрелки часов. Он — тот, кто заставляет журчать ручей. Он — тот, благодаря кому душа может появиться.

Капелька осознания упала в лужицу того, что Стас назвал бы "своими" знаниями. Он восторженно вздохнул... И совершенно безразлично выдохнул. Все эмоции снова будто впустили в канализацию.

— А ты встречал когда-нибудь этого бога? — наконец спросил он.

— Нет — ответил годдисс.

— А откуда ты знаешь, что он есть?

Гарвергин промолчал.

— Спроси что-нибудь другое — наконец сказал он, явно не желая признавать наличия темных пятен в своих познаниях.

— Хорошо — с легкостью согласился Стас, чувствуя, как пространство необъятной информации выскальзывает из под него. Как все реже покусывают ноги рыбки тайн, как все дальше виляют их невероятные хвосты.

— Что значит Хранить Завет Подобия?

В этом пространстве не было ни рук, ни ног, ничего осязаемого привычным набором органов, как и самих органов. Лишь легкое ощущение серости. Тем ни менее, создалось отчетливое ощущение, что Гарвергин приосанился.

— Я годдисс, хранящий подобие. — с гордостью изрек он — Я — спираль ДНК этого мира. Я — тот, кто знает, как все должно выглядеть. Я — враг хаоса. Я — ....