Гротескум (Второй темпоральный реверс)

Окружающий мир предстал в виде длинного узкого тоннеля, освещенного красными служебными лампами. Стас лежал на спине, а позвоночник массировали ролики резиновой конвейерной ленты. Ритмичный, скрипучий рокот вращающихся шестеренок и работающих поршней неприятно давил на слух. Он куда-то двигался.

Стас поморщился. Снова неприятное ощущение "не своего тела", не родного лица, промелькнуло и сгинуло, уступив место привычным чувствам.

"Что это? Где я? Какой унылый интерьер..." — мысли лениво перемещались в голове. Не интересные, скучные мысли, а потому не заслуживающие внимания и затраты усилий на свое обдумывание — "Не интересно. А.... что тогда интересно?"

Парень задумался над собственным вопросом.

"Ну, интересно, например, почему я не стал космонавтом и не отправился осваивать космос. Да, да, некоторые считают, что никакого космоса нет... А вдруг это правда... Вот это... Интересно... "

Фантазии медленно расстилали узорчатый ковер, а перед глазами проплывали скучные квадратные секции жести, как вдруг взгляд зацепился за отчетливо нацарапанные на одной из них буквы.

"Каково твое имя?"

"Ин те рес но... Красивый почерк, кто-то немало времени потратил выводя аккуратные завитки"

Конвейер дрогнул и остановился. Стас шевельнул рукой. Та отдалась немым бездействием, но затем тут же вспыхнула мириадами покалываний и стала родной. Ее будто не существовало, а затем просто включили. В сковывающей тесноте он еле-еле просунул кисть ближе к лицу и рассмотрел металлический штырь гвоздя.

— Еще интереснее... — Теперь вопрос "где я?" уже не казался столь унылым.

Скрежет гвоздя о жестяную поверхность резанул слух, и Стас сфокусировался на собственноручно выведенном и таком смутно знакомом слове... а точнее имени. "Сиитас". Растянутые прописные буквы кириллицы, больше напоминали арабскую вязь, И только сейчас, глядя на них, парень осознавал, насколько спонтанным и стремительным было решение воспользоваться псевдонимом.

— Интересно... — подумал он — Как легко гвоздь оставил глубокие борозды на металлической поверхности. Это металл слишком мягкий, или я такой сильный?

Хотелось еще немного поразмыслить над этой маленькой дилеммой, но другое смутное чувство мешало. Растущее чувство дискомфорта и желание скорее выбраться из жестяной тесноты, что слишком уж напоминала интерьер цинкового гроба.

Вновь взвыл двигатель. Лента дернулась и продолжила движение. А через пару пустых секций приплыло новое царапанное сообщение.

"Откуда ты желал бы путь начать?.

Прохладный, светлый, Южный иль Северный угрюмый Куклоград тебе милее, путник?..."

Секция уехала, сменившись следующей, украшенной неровным текстом продолжения.

"На севере соседство с эльфами сулит, с дриадами в лесу бескрайнем Предразломном, с чешуйчатыми дрэйками да затхлыми стиджийцами болот Безмолвных, и орками с их в силу верой посредь коричневых и Пыльных прерий и нефелинами, летучесть чья и малый вес, позволили обжить палаты Перламутровых небес..."

Новая секция и новый кусок.

"На Юге ж гномы поселились, и дроу в пещерах Предразломных гор, что чтят уединенье до сих пор, там гоблины в пропитанной рентгенами пустыне, и одержимые, что ныне в Пылающих разломах мнят врагом, упрямых, властных, в общем всех полубогов, что в Зарослях колонн живут и песни праотцам поют. А над землею в небе высоко, висит вращаясь на орбите, стальное сибероново гнездо, науки дивным пологом укрыто.

Куда тебя отправить, новый друг, на Север, или же на Юг?"

Лента транспортера дрогнула и замерла.

— Как интересно — Стас усилием воли остановил руку, когда та уже намеревалась вывести "север". Почему-то он был четко уверен, что именно там, на севере назначена важная встреча и что пропускать ее нельзя ни в коем случае. Но вот встреча с кем? На этот вопрс он не мог ответить. Возможно, что с самой судьбой.

— А может на юг? — спросил он сам себя и прислушался к ощущениям. Ничего внутри не шелохнулось. Даже когда специально представил заманчивость теплого моря и золотистого пляжа, желанных спутников южных путешествий. А вот на север тянуло невообразимо. Потому, решив, что объективных причин противиться позывам нет, вывел таки неразборчивое "север".

Барабанные перепонки вновь съежились от противного звука, и конвейер тронулся, едва Стас завершил гравюру.

Вскоре жестяной пейзаж кончился. Красноватая темень сменилась темныо— серым мраком просторного зала. Сквозь замазанные краской окна под потолком едва пробивались остатки света...шелуха света...жмых...короче все то, что прошло процесс длительной фотонной сепарации. Однако Благодаря сему скудному освещению в полутьме обозначились очертания разноцветных надувных шариков. Куцыми гроздями, будто виноград после нашествия воробьев, они свисали с потолка и порою едва не касались пола. Слева от конвейерной ленты в темноте притаилось механическое чудовище. Оно недовольно скрипело огромными шестернями, перебирало поршнями, будто беззубый старик деснами, и попыхивало паром.

Мысленно Стас представил себе древнее существо, из покон веков выполнявшее монотонную работу. С возрастом оно обзавелось сварливым характером, однако не в силу своей зловредности, а скорее ради развлечения. Мысленное существо хекнуло. Мол, придумают же... Эх, молодежь! Конвейер дернулся и остановился.

Стас покосился в темный угол, где притаилось устройство и ему показалось, что этого самого темного угла как то слишком много. Оттуда донесся громкий "пшик" и ленты горячего пара расстелились по залу.

"Ну и сиди там" — подумал парень и медленно опустил на песчаный пол свои ноги. Те были из гладкого белого пластика с черными шарами вместо суставов. Руки оказались точно такими же с той лишь разницей что обычно отделяет руки от ног или, к примеру, щупалец.

"Интересно. Не думаю, что это то, что я привык видеть каждый божий день. " — подумал юноша, задумался и мысленно добавил — "Почти уверен".

Легкое удивление от увиденного мгновенно возникло и столь же легко развеялось. Он помнил кто он такой, но как-то в целом, в общих, так сказать, чертах. А при малейшем усилии навести резкость на конкретном воспоминании, мозг выдавал головную боль, служившую аналогом системного сообщения "Ярлык ссылается на несуществующее имя файла. Возможно файл был перемещен."

Стас поднял взгляд и уперся в, висящий на стене напротив диск зеркала. В окружающей темноте оно казалось невероятно отчетливым. Нет. Оно не светилось. Но скорее выглядело, как прорезь в помещение, освещенное откуда-то сверху.

Однако это было точно зеркало, потому что с поверхности смотрело знакомое лицо. Только несколько грубоватое и из все того же белого пластика. А сверху губной помадой кто-то с любовью написал "Помни меня".

— Это кого еще надо помнить? Маму, долги, девушку? Меня ищут родители? — смутные образы скорее сотканные из тёплых чувств, нежели из плоти и крови маревом промелькнули в сознании — Интересно, но не то. Кредиторы... Мммм... Не помню таких. Всем кому должен — прощаю. Любимая? Ревнивая подружка? Тайная поклонница...

На последнем предположении едва не пробрало на смех, но ни один из вариантов не откликнулся в памяти.

— Тьфу... да не "По*мни меня" — при чем тут память, — а "Помни* меня", Мять надо, мять лицо. Все-таки ударения, это великая сила — авторитетно заявил Стас большому черному углу, после того, как внимательно всмотрелся в надпись.

— А что, это. Ин те рес но. ...

Следующие пятнадцать минут жизни парень полностью посвятил ощупыванию себя — любимого — не самое подобающе для взрослого серьезного юноши занятие, доложу я вам. По счастью, Стас не чувствовал себя в тот момент ни взрослым, ни тем более серьезным. Хотя, если подумать, он с самого своего здесь появленья ощущал какую-то необычную легкость, свободу и веселость, что прям-таки подмывало заниматься всякими глупостями.

И вот, в результате сомнительного эксперимента, выяснилось, что тело мягкое и податливое, словно пластилин. Последнее наблюдение подсказывало, что из своего облика можно вылепить все, что заблагорассудится. Но не обошлось и без ложки дегтя. Шарниры суставов оказались тверже камня и никак не поддавались внешнему воздействию. Хоть зубами грызи.

— Интересно — подумал Стас и с азартом приступил к лепке.

Немного пожамкав себя везде, где только можно, придал фигуре наиболее мужественное обличие, без перегибов конечно. Ограничился атлетичной рельефностью в области торса, плеч и пресса, ну и про красивые спортивные икры не позабыл. Была, знаете ли, некая уверенность, что такой аксессуар всегда хотелось иметь, но никак не получалось заполучить.

— Оооо. А вот это еще интереснее... — вырвалось у парня, когда он вспомнил, что он — парень.

Напоследок пришлось потискать себя и в том причинном месте, где не положено взрослым половозрелым человеческим особям — еще бы, для этого есть другие взрослые половозрелые особи, желательно противоположного пола и желательно человеческие.

В тот момент, на некоем подсознательном уровне, он еще считал себя человеком. Но вот если бы стал задумываться и рассуждать на предмет своей принадлежности, то вряд ли бы смог дать четкий ответ. Он еще двигался по наезженным рельсам, не подозревая, что их уже нет.

Тем временем процесс шел на ура. Ощущения естественно присутствовали двоякие. Смесь удовольствия (ну а как иначе) со стыдом-батюшкой. Прыщавым подросткам такое занятие совесть еще б списала, но вот когда третий десяток подходит к концу, как-то некомильфо, знаете ли. Масла в огонь подливало еще и острое желание экспериментировать. Короче Стас немного завис над этим увлекательным занятьем.

Соблазн сотворить нечто монументальное развращал сознание. Он рисовал героические картины, где Стас с...мммм...дубиной наперевес покоряет умы и прочие органы прекрасных дам и вызывает зависть соперников по половой принадлежности. Однако, быстро решив, что этот весь синдром Церетелли от лукавого, парень вылепил себе побрякушку среднестатистической европеоидной внушительности, ну может чуток сверх того (Не удержался, что поделать. Да и статистика, она, знаете ли, специфическая наука: я ем капусту, ты — мясо, а по статистике все едят голубцы. Так что "плюс-минус" — вот истинное кредо статистики). Ну а закончив с самым ответственным участком, пребывая в самом что ни на есть приподнятом настроении, принялся было за лицо, как вдруг...

— Это еще что? Как Интересно! — вспышка удивления оказалась столь яркой, что на мгновение парень позабыл о ее причине, прислушиваясь к ощущениям. Но, как пламя без дров, она быстро сходила на нет и Стас вновь заглянул в зеркало.

Оттуда не менее удивленно уставились два пронзительно бирюзовых полуглаза. Именно так, ибо в каждой из глазниц засели, словно два полумесяца, обрамленные темными дугами. Такое впечатление, что радужку одного глаза аккуратно разрезали пополам и вследствие недостатка материала распределили по симметричным органам зрения.

К сожалению, данная неприятность, носившая — по глубокому внутреннему убеждению Стаса — противоестественный характер, никак не поддавалась исправленью. И неприятные ощущения от тычков пальцем в глаз были единственной наградой за старания.

— Интересно, но раздражает жутко — наконец резюмировал тот и окончательно капитулировав, принялся мять тесто лица. Не то, чтобы от своего обличья он приходил в неописуемый восторг, но и менять облик радикальным образом желания никогда не возникало.

Немного подкорректировав внешность, Стас осмотрелся. На гладкой поверхности виртуального зеркала теперь красовалось нечто занимательное. Широкая челюсть венчалась острым подбородком, покатый лоб перетекал в прямой нос, закруглявшийся в ямочку над тонкими губами а впалые щеки покрывала густая короткая щетина — этот атрибут всегда казался привлекательным и плевать на чужие мнения — так должно быть!

Пряди волосы, коротких и черных, торчали вверх и немного вперед, наподобие крыши на домике, с агрессивным коньком челки. Немного вытянутые уши довершали образ эдакого небритого грубо сложенного эльфа. Эльфа — холостяка на утро после загула. В меру неряшливо и в меру помято. Короче идеально... правда не по эльфийским меркам конечно...но эльфам не помешало бы немного мужественности.

— Белый конечно не мой цвет — решил парень и замер от восхитительной мысли, чей новорожденный крик озарил черепную коробку, точно плач младенца — родильную палату.

— Интересно... А есть ли предел? Что можно, а чего нельзя? Почему бы не дать волю идеям и сотворить то, что первое приходит в голову?

С таким настроем, находясь в творческом трансе, Стас начал водить ладонями по белоснежному полотнищу пластика собственного тела. Сейчас правило то бессознательное состояние, когда действиями управляет сама идея, не в силах более покоиться на пыльных полках теоретического раздела бытия.

Более всего рабочая поверхность, а ею надлежало стать всему телу без исключения, напоминала чистый холст, жаждущий красок и сюжета.

Пальцы скользнули вдоль плеча с легким нажимом. Затем резко двинулись обратно, наращивая темп. Соскользнули на грудь, и безумно чиркнули по рельефу торса, будто спичка о подметку башмака. Но лишь в первое мгновение, потому как в следующий миг они уже плыли по вязкой прослойке масляных красок.

Капли черного, золотого, красного и желтого брызнули на стену. Пальцы, будто фигуристы, закручивали замысловатые узоры и перепрыгивали с места на место. Краски, густыми мазками ложась на трепещущий от восторга пластик, вскипали и въедались в поверхность, размягчая ее и превращая в нечто среднее между атласом и бархатом. А Стас лишь улыбался блаженной, полубезумной улыбкой, легкой, словно морской бриз и жгучей, точно кислота.

Когда же пелена наваждения спала с устало прикрытых полуглаз, его ждало настоящее потрясение. Восторг, удовлетворение, радость. С поверхности зеркала удивленно уставилось странное существо, порождение больной фантазии и дорвавшейся до власти дикой идеи.

Форма тела осталась прежней, за тем маленьким исключением, что черные шары кукольных суставов рассосались, словно рубцы и спайки после сеанса какого-нибудь мистического целителя. Гораздо большие изменения претерпела искусственная кожа, из нейтральной белой стала пепельно-черной основой для феерической картины.

На ней нашли приют затейливые цветочные узоры всех оттенков красно — золотой палитры. По обе стороны живота сочными жирными мазками раскинулись фантастические листья и цветы. Они разбегались от низа двумя руслами, словно река омывающая остров. А с правого плеча на грудь любопытно свесилась пестрая жар — птица, сложив крылья и раскинув свой пышный павлиний хвост едва ли не на всю длинну правой руки.

— Хохлома — восхищенно выдохнул Стас, любуясь разноцветными каплями масла на лбу и щеках — Интересно...

Едва Стас удовлетворено кивнул сам себе, как зеркало укрылось паутиной трещин, а затем осыпалось, превратившись в мельчайший песок, покрывавший весь пол. Из верхушки кучи, что только что была гладкой отражающей поверхностью, торчал краешек пергамента. Парень машинально потянулся к немуя осторожно поднял, но вдруг замер.