Гротескум (Второй темпоральный реверс)

Но я хотел бы предложить,

Коль зарифмуешь говор свой

Я разрешу еще пожить.

Пожалуй прихоть объясню

Уж очень прозу не люблю.

Она в мозгу рождает зуд

И хлещет, хлещет, будто кнут.

А вот стихи и рифмы звук

Оооо, это самый лучший друг!

Стас нахмурился еще сильнее. Нет, все это было захватывающе и очень даже интересно. Беда заключалась в том, что то, от кого требовалось только рифмовать (типа розы— слезы) никогда не испытывал особой тяги к стихосочинениям. Даже когда обхаживал, как павлин, свою первую любовь из параллельного класса, Дарью. Не Дашу, а именно Дарью, ибо та скороспелая дама могла камень заставить говорить стихами и мироточить вишневым сиропом.

Однако, как тот ни старался ничего достойного так и не сочинил. Точнее он сочинил много чего весьма изощренного, только вот показывать Такое можно было разве-что самым закоренелым сапожникам.

Однажды отец нашел возле мусорного ведра одно из ранних творений юного гения и с трудом подавил желание отдать парня в мореходное училище, ограничившись лишь доброй затрещиной. Хотя в душе и испытал некое тщательно скрываемое чувство гордости.

И вот теперь нате. Стихи.

Скрипя зубами и несмазанными шестерными рифмоплетного аппарата, Стас корпел над составлением стихотворного ответа.

Подчиняясь всем вышеупомянутым переменным, уравнение рифмы решалось нехотя и с постоянными попытками вырваться из-под власти цензуры. Хранитель не без интереса наблюдал за внутренней борьбой, которая частенько становилась наружной и использовала лицо в качестве поля брани. При чем брани во всех смыслах этого слова.

Наконец ответ был готов, после чего был немедля изречен.

— Я не люблю угроз, руганья матом. И мне по х... (беспардонная натура попыталась провести отчаянный блицкриг, но...) ...по пояс этот ультиматум — с трудом закончил Стас.

Существо громко хохотнуло. Звук был такой, будто кто-то пытался раздувать печь старыми ссохшимися мехами. А затем произошла небольшая перепалка следующего содержания.

— Однако! Право нечего сказать,

Сумел ты рифмою побаловать.

И может при условии другом

Ты смог бы стать моим учеником.

— Спасибо, это я нечайно...

— Как жаль, что ты бракован, ах печально.

— Да что это такое!!! Что за оскорбленья?

— Ну вот, вконец испортил настроенье.

Раз за разом старик прерывал Стаса на полуслове, чтобы замешать его слова со своими в рифму, пока наконец не замолчал. Тишина навалилась на плечи и сдавила горло. Голова Хранителя еще немного приподнялась, уронив еще одну прядь пыли.

— Тебя просил я только рифмовать

Но лишь на две строки ума хватило

Как жаль, недолог век дебила

Тебя сейчас я буду убивать

— Постойте ну хотя б один вопрос... — прохрипел парень.

— В стихах надеюсь? Ни слова прозы более терпеть я не намерен! — подозрительно буркнул Хранитель голосом, походившим на звук раздраженно захлопнутой книги. Для полноты описания стоит добавить, что книга эта должна быть далеко не новой, несколько раз намоченной разными жидкостями, после чего высушенной на батарее для придания страницам должной рельефности.

Вместо ответа, Стас утвердительно закивал и уставился на старика.

Что неподвижно замершая, словно застывшая, фигура собеседника уже ждет и предвкушает стихотворного вопроса, дошло не сразу. Вновь закипела борьба с собственной натурой за каждое слово, которое не хотелось бы тут же запикать или заменить звездочками.

Когда юноша наконец, скрипя шестеренками мозга и пуская пар из ушей, состряпал четверостишие, то ощутил прилив удовлетворения и даже гордость, словно преодолел некий рубеж, препятствие, до селе непокоренную высоту. А потому твердым, уверенным голосом произнес.

— Бракован я, вы как то говорили

Что только половина сути у меня

Хочу, чтобы подробно разъяснили

А то не понял что-то ни х...ммммннннммм...

Лишь в последний момент руки перехватили орган речи, переметнувшийся в стан врага. Однако даже после удачного захвата, чтобы окончательно обуздать взбесившийся язык, пришлось потратить некоторое время на соответствующие усмирительные процедуры...воспитательного характера.

— ...Что значит ваша реплика сия. — наконец закончил парень, заменив последнюю непрошенную строку и виновато улыбнувшись.

Существо чуть склонило голову. Вдруг стало видно, что ушей у него нет. Только полосы толи бинтов, толи ремней, туго опоясавших череп.

— Не густо, по два слова на минуту

Но на безрыбии за рыбу тоже рак

Хоть рифмовал и неспеша и кое как

С тобой, пожалуй, откровенен буду.

Сухой шершавый голос звучал гордо и с явным намерением продемонстрировать, что такое стихотворение в целом и рифма, как таковая.

В последний раз скажу, ты внемли, не спеши —

В твоей груди всего лишь пол души.

Ты тело исковеркал,

Что только лишь обрел.

Пошел путем запретным ты, подобие утратив.

За то теперь сполна пожнешь расплату.

Видал конечно на своем веку

И демонов и монстров душ растленье

Твоей души случилось разделенье

Но как? — Того я не пойму

Но тем серьёзнее твой брак

Могу ответить только так.

Стихотворение получилось так себе. Однако на фоне поделок Стаса, даже похотливое мычание казалось приличным, высокоморальным и глубокомысленным. Не то, что упомянутый шедевр.

— Если я правильно понял... — голос парня дрогнул от волнения и он снова сорвался на скороговорку — Вот это да... Вот это интересно! Еще, еще мне расскажи. Скажи, как такое могло вообще произойти... И вот еще... Скажи, я ... Ммм... Кто же я тогда такой? И ещё... Кто мог это сделать, потому что я...

Парень запнулся и тряхнул головой. Где-то на окраине здравого смысла размахивало красныи флагом осознание, что с крышей явно не все в порядке. Он не знал наверняка, как было раньше, однако понимал, что не так...и не настолько.

-Нет... Нет — повторял он, пытаясь обуздать рассудок — Потому что я точно ничего подобного с собой сотворить не мог. Уж я бы запомнил... Уж..

— Запомнил? Ты? — старик поднялся и выпрямился. Длинное тощее тело с все еще высоко вздернутым факелом напоминало свечу из грязно серого воска. Все стало видно с головы до пят. И вытянутое лицо и худобу и бесконечные ленты с пряжками, покрывавшие все тело. Исключение составляли только часть головы выше лба, рот да глаза. Редкие седые волосы, тонкие сухие губы и серые безжалостные глаза.

Тусклый свет вырвал из мрака очертания сводчатого потолка, что был метрах в шести над головой. Шопот тысячами паучьих лапок заскребся о своды.

— Запомнил? Значит ты запомнил?

Да что вообще ты можешь знать наверняка?

Тебя порвала пополам судьбы рука.

Не знаю, что за инструмент такое мог исполнить,

Но нет доверья памяти твоей

Она еще скудней, чем у девиц

Не сможешь вспомнить даже лиц

Своих родителей, друзей.

Пока блуждает где-то половина

Не быть тебе во век единым.

Ты нынешний — лишь тень тебя былого

А может свет, а может и чего другое...

Хранитель вдруг замолчал. Склонил голову набок. А потом наклонился всем телом, будто тлеющая пизанская башня и нарушая тем самым законы тяготения. Затем он что-то для себя решил и вдруг совершенно холодным голосом произнес.

— Ну что ж прощай. Ни дать, ни взять, приятно было поболтать.

— Но погодите — затараторил Стас — Я не знал...и только что узнал такое.... Такое... Не знаю даже как сказать! Хочу еще, еще познать... Еще...

— И что с того, что ты не знал — равнодушно прошелестел хранитель — Не знал индюк, да в суп попал.

Он примирительно, будто приглашая выпить чашечку кофе, пожал плечами. Даже его суставы не умели хрустеть. Они тихо шелестели, будто ветхие края древнего манускрипта.

— Не будем бередить друг другу души

Прощай, мой гость, Зверь хочет кушать.

Вместо продолжения речи он встряхнул факел и тот разгорелся ярким белым пламенем, освещая огромный сводчатый зал с круглой дырой в потолке. С удивлением парень обнаружил, что это и не факел был вовсе, а продолжение руки со вторым уродливым узловатым локтем и пылающей трехпалой ладонью.

Мурашки пробежали по телу, однако к страху они имели такое же отношение, как пассатижи к процессу проведения вазектомии. То есть могли бы, но это было бы большой ошибкой. Армия мурашек Стаса скорее выскочила поглазеть, чего это такое интересное творится. Кажется можно было даже услышать, их тихое перешептывание.

-Ну что там, что-там? — суетливо пищала одна мурашка.

— Говорят мужик с двумя локтями поджег себе руку — исподволь отвечала другая.

— Да ну. У него огнемет, я точно знаю! — авторитетно заявляла третья.

— Да какой там огнемет. Это яйца саламандры. Точно говорю! — сварливо перебила четвертая.

— В таком случае не саламандры, а саламандра. — лукаво поправила пятая.

Как бы там ни было, но юноша восторженно пялился, на разгорающееся белое пламя, что медленно расползалось языками во все стороны.

А затем Стас увидел его... Зверя. Жуткую тварь с пятью головами, все время таившуюся во тьме позади Хранителя.

Ничего подобного раньше видеть не доводилось. В одном лике угадывались черты рептилий, в другом — нечто волчье и львиное одновременно с оленьими рогами, третья — поблескивала полированным орлиным клювом, четвертая, аморфная, внимательно смотрела бусинами шести глаз на длинных желеобразных ножках, ну а пятая хищно перебирала паучьими жвалами и бородой многочисленных ножек.

Пять шей туго переплетались в единую косу и переходили в пять столь же сильно переплетенных, словно выжатых после стирки, тел. Чудовищную тушу обрамляла бахрома из великого множества всевозможных конечностей. Лапы зверей и рептилий, копыта, щупальца, птичьи когти и хитиновые ножки, предвкушая скорый пир, подрагивали.

Огромная, под самый потолок зверюга восседала на холме позади хранителя и напоминала дракона на сокровищах. Но покоилась не на золоте или камнях, а на горе из книг, нагромождения которых заполняли весь зал.

— Прощай... — расслышал Стас, пред тем, как Зверя крик огромное пространство затопил. Он даже не заметил, как хранитель оказался рядом и в тот же миг вонзил пылающую ладонь в украшенную хохломою грудь

— Мы встретимся еще когда-нибудь... — уверенно произнес шелест древних страниц.

Парень восторженно смотрел прямо в сияющие серые бриллианты глаз. Глаза действительно блестели и сверкали бесчисленными гранями. Это был блеск не тех дешевых побрякушек, что штампуют на ювелирных фабриках. О, нет. В нем была сила и мощь древнего углерода, прошедшего сквозь века закалки немыслимыми температурами и давлением. А еще там была скука и печалью и... и... Что это? На каждой из миллиона миллионов граней были они... Знания??!. Тайны?!

В серых блестящих глазах Стас увидел искры ответов на те вопросы, которые не смог бы даже сформулировать. Ответы, что существуют и не существуют одновременно. Да вся та гора книг, на которой восседало чудовище... Все библиотеки мира уместились бы на одной единственной грани одного бриллианта одного глаза этого существа.

И вдруг ...

Это было как давно ожидаемое бедствие, котрое все равно умудрилось свалиться нежданно-негадано. Это была зима наступившая первого декабря, хотя и деды уже забыли, когда праздновали Новогодье по колено в снегу. Это было извержение вулкана, о котором давно предупреждали...и не только бродячие слепые прорицатели.

Стас поддался интересу. Он захотел узнать все. Он захотел прикоснуться к неведомому.

Скудная выбеленная прядь упала на затянутое ремнями лицо.

"Слияние. Шаг первый. Симбиоз. — слова на непонятном языке, объединенные в непонятный символ Не промелькнули перед глазами, Не зазвенели в воздухе, они даже никогда Не существовали. Просто вдруг их кто-то осознал. Стас их осознал. И старик их осознал, потому что тень удивления мелькнула на его вытянутом лице. А ведь вы себе даже представить не можете, как трудно удивить того, кто все знает...или думает, что знает все.

Ремни шевельнулись.

В следующий миг Свет стремительно превратился в непроглядную тьму, а быть может, просто в глазах потемнело от приступа острой боли, но затем все вокруг вновь засияло. Только теперь источником был Он. Кем бы он ни был, Стасом или тем, другим, Сиитасом, но Он светился изнутри яркими огненными сполохами и фиолетовыми бликами, словно сражающимися под поверхностью тела.

Три пальца, погруженные в грудь, обхватили сердце. Грудь жарко дышала, толи от адреналина, толи от пламени. Все внутри плавилось и таяло, теряя очертания и формируя плотный комок в кулаке существа. И лишь фиолетовые тени, глубокие, как сама пустота, продолжали чувствовать себя совершенно свободно. Пока пламя факела пожирало Стаса, тени медленно оседали слоями на пальцах хранителя...медленно ползли по предплечью...медленно сплетались меж собой и затвердевали, будто остывающая лава... будто расплавленный гранит.

Ремни разъехались. Губы надменно прошелестели:

— Борьба бессмысленна. Обязанность священна

Незыблемо подобий соблюденье.

Завет мой в том, тебе же мой вердикт. Ты не подобен.

И хоть не алчен, не предатель и не злобен.

Ты все ж ошибка, правила едины.

Тебе здесь места нет, как нет кунсткамер, банок с формалином.

Сей мир обязан в идеальном быть порядке,

Ведь он на грани полного упадка.

Стас широко и безумно улыбнулся. Возможно это и не улыбка была вовсе, просто гримаса боли. А затем он подался вперед. Раздался хруст.

— В тебе бесчисленные знанья. Покажи... — требовательно прохрипел искаженный, потрескивающий, будто поленья в камине, голос.

— Ты что творишь, Придурок? Ты не такой... Не можешь даже сметь... И ты бракован... и нет у тебя никакой власти над этим миром. ... Я не позволю!!!

Штукатурка снисходительного высокомерия внезапно облупилась, обнажив младенчески удивленное почти детское лицо. И это — не метафора. Тощий длиннолицый старикашка, прятавшийся под ремнями сменился златовласым курчавым юношей. И хотя ремни никуда не исчезли, но серые древние бриллианты глаз вдруг превратились в два лазурных сапфира, молодых и наивных. А рот, превратившийся из шершавой полоски в пухловатые губы, широко распахнулся.

— Я Страж, Хранитель... Я ... Я Гарвергин!!! Тебе со мной не сладить, сучий сын!!! — истерично вопил помолодевший факелоносец. А Стас лишь улыбался лучезарной, но несколько перекошенной улыбкой.

"Слияние. Шаг второй. Транспозиция" — новое событие, неназванное, незаписанное ни на одной странице реальности, но произошедшее озарило противоборствующие стороны.

И юноше тут же показалось, что он больше не в своем теле, что он вдруг поменялся местами с Гарвергином. Хотя возможно то все были лишь миражи, порожденные агонией. Но он вдруг заговорил стихами.

— Я, видите ли, не подобен. Да мало ли чего.

Еще смотря как рассмотреть сужденье это.

Быть может не такие все на свете.

И может очищать престало их.

Стас не понимал, откуда берутся все те слова, что слетали с Не его губ. Такое впечатление, что они струились из-под земли, проникали в ноги и просто использовали тело в собственных целях. Такое впечатление, что они обладали собственным сознанием. Древним, целеустремленным, неотвратимым.