Без права на ошибку

Я начал шарить свободной рукой по трупу — пусто, совсем пусто.

Бросил взгляд на шкалу здоровья и замер. Только сейчас до меня дошло, что весь интерфейс пропал. Я что попал в живой мир? Или просто все заблокировано? Но почему? Что за... Это что, значит лучше не умирать? Приехали...

Я начал дергать ткань с удвоенным рвением — ткань поддалась. Я тут же смочил ее в крови трупа и обмотал вокруг своего лица, задрав голову назад, освобождая, таким образом, свою здоровую руку, прижимая конец этой ткани головой так, чтобы она не могла оттуда упасть.

В этот момент где-то сбоку особенно ярко полыхнуло пламя, в свете которого я увидел блеск проломленном черепе. Я потянулся рукой и тут же отдернул ее обратно — эта штуковина была очень острой. Повернув ладонь я занес ее с другой, тупой, стороны и потянул ее на себя, но она совсем не хотела оттуда вылазить. Она поддалась только после нескольких минут раскачивания ее из стороны в сторону, показавшихся мне, в этом аду, вечностью. Через мгновение я уже рассматривал ее в своей левой руке, в этом дыму, концентрация которого стала уже просто невыносимой — создавалось впечатление, что воздух плывет — я осматривал этот осколок от боевого топора, в несколько раз больше моей ладони.

Я медленно провернул голову в одну сторону, потом в другую. Это было непросто сделать, ведь я продолжал прижимать затылком смоченную ткань. Отпускать ткань было нельзя — без нее я просто задохнусь.

Потом я как будто выпал, на мгновение потеряв сознание. А может и нет, может мне просто показалось.

Голова прояснилась и возникла отчетливая мысль, что если я задержусь здесь еще даже на пять минут, то для меня все будет кончено.

Я посмотрел на свою придавленную, обездвиженную правую руку. Перевел взгляд на осколок в руке, и, глубоко вздохнул, окончательно приняв это очень непростое для себя решение.

Дальнейшее воспринималось мною как в тумане, наверное мое сознание благоразумно отключилось, и я двигался на каком-то автомате, при помощи возникшей внутри меня силы, которую некоторые называют волей:

Вот я отрезаю еще один кусок ткани...

...

Перетягиваю этим куском свою руку выше локтя...

...

Долблю этот локоть осколком...

...

Теряю сознание...

...

Прихожу в сознание...

...

Дергаюсь всем телом, пытаясь оторваться от этого остатка руки... у меня ничего не получается...

...

Ломаю руку в локте...

...

Теряю сознание...

...

Прихожу в сознание...

...

Начинаю разрабатывать сломанный локоть то в одну сторону, то в другую...

...

Теряю сознание...

...

Прихожу в сознание...

...

Теряю сознание...

...

Прихожу в сознание...

...

Подсекаю оставшиеся сухожилия осколком...

...

Группируюсь и всем телом делаю рывок — рука, наконец-то, отрывается...

...

Смачиваю ткань уже непонятно в чьей — моей или трупа — крови, и провожу ею по всем открытым участкам своего тела...

...

Ползу к выходу... культя волочится по полу... Выход завален...

...

Ползу куда-то в сторону...

...

Прижигаю обрубок руки...

...

Ползу к окну...

...

Не могу до него достать...

...

Ползу...

...

Ползу, таща по полу за ножку какой-то стул...

...

Забираюсь на стул и, в последний раз теряя сознание, вываливаюсь в окно, последними остатками сознания понимая, что осколок я где-то посеял...

2. Аривус

Аривус наконец-то нашел этих двух дятлов. Благо найти их было не сложно — сначала он автоматически отметил направление женского крика, впрочем, через некоторое время затихший, а потом, когда поступил приказ от атамана (этот пень любил чтобы его называли именно так), нужно было всего лишь пройтись по всем пожарам на этом направлении. Хоть он и потратил на это не слишком много времени, но он задерживается здесь из-за этих двух дятлов и нужно будет принять меры, чтобы этого больше не повторилось.

Выйдя из темноты на свет пожара, чтобы они сдуру в него не стрельнули, с них станется, он понял, что зря перестраховывался — эти двое были настолько заняты делом, что не обратили бы на окружающее никакого внимания, даже если бы рядом с ними проехала тяжелая конница, грохочущая так, что не услышать ее могут только вот такие вот пни в таких случаях.

Оба были возле сарая, недалеко от полыхающего дома. Один из них с каким-то остервенением насиловал женщину девушку лет пятнадцати, очевидно старшего ребенка в той сгоревшей хате. А второй стоял невдалеке и, можно сказать, пританцовывал от ожидания.

— Вам что не ясно сказали, @ля? На деревню полчаса, а потом все уходим в Северный лес. На кой хер вы тут зависли?

— Аривус, ну подожди... он еще не закончил. Это она виновата... Еще ведь моя очередь... Ну подожди... Ну хочешь, вторым будешь, а я тогда третьим? — заканючил наблюдавший за процессом.

— @ля, ты головой думаешь своей или чем? Чтобы я, да после этого дятла? Вы что, @лядь, не могли взять сразу две бабы? Давайте сворачивайтесь и уходим.

— Эта в хате краше всех была... Ну Аривус, ну подожди еще немного — продолжал канючить тот — Фудя, ну давай заканчивай... ну или давай передохни, а я пока...

— Рот закрой. Сколько нужно, столько и будет. Тебя еще не спрашивал.

— Фудя, ну сколько можно? Ну ведь почти каждый раз одно и то же...

Это стало последним камнем — место, для скопившегося внутри Аривуса возмущения переполнилось, струна внутри него лопнула — к Аривусу пришло могильное спокойствие. В таком его состоянии ему уже давно никто не возражал, с момента того самого случая. В таком его состоянии ему не возражал даже сам атаман...

— Оба закрыли рот, прирезали девку и двинулись за мной — каким-то вдруг ставшим отрешенным голосом, очень медленно произнес он.

Услышав такое лежавшая до этого как кукла девушка начала активно извиваться и дергаться, что сработало для насильника спусковым крючком и он зашелся в экстазе.

@ля, мало того, что контингент неадекватный, так еще и половина с причудами — хотя бы эти двое — один любит, чтобы девушки в процессе отбивались и извивались, а второго заводит наблюдать за другими — подумал Аривус. И почему в первую очередь гибнут самые стоящие? А эти — как в пословице, что гавно не тонет.

В этот момент из окна горевшей хаты выпало что-то небольшое. Сначала оно затихло (на мгновением потеряло сознание?), но ненадолго — вон оно еще лежало, а вот уже перевернулось и медленно ползет прочь от хаты.

Судя по том, что эти двое не обратили на это никакого внимания, наоборот воспользовались моментом — первый слез с девушки, а второй начал на нее залезать (совсем страх потерял) — а чутье на неприятности у этих двоих было развито весьма и весьма неплохо, то никакой опасности это выпавшее не представляло. Но Аривус все равно вытащил меч и танцующими движениями двинулся в сторону неизвестного. С этими двумя он разберется позже, в лагере, при всех, чтобы другим неповадно было.

Через несколько секунд Аривус стоял над человеческим телом. Обгоревшим человеческим телом. Без одной руки. Полностью покрытым спекшейся кровью. Совсем крохотным человеческим телом. И оно как-то заторможено пыталось подняться — сначала у него не получалось, но потом, после нескольких неудачных попыток, оно таки смогло встать на обе ноги.

Оно смотрело прямо в глаза Аривусу. Была в этих глазах какая-то тысячелетняя тоска. И еще безнадежность, безнадежность и огромная жизненная сила. Оно не просило, оно просто смотрело, смотрело равнодушно. Аривусу стало жутко...

— Так, что тут у нас? — произнес подошедший из-за спины Аривуса первый насильник, доставая меч из ножен.

— Не трогай его — могильным голосом ответил Аривус, не открывая взгляда от мальца.

Нельзя его убивать, только не после того, что он пережил и сделал, чтобы выбраться оттуда. Он сам должен решать свою судьбу — пронеслось в голове Аривуса.

— Так я что, я ничего, хотел как лучше, чтобы, значит, малец не мучилс...

Аривус с трудом оторвал взгляд от младенца и вперил его в глаза Фуде. Последний прервался на полуслове, стушевался.

Аривус резко развернулся и двинулся ко второму насильнику. И таким могильным спокойствием тянуло от Аривуса, что второй, не успев даже закончив, начал резко подниматься с девушки...

— Аривус, ну ты, чего? Ну я же только потому что ты еще был занят...

— С тобой я разберусь в лагере — сказал Аривус тем же тяжелым взглядом глядя на второго насильника, не выполнившего сразу его приказ.

После чего развернулся и двинулся в сторону Северного леса. Второй продолжал затравленно смотреть уже на его спину.

Первый подошел к девушке, зашел сзади, чтобы брызнувшая кровь не испачкала его, потянул голову девушки за волосы вверх, после чего чиркнул ранее вынутым мечом по ее шее (вообще сподручнее было кинжалом, но раз уже вынул меч, то нужно пустить его в дело — был у него еще и такой бзик). После чего подошел ко второму, и, как побитую собаку, за рукав потянул его вслед за Аривусом.

3.

Пожары полыхали во всей деревне, но я настолько обессилел, что мне было уже все равно. Я заполз в ближайшую баню, стоявшую отдаленно от всех остальных домов, вспомнив, что даже у нас, в старину, бани специально строили в отдалении от домов, чтобы если баня загорится, пожар не перекинулся бы на дома. Здесь же получилось наоборот — горели дома, но пожар не мог перекинуться на баню.

В бане ночью будет теплее, чем на улице, к тому же она защитит меня от животных, если они вдруг заявятся на пиршество.

Болел обрубок руки, не лучше были дела и со всем остальным — сказывались множественные ожоги и потеря крови. В своем прежнем теле, которым я управлял в совершенстве, я смог бы усилием воли остановить кровотечение, усилить регенерацию организма, наконец просто приказать себе заснуть. Да что там говорить — там были заклинания и зелья лечения, не работавшие, правда, на вампирах, но у вампиров для лечения были свои методы.

В этом же мире я не чувствовал магии. Вообще никакой. Или ее здесь нет, или я к ней здесь не способен. Второе намного хуже первого. Но и первое тоже не подарок.

Искать доктора или знахарку я не стал — после такого вряд ли выжил кто-то еще — пока полз к бане, наметанным давным-давно глазом успел заметить некоторые детали — организованного сопротивления здесь не было. Может оно и было где-то в другом месте, но вряд ли. А раз его не было, то самые умные скрылись в самом начале. Остальные же наверняка просто бездарно погибли, пытаясь защитить свое имущество.

Когда-то давным давно я слышал, что при пострадавших в огневом бою срочно делали переливание крови, накачивали их различными лекарствами. А потом, после окончания той войны, сравнили процент выживших с теми, к кому помощь не успела подойти вовремя, и они просто лежали, не двигаясь. Процент выживших среди последних оказалось больше. Намного больше. Организм лучше справлялся сам, без посторонней помощи.

Поэтому я просто лежал, не двигаясь. Временами проваливаясь в сон, временами всплывая из него. Череда горячки, сплошных кошмаров, полночного бреда. А ближе к утру пришла спасительная полудрема.

Проснулся я уже ближе к вечеру следующего дня от того, что меня подняли на руки и куда-то несли. Как плохо быть в этом теле. В своем прежнем никто бы не смог не то что поднять меня, но даже приблизиться — я бы почувствовал приближающуюся ко мне опасность даже без магии. Хотя и там я бы не пренебрег охранными ловушками, так что единственное, что меня сейчас оправдывает — это мое вчерашнее состояние.

Меня нес какой-то военный, бережно прижимая меня к своей груди, точнее к кольчуге на этой груди. Везде сновали такие же как и он военные. Да, не быстро они приехали — уже прошли почти сутки.

Принес он меня в какому-то здоровенному мужику с пудовыми кулаками. Сейчас для меня все взрослые были огромными. Но этот выделялся даже среди них.

Принес и что-то ему сказал, что-то такое, чего я не понял. Не понял потому что язык был чужой. Совсем чужой. Уж определить русский, китайский или английский, как, впрочем и эльфийский, гномий или демонический — любой язык из любого из моих предыдущих двух миров — я бы смог. Может быть не понял бы, о чем на нем говорят, но язык бы точно узнал.

Языка, на котором говорили эти двое я не знал. Совсем не знал. Засада какая-то. Что это @лядь за квест такой? Мало того, что выкинуло в самое пекло, так еще и поговорить не с кем. Последнее смутно вызывало какой-то слабый отклик в памяти — когда-то я уже был в такой ситуации. Похоже, что я здесь застрял надолго.

Хорошо хоть, что младенец — им языки даются намного проще, естественным образом. Хотя, лучше бы был взрослым.

4. Вальд

— Посмотри на него — попросил Вальд.

Врач глянул на подошедшего с ребенком хмурого военного и тут же резко бросил:

— Да что на него смотреть — калека на всю жизнь — ничем помочь не могу. А ожоги сами сойдут. И даже видно почти ничего не будет, если особо не присматриваться. В таком возрасте это еще возможно. Можно сказать повезло — улыбнулся он, но тут же осекся.

— Что-то я совсем того... бред какой-то говорю... — пробормотал доктор, и тут же, не заметно даже для самого себя, увел разговор в сторону:

— Уже вторая деревня... Вот ты мне скажи — зачем... зачем они всех вырезают?

Говоря это, врач все-таки взял младенца из рук принесшего и переложил его на стол, начав проводить там осмотр — слова, как обычно, не соответствовали его действиям.

— Ну убили бы тех, кто сопротивлялся, ну забрали бы добро, ну изнасиловали бы женщин — я это еще понимаю... Может не одобряю, но понимаю... ты же знаешь сколько я всего повидал, не чистоплюй какой-то столичный. А здесь... ведь забрали только самое ценное... даже не весь скот увели. И всех — ТЫ ПОНИМАЕШЬ? — ВСЕХ — вырезали.

Доктор закончил осмотр и повернулся к принесшему:

— Раз до сих пор не умер, значит жить будет — и, помолчав некоторое время, он все же добавил — хотя, хотя для него, может быть, было бы и лучше, если бы он умер...

Они немного помолчали.

— Не всех вырезали. Один остался жив — с какой-то внутренней силой ответил принесший ребенка хмурый военный в лицо доктору...

5. Путя

В ближайшей деревне ребенка отдали в здоровенную крестьянскую семью, в которой уже было пять детей в возрасте от трех до четырнадцати лет — все девочки. Более того, хозяйка снова ходила с животом — в семье вскоре ожидалось новое пополнение. Хозяин ходил мрачнее тучи — ему хотелось сына, а рождались одни девочки. Он и этого-то калеку взял только потому, что тот был мальчиком. Ну, если быть до конца честным, то потому что прибывшие в деревню воины вряд ли бы приняли от этой деревни отказ, и староста определил ребенка к нему. Хорошо хоть, что воины отдали деньги не старосте, а прямо ему, иначе староста заграбастал бы себе большую часть суммы — все таки те обтесанные войной военные весьма практичный народ. И ведь не оставили ребенка просто так, скинулись между собой, не бог весть, конечно, какая сумма, но хоть что-то. Ребенка отдавал какой-то хмурый военный, назвавшийся Вальдом. Долго смотрел на хозяина дома, а потом сказал, что иногда будет заезжать проведать его, и что не дай бог с ребенком что-то случится... То, как это было сказано, продрало хозяина до самых костей.