Без права на ошибку

— Если его нельзя убить, то ему в партнеры определяют того, кто за ним присматривает, например жену (и даже если он об этом и догадывается, то наверняка не знает), или ограничивают его свободу каким-то другим способом, например запрещают покидать пределы своего имения, либо сажают в подвал чужого.

(Пора сворачивать эту тему, а то что-то все как-то притихли...)

— Вальд, а ты теперь будешь жить у нас?

Я вздохнул...

— Нет, я не могу жить у вас. Очень хотелось бы, но не могу. Такая у меня работа. Но я буду тебя навещать. Настолько часто, насколько смогу.

— Тогда забери меня с собой.

Я снова вздохнул...

— Если бы я мог забрать тебя с собой, то сделал бы это сразу. Возможно, когда подрастешь...

Разговор перешел на другие темы, потом — в игры. А утром они уехали. Вальд покривил душой, когда сказал, что они не на работе. Ему нельзя было говорить правду. Последний несколько месяцев этот район буквально затеррирорезировали набегами на деревни. И даже если удавалось кого-то отловить, то это была какая-то легко заменимая шешура, из ядра же пока не удалось поймать никого. Поэтому и привлекли их — уже несколько недель отдельные слаженные группы по шесть-семь человек ездили по селам и присматривались.

Всю оставшуюся жизнь Вальд сожалел о том, что не забрал тогда этого мальчика с собой.

17. Забияка

Забияка ворочался с одного бока на другой и никак не мог заснуть.

Сначала они появлялись почти каждую ночь. Потом, когда он свыкся, пропали. Когда он уже решил, что все прекратилось, возникли вновь.

Он стал спать плохо, беспокойно. Он похудел, под глазами появились круги. Сначала он испугался и ничего никому не сказал, тянул как мог. Один раз даже удалось пропустить семейную баню. Но на пропуск второй помойки мать выразила свое категорическое фи. Выразила так, как это может сделать только она, куда там до нее отцу, даже не прикладывалась, но спорить с ней как-то сразу расхотелось — он молча побрел в баню и разделся...

Потом была долгая тишина...

Потом мать начала его рассматривать и трогать. Благо было на что посмотреть — все его тело было иссечено мелкими порезами, часть из которых уже почти зажила, часть — была совсем свежей. Недолго думая мать накинула на него полотенце и потащила к знахарке. Потянула прямо в таком виде через всю деревню! А еще называются матерью!

Знахарка долго смотрела сначала на меня, потом — на мать. Потом меня выгнали за дверь и о чем-то тихо друг с другом шушукались.

Мать вылетела из избы вся красная как варенный рак, и помчалась домой. Про меня забыли, и мне пришлось самому красться обратно, под одним полотенцем. Когда он пришел домой отец и все остальные члены семьи выглядели как-то затравленно — оказывается мать устроила допрос с пристрастием — кто из них меня резал? Да как меня могли резать? Я ведь сразу почувствовал бы боль. Здесь же боли не было... боль появлялась ближе к полудню, да и была не сильной, а так — ноющей.

Хуже всего было то, что мой поход к знахарке под полотенцем увидел кто-то из моей новой компании. И на следующий день мне устроили обструкцию, устроили так, как умеют только мальчишки.

Непонятно только кому они сделали хуже — мне или самим себе — в результате их ватага уменьшилась ровно на одного человека, и не самого, честно скажу, плохого. Вряд ли в той ситуации что с ними случилась потом, я бы смог им чем-то помочь... но хоть сам не пострадал, и то хлеб...

Нервы сейчас вообще не к черту, расшатались в последнее время...

Через несколько дней после того, как меня исключили из ватаги я увидел одного из своих бывших новых товарищей всего в синяках и ушибах. Причем сначала я даже не придал этому значения, ведь для мальчишек синяки и ушибы — обычное дело.

А еще через несколько дней начались разборки между старшими, на уровне глав семейств — кто-то из пострадавших не выдержал, и рассказал родителям. Да и сложно было умолчать, когда все остальные члены семьи каждый день видели их с новыми побоями, а некоторые из них, в конце-концов, так и вообще поотказывались ходить гулять, целыми днями сидя дома...

Потом я узнал, что всех моих бывших новых товарищей каждый день безжалостно бьют. Причем бьют безжалостно, без вариантов, и они ничего не могут противопоставить обидчикам.

В первый день они оказались не готовы, и подумали, что это из-за того, что они были безоружны, а противник — с палками. Но дети учатся быстро, особенно на своих ошибках, и на второй день палки были уже у обоих сторон конфликта, но пострадавшие в первый день пострадали и во второй. Хоть противников и было столько же, сколько и их, но они дрались намного лучше и слаженнее и почему то против любого одного из моих бывших новых товарищей все время оказывалось по двое чужих моих бывших старых товарищей. Один из нападавших защищался, а второй — бил сбоку или сзади в наиболее уязвимое место атакуемых.

А потом это избиение начало повторяться каждый день. Вначале они думали, что это временно, что попривыкнув так драться, они и сами смогут дать сдачи. Но с каждым разом поражения становились еще тяжелее — противник учился гораздо быстрее их. И им стало совсем грустно, совсем невмоготу, и кто-то пожаловался...

Потом были хождения отцов, разговоры. На ковер вызвали всех. Хорошо хоть, что мамаш не вызвали — обошлось без криков, больше было похоже на мужской разговор, правда мужчин было много, да и к тому же с детьми. В конце-концов определили, что травм нет, а значит ничего страшного не происходит. Также решили, что драться нужно уметь, чтобы уметь защищаться, если вдруг на деревню нападут, но что не стоит превращать это самоцель — все таки они селяне, и все, что им уготовано — это сеять и жать.

Короче говоря — побаловались дети и пусть. Но больше чтобы так не делали.

Все это ему оживленно и бойко рассказывала старшая сестра, всегда бывшая в курсе всего того, что происходит в деревне. Нашелся-таки и у нее благодатный слушатель. Особенно ее возмутил тот факт, что в команде противника был однолетний пацан и трехлетняя девочка, и что команда пострадавших ничего не могли с ними поделать. Да еще и смели жаловаться.

Потом я еще еле отбился от того, чтобы слушать еще и другие новости сестры в придачу к этой. Точнее, несколько штук я все-таки послушал, из вежливости, но на дольше меня не хватило...

Сон пришел, как всегда, внезапно — еще мгновение назад я еще о чем-то думал, а в следующее миг — уже спал.

18.

Мун с ножом в руке стоял возле кровати забияки. Кроватью, правда, это можно было назвать с весьма большой натяжкой, скорее это больше походило на лежанку, постеленную на полу. Зимой все спали поближе к печи, но сейчас было позднее лето, и народ развалился кто-где по всей избе.

Эта тренировка была очень хорошим способом проверки себя в реальных условиях — пробраться ночью в чужую избу так, чтобы никто ничего не услышал и не почувствовал. Приложить сонную повязку к забияке, чтобы тот заснул еще глубже, и не вздумал ненароком потревожить такой важный процесс. Сделать пару мазков из отвара по телу, в местах будущих надрезов, эффектом которых были онемение и отсутствие боли. И на закуску — неглубокие надрезы. Ничего опасного, заживает очень быстро.

Я вообще не злопамятный, но память у меня хорошая. А если серьезно, то мне нужны были боевые тренировки, и парень сам заслужил то, что он теперь выступал у меня в качестве подопытного кролика. И вообще я добрый, горло ему не перерезаю, хотя могу.

Сложнее всего — собаки и входная дверь. Собаки здесь в в каждом дворе, и сложно потому, что нельзя причинять им вред, а без этого пройти их не потревожив тогда, когда их так много, все-таки проблематично. Но как говорится на каждую хитрую гайку есть свой болт с резьбой.

С дверью же вопрос решается просто — нужно войти когда кто-то выходит по нужде. Семья большая, и кому-то обязательно приспичит. Единственный недостаток метода, что все приходится делать очень быстро. Зато есть и достоинства, если даже и есть какой-то шум (вроде не должен быть, но лучше всегда иметь вариант на случай чего-то, чего не может произойти, даже, если это не должно случиться, но ты знаешь что делать если это все-таки случится, ведь это намного выгоднее, чем если это все таки случилось, хоть и не должно было, а ты к этому не готов), так вот, даже если и есть какой-то шум, то его спишут на выходящего по нужде.

Через несколько дней имел удовольствие наблюдать тикающий вид забияки. Не ожидал, правда, что его выгонят из группы и он избежит показательного избиения от тренируемых мною карапузов. Но избивать его самому нельзя, все таки я для этого еще маленький — незачем мне лишние вопросы. Даже в самих этих дворовых групповых драках мы с сестрой в основном мельтешим под ногами дерущихся, прямо как назойливая мошкара — ударить нас со всей силой им боязно, чтобы ненароком не забить, а сбрасывать со счетов нельзя, ведь получить палкой сзади тоже приятно мало, им еще везет что мы до головы не достаем, даже палкой. Мысленно себе улыбаюсь...

19.

К середине сегодняшней ночной вылазке у меня появилось какое-то тревожное ощущение. Все проходило как обычно, можно даже сказать отлично — собаки себя вели как-то совсем тихо, можно даже сказать неактивно.

С инфильтрацией тоже все замечательно — момента, когда из дома вышла сонная мамаша и потащилась к деревянному заведению со всеми неудобствами, мне вполне хватило.

Вообще забияка сначала спал один, а потом, после загадочного появления порезов, начал ложиться поближе к мамаше. Интересно осознанно он это делает или нет — просто подсознательно ищет защиты у мамаши и тянется к ней.

Достаю сонную повязку, прикладываю... и в этот момент меня как током ударяет — я понимаю, что собаки были такими неактивными, потому что они спали!

Не могут все собаки одновременно так спать. Резко убираю повязку и с максимально возможной бесшумной скоростью двигаюсь во двор. В момент, когда я оказываюсь во дворе, слышу из своего дома громкий женский крик...

*ля...

Вообще, если у них получилось так хорошо все организовать с собаками, то действуют профессионалы. Раз действуют профессионалы, то, по хорошему, нужно сейчас же, немедленно, уходить из деревни...

Делаю рывок в тень, в сторону леса и... через мгновение останавливаюсь...

20. Аривус

Снова эти двое дятлов напортачили...

Ну вот я не понимаю, ну как можно напортачить если это не первый раз? И даже не второй.

Не, ну что здесь сложного — действуем тихо, как всегда, начинаем одновременно...

Расслабились... *ля...

Вот специально для таких ситуаций и существует контроль, то есть я...

Беру одного... взял бы больше, но больше нельзя — поднялся кипишь, а значит люди сейчас нужны везде. Если бы не схема с собаками, то после такого начала дал бы сигнал на отбой. Но нельзя, если не довести сейчас дело до конца, то схема вскроется и потом будет гораздо сложнее...

Двигаемся в сторону крика...

Во дворе лежит какой-то мужик — убит мгновенно, сработали профессионально...

Ближе к дверям с перерезанной глоткой лежит причина крика... вышла наверное после мужа, в момент когда эти дятлы приходовали ее мужа...

Становимся по разные стороны от двери, арбалеты на взвод...

Сначала внутрь проскальзывает напарник, потом, наискосок, я. Каждый со своим собственным сектором обстрела...

Перед моими глазами открывается следующая КАРТИНА:

То там, то здесь внутри хаты лежат еще свежие трупы жившей здесь когда-то семьи...

Взгляд натыкается на лежащий тут же труп Фуди и полуживого второго дятла, любителя понаблюдать, застывшего с мечом в руке напротив маленькой безоружной девочки, стоящей рядом с лежащим парнем, совсем еще молодым, и выглядящую совсем потерянно. Полуживого, потому что такая рана не совместима с долгой жизнью, однако даже такая рана все равно получше чем порез первого, который вообще с жизнью не совместим...

Все помещение в крови и в каких-то ошметках, в том числе и оба дятла, и парень, и девочка...

На автомате спускаю арбалет в парня — в самый максимально опасный объект, откатываюсь, даю команду напарнику что в моем секторе проблемы.

Напарник не реагирует, да он и не должен — он занят тем, что и обязан делать в таких случаях — зачищает свой сектор, делая контрольные удары...

В этот момент тот дятел, который еще жив — судя по всему ему не долго уже осталось, — произносит:

— Это не он.

Еще раз откатываюсь в сторону и достаю меч, ведь арбалета в помещении хватает только на один выстрел — пока будешь его перезаряжать, тебя нашинкуют мечами.

— Выражайся яснее...

— Это не он убил Фудю, это она...

Продолжая контролировать глазами девочку, делаю контрольные добивания ближайших ко мне тел...

— *ля я же сказал выражайся яснее! Кто она? Где она?

— Это она — говорит дятел, показывая рукой на маленькую девочку...

Мой напарник заканчивает со своим сектором, дает команду о том что у него чисто, после этого разворачивается и по широкой дуге начинает подходит в нашу сторону, все время держа девочку на прицеле своего все еще неспущенного арбалета, мимоходом делая еще один контрольный удар, проходя мимо какой-то девочки школьного возраста...

— Не стреляй. Возьмем ее живой — говорю я.

Напарник разряжает арбалет в оставшихся в живых дятла, вечная ему память, хотя работу мог бы делать и покачественнее, доделывай теперь за него...

— Все равно не жилец, и действует неадекватно — явно в аффекте — произносит лишние слова мой напарник, лишние, потому что и так все понятно.

Оба прячем мечи — все помещение зачищено, а девочка без видимого оружия, и даже если у нее еще что-то и спрятано, то вытащить это она уже не успеет, все таки мы не эти двое дятлов из первой команды — то, чему нас учили этой девочке даже и не снилось (и, чего уж греха таить, этим двум дятлам, набранным как расходное мясо, тоже).

Сближаемся с напарником и медленно подходим к девочке...

В этот момент я какими-то животными инстинктами чувствую опасность...

Мгновенно делаю перекат в сторону — я все еще жив только потому, что привык доверять своим внутренним сигналам...

В этот момент мой только что бывший живым, но уже мертвый, напарник с пробитой одним ударом снизу бедренной артерией кулем оседает на пол...

Ситуация выходит из-под контроля, а когда я чего-то не понимаю, то действую максимально надежно, и только потом думаю... ведь жизнь она такая... только одна единственная...

В момент, пока я достаю, срываю пломбу, и бросаю ЭТО, я успеваю подумать, что судьба играет с нами странные шутки, что я уже сталкивался с этим одноруким младенцем... сталкивался совсем недавно, всего несколько месяцев назад... что мне еще повезло что он однорукий, ведь будь у него две руки, и будь они подлиннее, то он одновременным ударом с обеих рук уложил бы за упокой нас обоих, одновременно, что тогда бы у меня не было этого лишнего мгновения, за которое я успел уйти...