Лесовик-3

Я попытался промычать что-то утвердительное, видимо, мне это удалось.

— Во-о-от! — протянул Толик, подняв кверху палец, — Даже ты со мной согласен, хотя тоже не любитель поговорить, всё больше отмалчиваешься. Тебе бы к ним в клубешник вступить, в раз за своего бы сошёл. Да и комплекция у тебя подходящая. Будешь тоже железки крутить и хороводы плясать. И лопаешь ты ничуть не меньше этих товарищей, а жрут они, надо сказать, немеряно. Ну вот скажи, куда в тебя столько влезает? Два первых, второе, да ещё салатов целых три штуки! Лопнуть ведь можно. Опять же два компота вон взял. Может у тебя солитер имеется? Нет? Странно... А куда ж девается тогда всё? Где твоё пузо, мальчик-обжорка?

Я махнул на него рукой, принимаясь за солянку. Солянка была ничуть не хуже борща. И это было прекрасно.

— Ну, вот что ты всё жрёшь и жрёшь? Да ещё так медленно? Неужели тебя совсем не интересует, что там происходит у реставраторов? Сам же к ним в гости напрашивался. Так чего ты еле-еле челюстями шевелишь? Шустрее надо, шустрее.

— Бышро ешть низя, — попытался ответить я с набитым ртом.

— Чего? — Толик даже в удивлении выгнул бровь.

— Быстро есть нельзя, — прожевав, повторил я фразу, — это вредно для желудка. Едой нужно наслаждаться так, будто каждый кусочек — последний.

— И откуда ты такой правильный нарисовался? Вернее, даже не так: как ты жив-то до сих пор? Правильные обычно долго не живут. Их обычно неправильные торопыги ещё в раннем детстве учат быть торопливее. Вот ты мне скажи, мы сегодня к реставраторам всё же пойдём, или ты всё также будешь невозмутимо и бесконечно лопать?

— Толик, чего ты возмущаешься? Ты же у них уже был и всё видел. Так чего тебе неймётся?

— Всё, да не всё. Меня лично Радомир в гости не приглашал, вот я и надеюсь, что тебе он ещё что-нибудь этакое покажет, ну и мне за компанию. Да и потом, неужели тебе совсем не интересно, чем они там занимаются? Как можно быть таким нелюбопытным?

— Отчего же? Мне тоже очень интересно, но это не значит, что еду нужно судорожно глотать, к тому же такую вкусную, — солянка закончилась как-то быстро. Не ожидал я от неё такого, даже мелькнула на мгновенье мысль о добавке. Впрочем, меня поджидало второе.

Толика же, судя по всему, распирало:

— Еда как еда, ничего особенного. Что ты с ней носишься как дурень со ступою?

— Не скажи! Еда очень вкусная и разнообразная, а ты просто этого не понимаешь и не ценишь. Тебе же вот не приходилось питаться одной медвежатиной в течение месяца, пока дороги станут проходимыми. Или, может быть, ты голодал? Тоже нет? Тогда не говори, что еда обычная. Ведь на самом деле она прекрасна, и не надо меня торопить. Когда съем, тогда съем.

— Офигеть! Это пока самая длинная тирада, которую я услышал от тебя. Кто бы мог подумать, что касаться она будет еды? Может, ты мне ещё лекцию прочитаешь о здоровой и полезной пище, а также о времени приёма? Впрочем, почему одному мне? Давай сразу уж всем. Сделаем заявку у организаторов этой шарашки, мол, так и так: хочет Жендос прочитать лекцию о вкусной и здоровой пище. Как тебе мысля?

Я только отмахнулся от него куском рыбы, насаженной на вилку.

— Что, неужели на всех тебя не хватит? Это что же, мне одному за всех отдуваться и слушать твои лекции по поводу здорового питания? Нет уж, ты либо давай на всех распространяй свою агитацию, либо кончай меня агитировать за советскую власть. Да не зыркай так на меня, так моя бабушка говорила. Чуть что: "Таки шо вы меня агитируете за советскую власть?" Мировая была мадама, год назад померла, царствие ей небесное. Сколько мы с ней болтали... Порой прям-таки вечерами напролёт. Она мне столько всего интересного рассказывала, что я её порой с открытым ртом слушал. Причём до самых последних дней на рассудок свой не жаловалась, крепкая была, а уж сколько всяких анекдотов знала, да историй, это вообще не счесть. Я даже десятой части, наверное, не вспомню. Я ж вот только после её смерти в игрушки-то и ударился. Родителям не до меня, они своей работой живут, а дома отдыхают, только отмахиваясь от меня. Изредка подпихивая деньжат, чтобы сильно их не допекал. Ну а три месяца тому назад, как восемнадцать тюкнуло, сюда от них срулил. Жалко у Летучего не получилось со мной сюда попасть, было бы гораздо веселее. А предки, наверное, с облегчением вздохнули, когда я срулил. Никто же их теперь не достаёт.

— Зря ты так про родителей. Думаю, они за тебя волнуются, переживают.

— Да ладно, плевать им на меня. Меня же, по сути, только бабка и воспитывала.

— А меня дед. И он тоже недавно умер. Месяц назад...

— Грустно. Впрочем, кончай хандру разводить на ровном месте, что было — то прошло, и его уже не вернуть. Так что давай дожирай свои салаты, и пойдём к реставраторам. Кстати, мы с тобой родственные души. Тебя дед воспитывал, меня бабка, обоих уже нет на свете, жалко конечно, но все мы смертны. И оба мы здесь оказались. Это судьба. Явно! Нет, не подумай, я не о голубизне какой говорю, а о нормальной человеческой дружбе. Мало в наше время нормальных людей, готовых не только говорить, но и слушать. А ты один из немногих. Это я тебе, как редкий говорильник, заявляю, причём со всей ответственностью. Кстати, а где это ты медвежатину лопал целую неделю и почему она за месяц не протухла?

— В тайге. А не пропала, потому что в леднике хранилась. С чего бы ей пропадать-то?

— Где хранилась? В каком-таком леднике? Ты что из ледникового периода сбежал? И что ты в тайге забыл? Или ты там разморозился, как тот мамонтёнок?

— Какой мамонтёнок?

Вместо ответа Толик запел:

— Пусть мама услышит, пусть мама придёт, пусть мама меня непременно найдёт, ведь так не бывает на свете, чтоб были потеряны дети!

— Что-то такое вроде видел, мультик какой-то, кажется...

— Да, ты точно обмороженный какой-то. Это же одна из самых известных песен из советских мультфильмов. В какой глуши надо жить, чтобы её не слышать? Ах да, в тайге... Эк тебя болезного занесло-то. Как ты там выжил без телека и без вирта? Впрочем, о чём это я? Там же наверное даже интернета не было? Как вообще можно жить в таких условиях?

— Спокойно и счастливо. Вообще без особых проблем. Там жить как-то честнее, что ли. Умеешь добыть себе еду — сыт, не умеешь — голоден. Выводы делай сам.

— Да что ж такое-то! Тебя о чём не спроси, всё упирается в еду. Еда, еда, еда... Ты о чём-нибудь ещё кроме еды думаешь?

— Конечно, ещё надо во что-то одеваться. Ты, кстати, не знаешь где здесь поблизости можно одежду с обувью купить?

— Ну ты дал! Поблизости! Да тут поблизости только сёла и деревеньки, ни одного фирменного магазина нет, где ж ты тут себе нормальную одежду найдёшь? В Москву гнать надо. А это времени немало займёт, ты это учти. Спать тогда придётся в вирте. Да и потом у тебя контракт на сколько часов в сутки?

— На двенадцать. А почему ты против сна в вирте?

— Вот ты странный! Всеми же давно замечено, что в вирте сны не снятся. Совершенно. А какой же это сон, когда ты просто выключаешься, как прибор какой-то. Где подсознанию найти выход из клетки сознания? Как оно до тебя стучаться будет, если снов нет? Ты о нём-то подумал?

— Честно говоря, я о нём совершенно не задумывался, да и в реальной жизни не могу сказать, что часто сны вижу. В раннем детстве часто были, а последние несколько лет даже и не припомню, чтобы мне что-то снилось.

— Совсем ты заглушил своё подсознание, зря ты так! Надо давать ему выход, прислушиваться к нему.

— А зачем?

— То есть как это: "зачем"? Для познания самого себя, своих чаяний, желаний, устремлений, смысла жизни, наконец.

— Так с этим я без подсознания определился.

— А если ты неправильно определился? Вдруг твое подсознание совершенно другого хочет? Ведь будешь потом всю жизнь несчастлив. Будешь ходить на работу, как на каторгу, домой как на дыбу. А всё потому что вовремя не прислушался к своему "внутреннему я". Будешь потом себя корить, вот чего я дурак такой-этакий умного Толика не слушал, страдал какой-то фигнёй, вместо того чтобы заниматься самопознанием и стремлением к своему счастью. Как же мне теперь бедному разнесчастному быть, да что делать? А Толика ведь рядом не будет, чтобы подсказать.

— Почему?

— Да потому что, Толик будет счастлив в отличие от тебя, а счастливым и несчастным людям обычно не по пути. Так устроена жизнь, сытый голодного не разумеет и счастливый несчастного тоже. Слава всем Богам, что наконец-то твоя еда закончилась, пей свой компот, и побежали. Или компот тоже нельзя быстро пить?

Компот я выпил тоже не торопясь, несмотря на полные нетерпения взгляды Толика.

— Ну а теперь-то мы можем пойти?

— Конечно, только надо отнести подносы с грязной посудой. Отнеся их в приёмное окно, передал большое спасибо поварам за их труд.

Толик, ожидая меня, в нетерпении пританцовывал около гардеробщика. Когда же я вышел, он схватил меня за руку со словами:

— Ну, наконец-то! Побежали уже, а то я сейчас лопну от любопытства.

Дальше последовал забег через территорию санатория. Мы немного попетляли между корпусами, обогнули клумбу с завядшими цветами, миновали небольшую детскую площадку с горкой и качелями. Витоге прибежали к двухэтажному корпусу, почти такому же, в каком жил и я. Впрочем, это почти было довольно существенным. Все окна на обоих этажах были заложены кирпичом. Да и вообще судя по этим окнам, потолки в этом корпусе раза в два выше, чем в моём.

— Ну чего ты уставился на спортзал, как баран на новые ворота? Думаешь дыру в стене взглядом просверлить? Может, уже пойдём?

— Ну да, пойдём, конечно.

Холл внутри здания отличался уже заметно сильнее. Входящим преграждал путь турникет и рамка с металлоискателем. Рядом с рамкой за стойкой стоял охранник, напоминающий своими габаритами гнома-переростка: чуть ниже меня, сантиметров на десять, но косая сажень в плечах намекала, что он всё-таки не совсем человек. Стоп! О чём это я? Как это не человек? Я же не в игре, а в реальности, а здесь гномов быть не может. Совсем я заигрался что-то...

— Здравы будьте! — поприветствовал он нас, — По какой нужде? В бассейн, тир али захотелось спортом заняться? Или, может быть, Анатолий созрел заняться постижением искусства "Рати"?

— Анатолий пока не созрел, но вот его, — Толик ткнул пальцем в моё плечо, — Радомир лично приглашал в гости.

— Хм, значит, ты Евгений будешь? — полуутвердительно поинтересовался охранник, и, дождавшись моего кивка, продолжил, — Прости, забыл назваться, меня Данилой звать.

После чего он поднялся и протянул мне похожую на лопату ладонь. Оказывается, он не стоял за стойкой, а сидел. И только сейчас я смог оценить его габариты полностью. Потолок и двери здесь весьма и весьма высокие, а вот в моём корпусе ему наверняка пришлось бы сгибаться, чтобы пройти в двери, да он бы мог достать там до потолка без табуретки. Он был выше меня где-то на полметра, если теперь примерять на него стандарты игры, то он скорее огр или тролль. "Сколько же он весит? И ведь в нём нет ни грамма жира... Чем же его кормили, что он вырос таким здоровым? Может, радиация?" — пробежала у меня цепочка мыслей. Невольно помотал головой прогоняя этот бессвязный бред из головы.

— Евгений, — произнёс я, сообщая и так известную ему информацию, после чего пожал протянутую руку. Пожатие было крепким, но бережным, будто он боялся сломать мою ладонь.

— Проходите, други, Радомир в бассейне.

— Жендос, погнали уже, — торопил меня Толик, открывая железную дверь направо.

Мы прошли в раздевалку. Толик поспешил к какому-то шкафчику, достал оттуда плавки себе и мне.

— Глянь, твой размер, нет? И переодевайся, одежду в любой незакрытый шкафчик, там же возьмёшь полотенце. Шкаф блокируешь своим ключом картой. Потом в душ и в бассейн, — ценные указания он раздавал, не глядя на меня, и уже скидывая с себя одежду в свободный шкаф. Мне ничего не оставалось, как последовать его примеру. Закончили мы одновременно и поспешили в душ. После чего вышли в бассейн.

Бассейн оказался весьма впечатляющим. В нём было четыре дорожки. Длиной же был метров двадцать пять. Честно говоря, я даже не думал, что в этом здании может поместиться такой бассейн. Дно у бассейна у дальнего края, судя по цвету воды, существенно понижалось. Именно там лежал на воде Радомир.

Раз уж мы пришли в бассейн, грех этим не воспользоваться. Нырнув с бортика, я поплыл под водой. Только дотронувшись рукой до противоположного борта, вынырнул. Здесь меня поджидал сидящий в воде Радомир. Я вначале даже глазам не поверил. Как это вообще возможно? Впрочем, объяснение тут же нашлось, он сидел не на воде, а на полоске поплавков, разделяющих дорожки.

— Что, Евгений, думал, что пророка Божия узрел? — судя по всему, моё изумление не осталось незамеченным.

— Не совсем, но несколько опешил.

— Честность — доброе качество, отсутствие страха показаться смешным в чужих глазах это вообще что-то дивное для твоего возраста, но от того еще более прекрасное и достойное.

— Да, Жендос, видел бы ты свою рожу. Всем рожам рожа была, — Толик обнаружился рядом, сидящим на борту и полоскающим ноги в бассейне.

— А почему ты не плаваешь? В бассейн же пришли?

— К воде привыкаю, уж больно она холодная.

— Какая же она холодная? Тёплая, как молоко парное.

— Э-э-э нет, брат, тёплая она в Египте или на Мальдивах. А здесь она градусов двадцать-двадцать пять всего будет. Там же около тридцати, а иногда и больше. Вот где красота — плещись, не хочу. А какие там мулатки красивые, да дешёвые...

— Дешёвые? В смысле?

— Анатолий говорит о продажной любви, тяжелейшем грехе для женщины, — объяснил мне Радомир мысль Толика, — Ладно, други, пойду я в спортзал разомнусь немного перед правИлом, — последнее слово он почему-то произнёс с ударением на букве "и", — Вы же поплещитесь пока с полчасика после трапезы-то, а потом подходите.

С этими словами Радомир мощными гребками брассом поплыл к краю бассейна, что ближе к выходу. Толик наконец-то сполз в воду, с кряхтением и выдохом, словно в прорубь залез. После чего мы начали плавать наперегонки. Толик оказался неплохим пловцом, но слабоватым. Надолго его не хватало, максимум туда-обратно. Я же плавал и никак не мог наплаваться. Какое же это счастье, поплавать в тёплой воде в любое время года. Вот бы где я проводил всё свободное время. Есть, оказывается свои прелести у города, есть. И почему у Толика такая кислая мина на лице. Подплыл к сидящему на бортике товарищу и поинтересовался выражением его лица.

— Да вот думаю, постарею, я поседею, а так и не узнаю, зачем нас в гости Радомир звал. То лопал ты как верблюд на две недели вперёд, то теперь плаваешь, изображая Ихтиандра. А я всё жду и жду, жду и жду. Так ведь и помереть от любопытства можно... За что со мной так судьба несправедливо обошлась?

— Да ладно тебе, Толик, жаловаться! Сейчас пойдём.

— Нет, вот ты мне ответь, где ты своё любопытство потерял? Почему тебя совершенно ничего не волнует. Ты словно в панцире живёшь, как черепаха, или нет, как жираф — доходит всё до тебя чрезвычайно долго.