Фераблим (Рабочее название)

Признаюсь честно, эта девушка нравилась мне, несмотря на свой вздорный характер. Ее капризы казались эдакой изюминкой, но ровно до тех пор, пока они не касались лично меня. Впрочем, с некоторых пор в мой адрес она ограничивалась лишь легким сарказмом, придававшим нашим с ней отношениям особую непринужденную атмосферу. Она не позволяла себе ничего лишнего, а если и переходила порой невидимую границу, я легко закрывал на это глаза. Возможно, потому что знал, что это игра, которая рано или поздно закончится.

И, кажется, в глубине души я начинал об этом сожалеть.

Перед обедом на третий день моего пребывания в Моросане она взяла меня за руку и силой потащила в смежную со столовой комнату, в которой в данный момент никого не было.

— Ты победил и достоин получить обещанную награду,— сказала она с достоинством.

Продолжая держать меня за руки, она закрыла глаза, приподняла подбородок и вытянула губы.

— Твой отец сказал...— начал было я.

— Ты спорил со мной, а не с моим отцом! Ну же, пока никто не видит!

Что ни говори, но она все еще была ребенком — капризным, своенравным, но при этом милым и забавным.

Я поцеловал ее в щеку. Урфина снова вытянула губы, но на этот раз от обиды.

— И это все?!

— Хорошего понемножку... Идем обедать.

Она определенно обиделась, а потому за столом была необычно молчалива и задумчива...

И вот наступил день бала. Точнее, вечер, когда раскаленное солнце Фераблима скрылось за далеким песчаным горизонтом.

Как ни старался я морально подготовиться к выходу в свет, напряжение ощущалось даже физически, так, что, казалось, его можно было при желании нарезать на ровные ломтики.

Облачаясь в свой новый костюм, я то и дело посматривал в окно и видел, как со всех концов Моросана ко дворцу наместника стекаются приглашенные гости. Одни приезжали в самодвижущихся повозках, другие прибывали на летающих лотках, спускавшихся на водную гладь дворцового пруда, третьи приходили пешком в сопровождении многочисленной свиты слуг — как людей, так и иллатхи.

Портной постарался на славу. Слегка облегавшие бедра штаны, тем не менее, не стесняли движения, одетый на белоснежную рубаху с кружевами бордовый приталенный китель придавал формам аристократическую утонченность. На перевязи висел палаш в инкрустированных драгоценным металлом и камнями ножнах — оружие, скорее, церемониальное, нежели боевое. От головного убора, по совету Урфины и к моему величайшему облегчению, пришлось отказаться. Я терпеть не могу шляп, а ей хотелось, чтобы гости видели "корону" на моей голове.

Я осмотрел себя в зеркале. Если кто-то рассчитывал увидеть этим вечером дикаря с далеких, богом забытых островов, то его ожидало разочарование.

Подмигнув Роо, которому запретили появляться на торжестве, я вышел из комнаты.

Дальше все проходило согласно церемониального устава, с которым меня ознакомили накануне. В сопровождении четырех офицеров, одевших по случаю торжества парадную форму, мы спустились на лифте на первый этаж и вошли в предбанник коридора, ведущего к праздничному залу. Здесь пришлось немного подождать, А когда двери распахнулись, в противоположном конце коридора я увидел Урфину в окружении четырех фрейлин. Она была прекрасна. Ее новое платье... Да, такое стоило показать гостям — пусть удавятся от зависти.

Мы синхронно тронулись с места, начали сближаться и встретились аккурат перед дверьми, ведущими в зал. Наши сопровождающие остались на месте, я взял девушку за руку, двери распахнулись, и мы вышли к гостям.

Народу в зале было столько, что вспомнилась присказка про яблоко, которому некуда упасть. Подозреваю, события, равнозначные нынешнему, происходили в Моросане нечасто, поэтому из пыльных сундуков были извлечены на свет самые роскошные наряды. В глазах пестрело от красок, а блеск драгоценностей ослеплял не хуже фотовспышек.

Гости выстроились вдоль ковровой дорожки, протянувшейся от входа до импровизированного помоста, на котором стояли два удобных кресла. Это были места для жениха и невесты. Но прежде чем их занять, нам предстояло получить благословение наместника. Он ждал нас перед ступенями, ведущими на помост. Тоже весь в парадном и сосредоточенный, будто перед вынесением сурового, но справедливого приговора. Рядом стоял Ливин Лар — такой же торжественный и важный.

Продолжая держаться за руки и глядя вперед, мы с Урфиной пошли навстречу судьбе.

Девушка просто лучилась от счастья. Она была прекрасной актрисой, однако я почти не сомневался, что сегодня она была предельно искренна в своих чувствах. Но вместо того, чтобы радоваться, я ощущал себя распоследним негодяем. До тех пор пока каждый из нас играл свою роль, я не испытывал угрызений совести... Династический брак, никаких обязательств, каждый сам по себе, кровати в разных комнатах и все такое... Но что-то надломилось в моей "избраннице", и она стала другой. А я по-прежнему продолжал свою игру... И даже не свою, а ту, что навязал мне Сотфор.

Впрочем, не совсем так. Я испытывал симпатию к Урфине, несмотря на все ее недостатки. Было в ней что-то особенное, цельное, настоящее. И со временем это чувство, возможно, на самом деле могло перерасти в нечто большее. Только, боюсь, времени у меня как раз и не было. Рано или поздно, но я собирался покинуть этот мир. Это даже не обсуждалось. А значит...

Мне показалось, что в толпе промелькнуло довольное лицо капитана. Он прилежно выполнял свою часть договора, заблаговременно присылая по утрам свое зелье, поэтому я не испытывал связанного с ядом дискомфорта. Но мое отношение к Сотфору от этого не претерпело изменений. И только обстоятельства вынуждали меня продолжать пляски под его дудку. Хотя, признаюсь, еще вчера, заметив, как смотрит на меня Урфина, с каким вниманием прислушивается к каждому сказанному мною слову, мне захотелось рассказать ей правду. Едва сдержался, осознав, что моя искренность могла стать самым жестоким разочарованием в ее жизни. А сейчас, идя рядом с ней и видя ее такой счастливой, я проклинал себя за вчерашнюю нерешительность.

Я повернул голову, чтобы удостовериться, что замеченный мельком человек был именно Сотфором.

Неужели он здесь?

Вчера я поинтересовался у наместника, собирается ли он приглашать капитана на бал? При одном упоминании его имени Итон Беллинган как-то подозрительно напрягся. Судя по всему, он не испытывал особой любви к этому человеку. И мой вопрос остался без ответа.

Сотфора я не увидел, зато встретился взглядом с человеком, стоявшим во втором ряду. Это был мужчина лет тридцати. Рослый, почти на голову выше всех тех, кто его окружал, шрам на щеке и чрезмерная бледность лица. Но вовсе не это заставило меня задержать на нем свой взгляд. Его глаза... Нет, они были обычными, и вместе с тем... полными холода. В то время как остальные изъявляли радушие, об искренности которого я не берусь судить, этот даже не пытался скрыть своей ненависти. И обращена она была на мою спутницу. Он смотрел на Урфину так, словно пытался испепелить взглядом. Его губы дрожали от презрения, желваки ходили ходуном, и, казалось, только присутствие толпы сдерживало его от того, чтобы наброситься на предмет своей ненависти.

Наверное, я уделил ему слишком много внимания. И он это заметил. Он посмотрел на меня и... на мгновение его глаза стали совершенно черными...

Иллатхи?!

Он понял, что разоблачен, и тут же рванулся вперед.

Широко взмахнув руками, он оттолкнул стоявших перед ним дам. Они не устояли на ногах, упали на пол к величайшему изумлению сопровождавших их спутников, а незнакомец, расчистив проход, ступил на ковровую дорожку. Произошло это настолько неожиданно и стремительно, что никто не успел отреагировать в соответствии со сложившейся ситуацией. Гвардейцы стояли слишком далеко, чтобы воспрепятствовать замыслу незнакомца, а он выхватил кинжал и еще на один шаг приблизился к Урфине, которая только начала поворачивать голову, привлеченная шумом со стороны.

Медлить было нельзя. Я находился ближе всех к злоумышленнику, но уже не успевал обнажить церемониальный палаш. Поэтому я рванул за руку дочку наместника, совершенно не заботясь о том, что это, наверняка, причинит ей боль. Одновременно с этим я шагнул вперед, загородив девушку своим телом, и тут же, действуя на опережение, встретил нападавшего прямым ударом ноги. Незнакомца согнуло пополам и слегка отшвырнуло назад. Но он устоял на ногах. До этого момента он был полностью сконцентрирован на своей цели. Однако появление на пути досадной помехи в моем лице заставило его сменить тактику: он перекинул кинжал в левую руку, а правой выхватил палаш. Прикрывая собой Урфину, я так же вооружился клинком и тут же отразил молниеносный рубящий удар моего противника.

Моментально гостей охватила паника. Еще не понимая, что случилось, одни ринулись к выходу, другие отступили назад, к стенам, очистив при этом центр зала и предоставив нам с иллатхи пространство для маневров. Когда началась вся эта заварушка, Итон Беллинган бросился к дочери. Он схватил Урфину и, пользуясь возможностью, тащил ее к выходу. Девушка не сопротивлялась. Она была бледна и растерянна и не сопротивлялась. Она обернулась лишь раз, когда отец с дочерью вынуждены были остановиться, наткнувшись на толпу рвавшихся к выходу гостей. Наш взгляды встретились, и я заметил в ее глазах то ли сожаление, то ли страх, то ли что-то еще. После чего отец потянул ее за руку, и они смешались с толпой.

Теперь, будучи уверенным, что девушке ничто не угрожает, я мог полностью сконцентрироваться на своем противнике. Он был опытным бойцом. Я неплохо владел холодным оружием, но ни один из нанесенных мною ударов не достиг своей цели. А иллатхи, вначале уйдя в глухую оборону и сдержав натиск, неожиданно перешел к атаке. Теперь мне пришлось отчаянно защищаться, отражая серию молниеносных ударов, сыпавшихся со всех сторон. Противник — стоит отдать ему должное — был силен и проворен. Он начал теснить меня к стене, заставляя столпившихся перед ней гостей прянуть во все стороны. Я наткнулся на одного из них и пропустил скользящий удар: клинок рассек предплечье. От следующего финта я увернулся, сместившись влево, и подставил палаш под рубящий удар, гарантированно обещавший раскроить мне череп. Клинок иллатхи скользнул по касательной, я воспользовался возможностью и пронзил бок нападавшего. Он будто не заметил этого, ударил меня кинжалом, метя в сердце. Я успел отпрянуть назад, но тонкое жало все же достигло цели, пробив плечо. Результат — острая боль и слабость. Я едва не выронил палаш из ослабевших пальцев. Иллатхи готов был меня добить, но тут подоспели гвардейцы, которым, наконец, удалось прорваться сквозь толпу гостей.

Их было шестеро, и действовали они слаженно. Чтобы не мешать друг другу и при этом использовать численное преимущество, гвардейцы нападали поодиночке или вдвоем, наносили пару ударов и отходили, уступая место своим товарищам по оружию. Тактика — выше всяких похвал, но, к сожалению, она не принесла ожидаемых результатов. Признаюсь честно, такого мастерства мне еще не приходилось видеть. Иллатхи вертелся волчком, не только отражая сыпавшиеся на него со всех сторон удары, но и нанося ответные. Он контролировал каждого из противников, даже тех, кто атаковал его со спины. Такое впечатление, будто и на затылке у него были глаза. Полученные им незначительные царапины он попросту игнорировал, зато нанесенные им самим раны уверенно выводили из строя гвардейцев — одного за другим.

И это при том, что он постоянно вертел головой, словно пытался разглядеть кого-то в толпе, образовавшейся перед входными дверьми. И я знал, кого он пытается высмотреть: Урфину — его изначальную цель.

Я заметил девушку, которую отец подталкивал к выходу. Они были уже совсем рядом с дверьми. Заметил это и наш противник. И вот тогда случилось самое удивительное.

Мы остались втроем против одного иллатхи. Все трое истекали кровью и слабели на глазах. Не стану говорить за моих товарищей по оружию, но я уже едва держал в руке палаш, а натиск неутомимого иллатхи не ослабевал.

И вдруг он неожиданно попятился назад, а потом и вовсе бросил на пол свое оружие, развернулся и ринулся к выходу. Сделав пару широких шагов, он на бегу подпрыгнул вверх — раз, другой. А то, что произошло в следующий момент, обещало надолго остаться в моей памяти. Подпрыгнув в третий раз, он взмыл ввысь, вмиг ставшая тесной одежда треснула и разлетелась во все стороны рваными кусками ткани, стремительная трансформация преобразила тело человека в жуткого монстра, покрытого крупной чешуей. Взмахнув крыльями, он поднялся к самому потолку и ринулся вниз по наклонной. Огромная туша в несколько тонн обрушилась на головы рвавшихся в коридор гостей, подмяла их, разметала по сторонам. Коснувшись пола мощными лапами, чудовище резко развернулось, сбив длинным хвостом тех, кто пережил нападение, но невольно оказался поблизости.

На миг картина замерла.

Я увидел драконоподобное чудовище, преградившее вход в торжественный зал и стоявшую перед ним Урфину, которую едва не задело хвостом. Я не видел ее лица, но это было не обязательно, чтобы представить, что именно испытывала девушка в это мгновение. Она успела сделать лишь робкий шажок назад, но наткнулась на замершего в ступоре Итона Беллингана.

Чудовище угрожающе припало к земле, распахнуло огромную клыкастую пасть и заревело так, что пронзительный скрежещущий звук болезненно ударил по ушам. Предупредив о нападении, оно сделало шаг вперед. На его пути появился Ливин Лар — дядя, пытающийся защитить свою племянницу. На бледном лице застыло выражение решительности и обреченности. Он ткнул в монстра кинжалом — другого оружия у него попросту не было. Клинок беспомощно полоснул чудовище по морде, не оставив даже незначительной царапины. Панцирь иллатхи был слишком прочен.

Чудовище изогнуло длинную шею, резко подалось вперед и с непринужденной легкостью откусило голову управляющему делами наместника. Обезглавленное тело, разбрызгивая во все стороны кровь из обрубка шеи, неуклюже взмахнуло руками и упало на пол. Иллатхи снова дернул шеей, и голова Лара отлетела в сторону. Это оказалось слишком для юной наследницы, ее ноги подкосились, и она, наверняка, упала бы на пол, если бы ее не успел подхватить отец.

Мы — я и двое гвардейцев — встали на пути чудовища, загородив собой наместника, державшего на руках бесчувственное тело дочери и пятившегося вглубь зала. Подозреваю, что наши клинки были совершенно бесполезны в данной ситуации, но гвардейцы, дав однажды присягу своему сюзерену, вынуждены были идти до конца. А я, видя, что моей "невесте" угрожает опасность, не мог находиться в стороне. Мы втроем, истекая кровью, стояли плечом к плечу — решительные, но совершенно беспомощные перед лицом столь грозного противника.

Из коридора через головы последних разбегавшихся гостей прилетела шаровидная граната. Она упала рядом с чудовищем, взорвалась, окатив его серебристой вспышкой. Монстра затрясло, по залу прокатился скрежещущий рев чудовища, но на этот раз полный боли. Позабыв о своей первоначальной цели, он изогнул шею, чтобы оглянуться, и в этот момент его тело пронзил луч, похожий на электрический разряд. Из глубокой раны на пол упали тяжелые черные капли.